— А на моих двадцать минут одинна…
Огромные руки схватили сестер и закинули в камеру к Питу. Дверь с грохотом захлопнулась.
— Бай-бай, — прорычал в зарешеченное окошко хриплый голос. — Завтра, я полагаю, вам зададут кое-какие вопросы. Много вопросов.
— Тяжелых, — пообещал другой голос.
Щелкнули замки, лязгнули засовы. Загремели цепи.
Заскрипели, удаляясь, тяжелые башмаки. И — полная, беспросветная темнота, как у коровы в желудке, только намного холоднее.
— И вам того же, — бросила им вслед Маргаритка.
Стало тихо. Маргаритке взгрустнулось. Ни Старшого на горизонте, ни папы Крошки… Да и самого горизонта не видать — в глубокой подземной темнице, с дыркой в полу вместо уборной, под охраной противных людишек, которые завтра будут задавать ей, Маргаритке, тяжелые вопросы. Но Маргаритка тут же постаралась найти в этом светлую сторону — хоть и непросто найти таковую в глухом мраке камеры.
— Да нет! — бодро сказала она. — Должен же быть выход!
— Дверь, — согласился Пит Фраер. — Но она заперта.
Маргаритка принялась шарить по стенам. Они были сложены из массивных камней, плотно пригнанных друг к другу. Пол, кажется, бетонный, покрыт противной слякотью. Потолок тоже из камня, сводчатый…
— Да, — сказала она, немного суетясь от отчаяния. — Понимаю. — Маргаритка опустилась на грубую каменную скамью. — Как ты там, Примула?
— Холодно, — донесся из темноты голос сестры.
Наступило молчание — довольно хмурое молчание, нарушаемое лишь звуком падающих капель. Наконец Маргаритка сказала:
— Отчего бы нам не спеть?
— Что спеть?
Молчание. Потом Примула сказала:
— Может, «Радость взломщика»?
— А что, хорошая песня, — согласился Пит Фраер. — И раз-два-три.
И они запели. Голоса их во тьме звучали ясно и звонко:
Радуйся, взломщик, — солнце зашло,
Снова берись за свое ремесло.
Спит богатей, не ждет он гостей.
Лесенку к стенке —
И лезем всё выше.
В дом залезаем тихо, как мыши.
Камешки блещут,
Колечки блестят.
В мешок их скорее,
И с добычей назад.
Ноша такая вовсе не в тягость,
Скок залепить — взломщику в радость.
Они спели ее до конца. Потом спели «Мы сейфик взорвем» и «Шуруй, карманник». Когда последние ноты затихли во тьме, в подземелье снова наступила тишина.
Кто-то взял Маргаритку за правую руку. Потом кто-то взял за левую. Маргаритка, Примула и Пит Фраер сидели в темноте и слушали, как капают капли. Светлую сторону разглядеть всё никак не удавалось. Не настолько им было весело. Скорее, даже невесело. Ни капельки…
Звяк.
…не весело.
Звяк.
— Что это? — сказала Маргаритка.
— Вроде звякнуло, — сказал Пит Фраер.
Звяк.
— Как будто кто-то долбит камень киркой, — сказала Примула.
— Зубилом, — поправил кто-то.
— У нас нет зубила.
— У меня есть, — возразил голос.
В камеру хлынул свет.
— Извините, — сказал голос. — Надеюсь, я вас не ослепил? Это часто бывает, когда я вхожу в комнату.
— А вы кто такой будете? — спросила Маргаритка, не открывая глаз.
— Потому что мы вам очень рады, кем бы вы ни были, — поспешил добавить Пит Фраер.
Маргаритка осторожно открыла глаза. Когда они немножко привыкли к свету, она увидела свечу на жестяной каске. Каска была на мальчике лет одиннадцати: смуглом, большеглазом и с черными волосами, торчащими из-под каски во все стороны.
— Добрый вечер, — сказал мальчик. — Я Эль Гусано, что означает «Червяк». Имя — чистая нелепость. Потому что на самом деле я герой-партизан.
— Как поживаете? — вежливо спросила Маргаритка.
— Я всегда в превосходной форме, — сказал Эль Гусано. — Хотите отсюда выбраться?
— Безусловно, хотим, — ответила Маргаритка.
Эль Гусано встал и вежливым жестом указал на стену. Заключенные увидели, что один камень вынут, а за ним темнота и оттуда воняет канализацией.
— Фу, — сказала Маргаритка.
— Привереда, — сказал Пит Фраер.
— Пошли, — сказала Примула.
Они заглянули в дыру: маленькую, темную и вонючую. Но и камера у них такая же…
Они глубоко вздохнули. Натянули котелки на самые уши. И полезли в дыру, вслед за своим освободителем.
— Куда мы идем? — спросила Маргаритка.
— Отсюда, — сказала Примула.
— Шевелитесь, — сказал Пит Фраер.
В канализации Сьюдад-Ольвидада пахло чуточку лучше, чем на улицах Сьюдад-Ольвидада. Такой уж это был город: то, чему полагалось быть в канализации, лежало на улицах. Маргаритке и Примуле хотелось поболтать об удачном побеге и таинственном Эль Гусано, но смуглый мальчик вел их с поразительной быстротой: по туннелям, вверх по лестницам, в боковые ответвления и один раз даже вдоль реки, где плыли вырванные с корнем пальмы, на одной из которых сидела премиленькая обезьянка. Примула с удовольствием взяла бы обезьянку домой, научила бы ее стряпать и кусать людей, которые ей (Примуле) не нравятся, но Эль Гусано крикнул: «Pronto!» — то есть «Живее!» — и увел их в другую трубу.
Минут через двадцать хлюпанья, усталые до полусмерти, они наконец остановились. Эль Гусано встал на цыпочки и нажал руками на потолок. Откинулась крышка люка, и показалась железная лесенка. Поднявшись, они очутились в уборной со стенами из зеленоватого камня.
— Где это мы? — поинтересовалась Маргаритка.
— В знаменитом мраморном туалете диктаторского бункера, — пояснил Эль Гусано. — Сюда ходил позапозапрошлый диктатор, позапрошлый диктатор и прошлый. Но однажды прошлый испугался, что из космоса посыплются большие-пребольшие камни, и сбежал из страны. Теперь туалет пустует — по крайней мере так они думают. Но я-то, конечно, поумнее буду…
— Что? — сказала Примула.
— За мной, — сказал Эль Гусано.
Он повел их по каменному коридору. Коридор закончился островерхой аркой с дверью. Эль Гусано распахнул дверь и сказал;
— Милости просим.
Когда-то в этом бункере, наверное, играли в теннис. Теперь он был заставлен койками. В бункере стоял галдеж. При появлении Крошек и Пита всё стихло. Эль Гусано провел их в боковую нишу, где койки выглядели роскошно и были застланы красным бархатом с золотыми кистями.
— Есть хотите? — спросил он — У нас есть вареные бобы без соли. Это очень здоровая пища. Ее приготовил Эль Кок. — Он показал на пухлого человека в фартуке, запачканном бобами.
— Фи, — сказала Примула.
Эль Кок сердито на нее уставился.
— Поздновато для нас, — торопливо зевнув, сказала Маргаритка. — Мы должны вернуться на корабль.
— Няни будут вас искать. Сперва поспите, — сказал Эль Гусано. — Сам я вообще не сплю, потому что от природы очень сильный и у меня железная воля. А уж утром на корабль. — И ушел, закрыв за собой дверь.
Маргаритка отметила, что он ее не запер. Хороший признак.
— Клевая хаза, — сказал Пит Фраер. — Если любишь ил…
— Бобы! — презрительно фыркнула Примула.
Маргаритка откликнулась со своей койки раскатистым нежным храпом.
* * *
Когда Маргаритка открыла глаза, мир встретил ее разнообразием явлений. Во-первых, жутким запахом — как бы близкой канализации и множества детей. Во-вторых, койки Пита Фраера и Примулы были пусты. И, наконец, откуда-то доносился ужасный шум. Она натянула платье и зашлепала по мокрым плитам в ту сторону, откуда этот шум доносился.
За дверью ее встретил Эль Кок, весь из выпуклостей и в запакощенном фартуке.
— Мы едим бобы, и только бобы, — сказал он. — А ты посмотри, что она натворила. — Казалось, он вот-вот разрыдается.
Маргаритка ничего не поняла.
— Ты уже взрослый мальчик, не капризничай, — сказала она Няниным Голосом и протиснулась мимо.
Примула стояла у плиты в дальнем конце комнаты и, склонившись над гигантской сковородкой, раздавала яичницу, сосиски, помидоры, поджаренный хлеб и куски чего-то, подозрительно похожего на заднюю ногу оленя. На первое были хлопья с йогуртом, или со сливочным сыром, или и с тем и с другим вместе, а на десерт — тосты с персиковым джемом.
Когда присутствующие разобрали свои тарелки, разговоры стихли. Слышно было только «чав», «хруп» и «еще».
Маргаритка подсела к Питу Фраеру.
— Я думала, они едят только бобы, — сказала она. — Откуда взялась вся эта еда?
— Нашел, — сказал Пит Фраер.
— Нашел?
Пит Фраер отвел глаза.
— Ладно, — сказал он. — Я встал пораньше и притиснул ее.
— Что?
— Притиснул — свистнул.
— Откуда?
— Караван грузовиков. Ехал по дороге в горы. — Пит показал на потолок с яркой полоской солнечного света, просачивающейся сквозь решетку сточного колодца. — Тормознул последний грузовик.
