Валентин Катаев - Хуторок в степи

– Босяки, хулиганы, пролетарии! – время от времени кричала она, грозя большим парусиновым зонтиком. – Вы у меня посмотрите, как сбивать цены на фрукту! Интересно знать, куда смотрит полиция!

Но на нее не обратили внимания, и она уехала, крикнув издали:

– Клянусь богом, я закрою эту вашу лавочку!

На другой день на рассвете за вишней приехали платформы, и Петя видел, как, не доезжая до хуторка, прямо в степи с них сбрасывали какие-то тяжелые ящики, которые потом исчезли.

– Что это за ящики? – спросил Петя.

– А я думал, ты еще спишь, – с неудовольствием сказал Гаврик, пропуская мимо ушей Петин вопрос.

– Нет, кроме шуток, что это за ящики?

– Какие ящики?.. – спросил Гаврик, сделав невинные глаза. – Где ты видишь ящики? Чудак, нет никаких!

Но Петя очень хорошо видел ящики.

– Не валяй дурака! – сердито сказал он.

Гаврик стоял перед ним, расставив ноги.

– Забудь! – сказал он строго.

Но его лицо светилось таким скрытым торжеством, таким лукавством, что Петю еще больше разобрало любопытство.

– Нет, ты все-таки скажи, что за ящики? – настойчиво спросил он, отлично понимая, что в этих ящиках, которые он случайно увидел, кроется какая-то важная тайна и что Гаврику ужасно хочется похвастать этой тайной. Ну? – еще более настойчиво спросил Петя.

Тогда Гаврик приблизил к нему лицо, одну минуту поколебался, а затем сказал, оглянувшись по сторонам и понизив голос:

– "Американка".

Пете показалось, что он ослышался.

– Что? – переспросил он.

– "Аме-ри-канка", – повторил Гаврик раздельно. – Не понимаешь? Эх ты, лопух…

Десятки раз проходил Петя мимо этой маленькой степной балочки, густо заросшей будяками и полынью, и никогда не замечал в ней ничего особенного. Но как раз в это время бурьян на дне балочки зашевелился, и оттуда вылезли две фигурки: сначала дядя Федя, а потом старый железнодорожник. И тогда Петя сразу понял: на дне балочки, в скале, находилась щель. Таких щелей вокруг города – в степи и на берегу моря – было довольно много, и Петя знал, что это ходы в знаменитые одесские катакомбы. Так вот, оказывается, куда делись ящики!

– Теперь тебе понятно? – сказал Гаврик и так пронзительно, даже грозно посмотрел на Петю, что тот уже готов был произнести клятву, но воздержался, а только открыто и твердо посмотрел Гаврику в глаза, коротко сказав:

– Понятно.

– Ну, так смотри же! – сказал Гаврик. – И помни, что ты ничего не видел. Забудь!

– Забуду, – сказал Петя, и они оба, не торопясь, пошли на хуторок, где уже на подводы, прямо навалом, грузили вишню.

А на другой день утром на террасе снова появился Терентий. Он положил на стол деньги и сказал Василию Петровичу:

– Вот видите, как хорошо получается: вы – нам, мы – вам. Здесь без трех рублей сто двадцать, не считая пятнадцати карбованцев, которые мы удержали на разные мелкие расходы. Вы на нас за это не обижаетесь?

– О, что вы, что вы! – замахал руками Василий Петрович.

Он, конечно, и не подозревал, что эти "пятнадцать рублей на мелкие расходы" в тот же день были посланы по почте в Петербург, а через неделю в "Правде", в списке денежных поступлений на издание газеты, было напечатано мелким шрифтом: "От группы одесских рабочих 15 руб.".

Таким образом был реализован урожай вишен.

Теперь на очереди стояли ранние сорта яблок. Лето проходило незаметно. Все обстояло благополучно, если не считать одного маленького события, которое для всех прошло незамеченным, но у Пети оставило неприятный осадок.

Как-то, возвращаясь с купанья и уже подходя к хуторку, Петя увидел человека, выходящего из их калитки. Человек показался знакомым. Повинуясь необъяснимому чувству тревоги, Петя осторожно вошел в чащу кукурузы и присел на корточки среди толстых, мясистых стеблей и шуршащих листьев. Человек прошел так близко, что Петя мог дотронуться до его пыльных диагоналевых брюк и серых парусиновых туфель. Петя посмотрел вверх и на фоне яркого неба с гипсовыми июльскими облаками увидел голову в летнем люфовом шлеме с двумя козырьками сзади и спереди – так называемом "здравствуй – прощай", – серые усы и пенсне с темными стеклами, как у слепого. Это был тот самый "усатый", которого Петя на всю жизнь запомнил еще в детстве, на пароходе "Тургенев", а последний раз видел перед отъездом за границу на палубе "Палермо", рядом с жандармским офицером. Не замечая Пети, "усатый" прошел мимо, надувая сизые щеки и трубя под нос популярный марш капельмейстера Чернецкого.

Переждав некоторое время, Петя побежал домой, чтобы поскорее узнать, для чего приходил "усатый", но ничего важного не узнал. По словам тети, просто-напросто заходил какой-то дачник с Большого Фонтана за вишнями, и тетя ему сказала, что он, к сожалению, опоздал. Дачник обошел сад, похвалил хозяйство и обещал непременно наведаться в сентябре, когда будет виноград. Вот, собственно, и все. Так как дело происходило в середине недели, никого с Ближних Мельниц не было и в саду работали только свои, Петя успокоился. Может быть, действительно "усатый" живет на Большом Фонтане и действительно просто заходил покупать вишни. Ведь в конце концов он тоже человек. Почему он не может быть дачником и жить летом на Большом Фонтане?

Но Гаврик отнесся к этому иначе, гораздо серьезнее, хотя и он допускал, что появление "усатого" – чистая случайность. Так или иначе, Терентий распорядился усилить охрану, и теперь Гаврик и Петя дежурили не только в ночь с субботы на воскресенье, но также и днем. Но, по-видимому, тревога оказалась ложной: "усатый" больше не появлялся.

С начала августа, в субботу, Петя и Гаврик, несколько раз обойдя степью вокруг хуторка и не заметив ничего подозрительного, вышли к обрывам, легли в полынь и стали смотреть в море. Солнце недавно зашло, дул крепкий ветер, и над темно-синим, неспокойным морем гасли еще по-летнему теплые, розовые облака. Уже шла скумбрия, и недалеко от берега играли дельфины. По всему горизонту виднелись надутые паруса шаланд. Это вышли в море рыбаки ловить скумбрию на «самодур».

Шаланды двигались в разных направлениях и меняли галсы, то приближаясь, то удаляясь. Иногда какая-нибудь шаланда подходила совсем близко, некоторое время шла, подскакивая, вдоль берега, и тогда было ясно видно, как из-под ее плоского дна, хлопавшего по волне, вылетали фонтаны брызг и как, стоя во весь рост на задранном носу, человек водил взад-вперед длинную бамбуковую удочку, согнутую от напряжения, как лук.

Мальчики знали, что к этой удочке на длинной леске привязана приманка: свинцовая, ярко раскрашенная рыбка со множеством острых крючков и пестрых перышек. Искусство ловли скумбрии на "самодур" заключалось в том, чтобы наиболее точно соразмерить скорость движения приманки со скоростью движения косяка рыбы. Хищная скумбрия бросалась в погоню за пестрой приманкой, и тут нельзя было ни слишком уйти вперед, ни слишком отстать. Надо было раздразнить скумбрию, а затем поддаться – тогда скумбрия набрасывалась на "самодур", жадно хватала перышки и попадалась на крючок.

Это было увлекательное зрелище. Но сейчас Петя и Гаврик были заняты совсем другим. Они напряженно следили за парусами, желая отыскать именно тот, который они ждали.

Кроме рыбачьих шаланд, далеко в море маячили белоснежные, щегольские паруса гоночных яхт Екатерининского и Черноморского яхт-клубов. Они заканчивали большой гандикап на ежегодный приз знаменитого одесского миллионера Анатра и теперь шли к финишу, круто накренясь под ветром, многотысячные красавицы, построенные на лучших верфях Голландии и Англии: "Майяна", "Вега", "Нелли", "Снодроп"… В другое время они бы, конечно, поглотили все внимание Пети и Гаврика, но на этот раз Гаврик лишь одобрительно заметил:

– В море все равно как вечером на Дерибасовской. Гулянье. Можно незаметно проскочить.

– По-моему, это вон та шаланда, как раз на траверзе старого большефонтанского маяка, – сказал Петя, с особенным удовольствием произнося слова "на траверзе".

– Не, – сказал Гаврик. – У Акима Перепелицкого шаланда ярко-голубая, недавно покрашенная, а эта облупленная.

– Верно.

– Не верно, а так точно.

– Стой! Вот она!

– Где ты видишь?

– Напротив Золотого Берега, ближе сюда, ярко-голубая.

– Не. У нее новый кливер, а у Перепелицкого латаный.

– Когда они обещали прийти?

– Как солнце сядет, так и придут.

– Солнце уже село.

– Еще чересчур светло. Пускай трошки стемнеет.

– А может, совсем не придут?

– Шутишь, брат! Это дело партийное.

И мальчики продолжали с напряжением всматриваться в море.

А дело заключалось в том, что недавно в Одессу тайно приехал из-за границы, из Кракова, представитель Центрального Комитета с директивами от Ульянова-Ленина относительно выборов в Четвертую Государственную думу. Вот уже в течение недели этот представитель делал доклады о политическом положении, каждый день выступая на районных партийных собраниях. Сегодня его ждали на хуторке. Для большей осторожности его должен был привезти с Ланжерона на своей шаланде молодой рыбак Аким Перепелицкий.