Приподнялся Петька на локте, оглядел спящих ребят, усмехнулся горько.
“И как это, — думает, — могут люди терпеть? Ведь живут же… И убегать не думают… Даже в лапту играют!”
Лежит Петька. Потом обливается. Спать не может. А вентилятор: ж-жу… ж-жу…
Вдруг далеко где-то колокол ударил.
На каланче пожарный ночные часы отбивал:
Бом-м!
Бом-м!
Бом-м!
“Три часа”, — сосчитал Петька. И вдруг — часики вспомнил. Задрожал весь.
“Нет, — думает, — терпения моего нету. Пойду. Попытаю… Может, и достану часики, раздобуду часики…”
Потихоньку оделся Петька, подумал немного и сложил одеяло в комок — будто лежит человек под одеялом. Подушку примял… На цыпочках к окну подошел. Осторожно затворку поднял, открыл окно.
И сразу приятно ветром в лицо пахнуло. Задышал Петька полной грудью и высунулся из окна.
Прыгать, конечно, страшно: второй этаж, и камни внизу блестят: прыгнешь — костей не соберешь.
Рядом труба водосточная. Карниз узенький. А до трубы шага три.
Осмелел Петька, вылез на карниз, раздвинул пошире ноги и перемахнул к трубе. Вниз по трубе — плевое дело. Раз, раз и готово, — стукнули каблуки о камень.
Во дворе Петька. Ходит и место ищет, где часики закопал. А место — известно — у забора, а до забора саженей на десять дрова…
Плотно Петькины часики дровами заложены.
“Ну, — думает Петька, — ничего. Как-нибудь раскопаю”.
Плюнул Петька на руки и ухватился за первое полено. Потащил к себе. А полено тяжелое, сырое.
Стащил Петька первое, за второе полено ухватился… Третье стащил. Отбросил. Этак штук двадцать раскидал, уморился, вспотел, весь в поленьях закопался. Но роет все-таки, пыхтит самосильно и знай себе тянет полено за поленом.
Вот подцепил он какой-то тяжеленный чурбан с самого верха. Не выдержали руки — рухнул чурбан, загремел. И вся поленница рухнула.
Раздался вдруг лай. Пес откуда-то выскочил.
Испугался Петька — бежать не может.
А пес лает, воет, зубы на Петьку скалит, и глаза у него что у волка горят.
Сидит Петька, в дровах окопавшись, дрожит и думает… Думает-вспоминает. И все не может припомнить, как эту чертову собаку зовут… Трезор, что ли? Или Барбос? Или Шарик? И вдруг вспомнил.
— Король! — кричит. Негромко кричит. — Король! Дура! Цыц, на место!..
И сразу перестал лаять Король. Завилял хвостом, погасил глаза и отошел в сторону.
А Петька — что было духу — к трубе. Взобрался по трубе на второй этаж — и в окно. Чуть с карниза не сверзился. Влез все-таки.
Койку свою отыскал. Сел, стал раздеваться. Скорее, скорее. И все дрожит. Зубы даже лязгают.
Снял Петька первый сапог и неосторожно бросил его на пол. От стука чернявенький проснулся. Поглядел на Петьку, зевнул и спрашивает:
— Ты куда это, — спрашивает, — ходил?
Смутился Петька.
— В ватер, — отвечает, — ходил.
— А зачем же… в сапогах?
Но не дождался чернявенький Петькиного ответа — заснул.
И Петька тоже разделся, залез под одеяло и — раз-раз — захрапел.
И во сне Петьку дрожь пробирала.
Удивительное дело — захворал Петька.
Странно даже. В какие, бывало, переделки парень попадал — ни малейшего кашля. Даром, что чахлый, грудь никогда не болела.
Прошлым годом в октябре в заморозки купался — и ничего. Всякую гадость ел, голодал неделями — тоже ничего. А тут на тебе — заболел.
Снесли Петьку в приютский лазарет и определили у него тяжелое воспаление в легких.
Ухаживал за Петькой санитар Рудольф Карлыч.
Хворал Петька три недели. Целых три недели без памяти лежал и к смерти готовился.
Но не умер, а выжил. Не такой Петька парень, чтобы умереть. Выжил. В себя пришел.
Проснулся Петька в дождливый день. За окнами дождь шел. В лазарете карболкой пахло и тихо было.
Повернулся Петька на другой бок и вспомнил.
На каланче часы били: бомм, бомм… Потом Король залаял.
Вспомнил Петька все и понял: болен был долгое время.
А тут Рудольф Карлыч вошел. Увидел, что Петька жив и здоров, обрадовался, руками всплеснул.
— Ах, — говорит, — наконец-то! Наконец-то ты, бедный головушка, ожил. Поздравлять мне тебя от чистый сердца! Браво!
Лежит Петька, не улыбнется даже. Молчит.
— Молчи, — говорит Рудольф Карлыч. — Молчи. Тебе говорить нельзя. Тебе отдыхать надо. Кушать надо… Бульон.
Ушел Рудольф Карлыч.
Через минуту возвращается, да не один, а с чернявеньким. Несет чернявенький на железном подносе тарелку супа. И улыбается во все зубы.
— Здорово! — кричит. — Поздравляю!
И ставит перед Петькой суп. Стал Петька есть суп. Ест потихоньку, глотает полегоньку. А чернявенький сел рядом. Нагнулся и Петьке на ухо шепчет.
— У меня, — шепчет, — к тебе дело есть. Поговорить надо. Важное дело.
Поднял Петька голову:
— Что такое?
Но тут Рудольф Карлыч вмешался.
— Нет, — говорит, — больному отдыхать нужно. Ему разговор вредно. Уйди. Не мешай ему кушать бульон.
Поднялся чернявенький.
— Ладно, — говорит, — что ж делать. Отдыхай. После поговорим, как окрепнешь немножко… Зайду я к тебе. Прощай.
Ушел чернявенький.
А Петька лежит и думает:
“Какой разговор у чернявого? Что у него за дело ко мне? Странное какое-то дело…”
Но уж другие мысли лезут Петьке в башку. Более важные мысли лезут.
Думает Петька о том, как ему быть и как поступать.
Бежать ли ему из приюта, или…
Нет, не таков Петька парень, чтобы дело задуманное бросить. Решил Петька часики заполучить — заполучит. Не важно, что ждать долго. Можно и потерпеть немножко, можно и в приюте пожить, пока дрова не кончатся.
Стал Петька ждать, пока дрова кончатся. Поправляется заодно.
А дров, надо сказать, сто кубов. Дров не на месяц, два, а на год, может быть, хватит. Но твердо решил Петька ждать и ждет… Терпит.
Поправляется. По лазарету ходить начал. Начал ходить из угла в угол. Скучно, конечно, ходить.
К окну подойдет, на улицу посмотрит. На улице дождь целыми днями. Август уже подошел.
И вот раз приходит к Петьке чернявенький. С книжкой приходит. Поздоровался, на койку Петькину сел.
— Скучаешь? — говорит. — А я тебе книжку принес. Интересная книжка. На вот, прочти…
Отмахнулся Петька.
— Знаю, — говорит, — какие это книжки. Политические… Со смыслом. Не хочу я ваших книжек политических.
— Нет, — говорит чернявенький. — Это не политическая. Политические ты зимой штудировать будешь, когда занятия начнутся. А это просто так — интересная беллетристика. Прочтешь — я тебе еще принесу.
Положил чернявенький книжку на табуретку, посидел немного и ушел. А Петька спать завалился. До вечера проспал, вечером его Рудольф Карлыч разбудил, ужин принес.
Сшамал Петька ужин — снова спать завалился. Да не спится что-то…
Лежит, в потолок глядит. На лампочку электрическую глядит. Тошно глядеть. Скучная лампочка.
Стал Петька на пол глядеть, — тоже мало интересного.
И вдруг на табуретке книжку заметил. Обрадовался.
“Погляжу, — думает, — от нечего делать”.
А книжка рваная, замусоленная попалась, но, на счастье, с картинками. Стал Петька картинки разглядывать. Сначала так — ничего особенного, потом интересно стало.
Нарисован на картинке преступник.
Связан преступник по рукам и по ногам канатом. А рядом — надсмотрщик с мечом.
“За что, — думает Петька, — сграбастали субчика?”
Перелистнул Петька страницу — прочел. Дальше читает… Да неинтересно читать, не знает, что раньше было. Стал с начала читать. И до того увлекся, что всю ночь напролет прочитал…
Интересная была книжка. Называлась та книжка “Иафет в поисках отца”. Как одного маленького шкета аптекарю подкинули. И звали его Иафет. А он вырос и пошел по белу свету отца своего искать. И как искал, и всякие приключения, и, наконец, нашел своего отца. А тот — богатый миллионер. И очень рад видеть родного сына. И подарил ему фрак…
Прочел Петька эту книжку и даже пожалел, что кончилась книжка и больше нет.
Как пришел чернявенький в другой раз, Петька сразу:
— Книжку принес?
Засмеялся чернявенький.
— Что? — говорит. — Понравилась? Нет, — говорит, — сейчас не принес, после принесу. Я к тебе по другому, более важному делу пришел. Я с тобой давно поговорить хотел, все ждал, когда хворать перестанешь. Теперь можно…
— Можно, — говорит Петька, а сам думает: “Какое у него может быть дело?”
— Садись, — говорит и на койку показал.
Сел чернявенький. Поглядел Петьке в самые глаза и говорит:
— Помнишь, — говорит, — ночью… перед тем как ты заболел… Куда ты тогда ночью ходил?..
Вздрогнул Петька, не вытерпел и закрыл глаза.
Покраснел, наверно. Говорит:
— Не помню, куда ходил… Может, — говорит, — никуда не ходил. А что такое?
— А то, — говорит чернявенький. — Расскажу я тебе все по порядку. Пятакова знаешь?..
Вспомнил Петька:
— Одноглазый такой?
