— Не появится, — возразил я. — Я не такой.
Я знал, что это похоже на слова какого-нибудь импульсивного подростка, но в тот момент я был уверен в Эмме, как не был уверен до этого ни в чем другом.
Мисс Сапсан медленно кивнула:
— Я рада это слышать, — ответила она. — Мисс Блум может быть и дала вам разрешение разбить ее сердце, но я не даю. Она очень важна для меня, и даже не в половину такая сильная, какой хочет казаться. Я не могу позволить ей бродить по дому и поджигать все подряд, только потому, что вы поддадитесь жалким чарам какой-то нормальной. Я уже прошла через это, да и у нас попросту нет столько лишней мебели. Вы понимаете?
— Э-э, — пробормотал я, застигнутый врасплох. — Думаю да…
Она подступила ко мне вплотную и повторила низким и твердым голосом:
— Вы понимаете?
— Да, мисс Сапсан.
Она коротко кивнула, затем улыбнулась и похлопала меня по плечу:
— Вот и славно. Отлично поговорили.
И прежде чем я успел что-либо ответить, она уже маршировала обратно в библиотеку, крича: «Завтрак!»
* * *
Я отправился в доки часом позже, сопровождаемый Эммой, мисс Сапсан и всеми нашими друзьями и имбринами в полном составе. Шэрон уже ждал там с новой лодкой, оставшейся от сбежавших канавных пиратов. Последовал долгий обмен объятьями и полными слез прощаниями, который окончился тем, что я пообещал, что приеду и навещу их всех снова (даже если я понятия не имел, как я смогу это устроить в ближайшем будущем, чем оплачу международный перелет, и как уговорю родителей).
— Мы никогда не забудем тебя, Джейкоб! — всхлипнула Оливия.
— Я запишу твою историю для будущих поколений, — пообещал Милард. — Это будет моим новым проектом. И прослежу, чтобы ее включили в новое издание «Историй Странных». Ты станешь знаменитым!
Эддисон подошел к нам с преследующими его двумя медвежатами-гримами. Я не мог сказать, это он усыновил их, или они его.
— Ты четвертый самый храбрый человек, которого я знаю, — произнес он. — Я надеюсь, что мы еще встретимся.
— Я тоже на это надеюсь, — ответил я, и я говорил это от чистого сердца.
— О, Джейкоб, можно мы приедем к тебе в гости? — попросила Клэр. — Я всегда мечтала побывать в Америке.
У меня не хватило духу объяснить ей, почему это невозможно.
— Конечно, — ответил я. — Мне бы очень этого хотелось.
Шэрон постучал шестом по лодке:
— Все на борт!
Скрепя сердце я забрался в лодку, Эмма и мисс Сапсан зашли тоже. Они настояли на том, чтобы остаться со мной пока я не встречусь с родителями, и я не стал спорить. Было бы легче прощаться поэтапно.
Шэрон отвязал лодку, и мы отчалили. Наши друзья махали и кричали нам вслед, пока мы отплывали все дальше от них. Я махал в ответ, но мне было так больно смотреть, как они удаляются, что я прикрыл глаза, пока течение не унесло нас за поворот Канавы и они не пропали из виду.
Разговаривать ни у кого не было желания. В тишине мы смотрели, как мимо проплывают покосившиеся здания и хлипкие мостики. Вскоре мы добрались до точки перехода, и нас грубо всосало в тот же туннель, через который мы прибыли, а затем выплюнуло с другой стороны в душный современный полдень. Обветшалые постройки Акра Дьявола исчезли, на их месте выросли застекленные многоквартирные дома и сверкающие на солнце офисы. Моторная лодка прожужжала мимо.
Звуки занятого, поглощенного заботами современного дня просачивались отовсюду. Звук автомобильной сигнализации. Звонок сотового. Отголоски поп-музыки. Мы миновали расположенный на берегу канала модный ресторан, но благодаря чарам Шэрона, обедающие на открытой террасе даже не заметили, как мы проплываем мимо них. Интересно, что бы они подумали о нас, если бы увидели двух подростков в черном, женщину в строгом викторианском платье и Шэрона в его наряде Мрачного Жнеца, выталкивающего нас с помощью шеста из подземного царства. Кто знает, может современный мир был настолько пресыщен, что никто бы даже глазом не моргнул.
Мои родители — это все же другая история, и теперь, когда мы были снова в настоящем, то, как будет развиваться эта история, начало волновать меня. Они уже думают, что я спятил, или подсел на тяжелые наркотики. Мне повезет, если они не сплавят меня в психлечебницу. Даже если они так и не сделают, я буду исправлять причиненный ущерб годами. Они никогда больше не будут доверять мне.
Но это была моя проблема, и я найду способ уладить ее. Самым простым было рассказать им правду, но опять же, я не мог. Мои родители никогда не поймут эту часть моей жизни, а пытаясь заставить их это сделать, можно довести уже их до психлечебницы.
Мой папа уже знал больше о странных детях, чем это было для него полезно. Он встретился с ними на Кэрнхолме, хотя и решил, что это ему снится. А потом Эмма оставила ему то письмо, и фотографию, где была она с моим дедушкой. И как будто этого было недостаточно, по телефону я прямо так и сказал отцу, что я странный. Это было ошибкой, как я понял, и эгоизмом с моей стороны. А теперь еще я направляюсь на встречу с ними вместе с Эммой и мисс Сапсан.
— А вообще, я тут подумал, — начал я, разворачиваясь к ним, — может быть вам и не стоит идти со мной.
— Почему? — удивилась Эмма. — Мы не состаримся так быстро…
— Я думаю, мои родители не должны видеть меня с вами. Мне и так уже будет достаточно сложно объяснить им все.
— У меня есть некоторые мысли по этому поводу, — ответила мисс Сапсан.
— По какому? По поводу моих родителей?
— Да. Я могла бы помочь вам с ними, если хотите.
— Как?
— Одна из мириадов обязанностей имбрины заключается в том, чтобы улаживать дела с нормальными, которые становятся проблематично любопытными или каким-либо иным образом причиняющими беспокойство. У нас есть способы сделать так, чтобы они перестали быть любопытными, чтобы они забыли, что видели некоторые вещи.
— Ты знала об этом? — поинтересовался я у Эммы.
— Конечно. Если бы не стирание, странные появлялись бы в новостях чуть ли не каждый день.
— Так это… стирает людям память?
— Это больше похоже на избирательное изъятие некоторых неудобных воспоминаний, — пояснила мисс Сапсан. — Это вполне безболезненно и не имеет побочных эффектов. Все же это может показаться вам чересчур экстремальным. Я оставляю это на ваше усмотрение.
— Окей, — ответил я.
— Что, окей? — переспросила Эмма.
— Окей, сделайте, пожалуйста, эту стирающую штуку с моими родителями. Это звучит великолепно. И пока вы будете у них в голове, там есть один момент, когда мне было двенадцать, и я въехал на маминой машине в дверь гаража…
— Давайте не будем увлекаться, мистер Портман.
— Я шучу, — ответил я, хотя это было не совсем правдой. В любом случае, я почувствовал огромное облегчение. Теперь мне не придется провести остаток своей юности, извиняясь за тот случай, когда я убежал, заставил своих родителей думать, что я умер, и чуть навсегда не разрушил их жизнь. Что меня вполне устраивало.
Шэрон высадил нас на той же темной, кишащей крысами нижней пристани, где мы впервые встретили его. Когда я вышел из лодки, меня охватило горько-сладкое чувство ностальгии. Я, возможно, и был испуганным и грязным, и испытывал самые разнообразные виды боли каждую секунду за последние несколько дней, но такого приключения у меня, скорее всего, уже никогда не будет. Я буду скучать по нему. Не столько по испытаниям, которые мне выпало пережить, сколько по личности, которой я был, пока переживал их. Во мне была железная воля, и теперь я это знал, и я надеялся, что смогу на нее полагаться, даже если моя жизнь станет спокойнее.
— Пока, — произнес Шэрон. — Я рад, что повстречался с вами, несмотря на все бессчетные проблемы, что вы мне доставили.
— Да, я тоже, — мы пожали руки. — Было интересно.
— Подождите нас здесь, — обратилась к нему мисс Сапсан. — Мы с мисс Блум вернемся в течение часа или двух.
Найти моих родителей оказалось легко. Это было бы еще легче, будь у меня мой сотовый, но при данных обстоятельствах, все, что потребовалось сделать — это обратиться в полицейский участок. Я был известной пропавшей персоной, и через полчаса после того, как я назвал офицеру свое имя и подождал, сидя на скамье, примчались мои папа с мамой. Они были в помятой одежде, в которой явно и спали, всегда идеальный макияж мамы был в полном беспорядке, у папы была трехдневная щетина, и они оба сжимали по пачке листовок с надписью «ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК» и моей фотографией. Я мгновенно почувствовал глубокий стыд за то, что заставил их пережить. Но пока я пытался извиняться, они выронили листовки и заключили меня в двусторонние объятия, и мои слова затерялись в складках папиного свитера.
— Джейк, Джейк, о, господи, мой малыш Джейк! — плакала мама.
