– Так это я?! Это из-за меня Як чуть не сломал ногу? Это из-за меня погибла Гайка?! – Лешка в ужасе схватился за голову (получилось – что за уши).
– Думаю, нет. Як, скорее всего, просто споткнулся. А Гайка сама могла сорваться с камней. Ведь если бы ты на самом деле мог убивать силой своей ненависти, то все гопники уже были бы мертвы, – успокоил его Карпов.
Но Лешка все равно испугался:
– Нет, нет, нет! Я никогда больше не буду никому желать зла! Я не буду никого ненавидеть! Я никогда не буду с вами ругаться. Я не хочу быть гопником! Я не хочу никого бить! Потому что нельзя никого бить: ни слабых, ни сильных, ни девчонок, ни парней – НИКОГО! Я это понял! Понял! Ура! – радостно прыгал на месте Лешка, стараясь ненароком не зашибить друзей. – А теперь бежим со мной, бежим!
Он вывел их на вершину Воттоваары, на одну из ее вершин, в амфитеатр. Здесь кругом были сейды, сейды, сейды – величавые, загадочные, молчаливые. И нити, таинственные энергетические нити, про которые говорила Женька, сияли и выстреливали искрами в неярком свете еще только зарождавшегося утра.
– Я их вижу! Я снова их вижу!
– И я…
– И я… – Аня и Сашка встали рядом с его сестрой и завороженно уставились на таинственную паутину среди камней.
– Круто же, да? Круто? – не мог успокоиться Лешка. – Смотрите! Это же оно, оно! Ва-аще!..
– Идем! Идем! – позвала Женька, решительно вступая в энергетический лабиринт. – Лешка, давай со мной, давай первый! Это ведь он – твой подвиг! Давай! Сделай что-нибудь!
Лешка одним прыжком приземлился в самый центр между сейдами и тут же шкурой почувствовал, как дрожит внутри них пространство, как под завязку набито-залито оно энергией. Энергией горы, энергией земли, энергией самой планеты. Он закрыл глаза, оглушенный ощущениями, и тут же внутренним взором увидел те же энергетические нити, но уже опутывающие всю Землю, всю планету… Ему хотелось кричать! Кричать на двух его языках: человеческом и зверином.
«Мы – живые. Мы – дети Земли. Мы…» – прыгали мысли в его голове.
А рядом такие же растерянно-вдохновленные стояли Сашка, Женька, Анька…
Вдруг Лешка услышал свой голос:
– Я хочу быть добрым! Я хочу быть ДОБРЫМ! Я люблю все живое на планете! И я хочу быть храбрым!
И тут же кругом все загудело-зазвенело, в воздухе от его слов как в воде от брошенного камня, пошли круги. Один за одним «включались» – начинали вибрировать сейды: первый, второй, третий…
– Я хочу перестать быть занудой! Хочу быть общительным! И чтобы меня все любили! И чтобы я всех любил! – крикнул Сашка. – И я тоже хочу быть добрым!
Лешка стоял и не верил своим глазам: камни, огромные глыбы начали светиться ровным серебристым сиянием, вибрируя и издавая самую замечательную на свете музыку.
– И я хочу быть доброй. И еще – общительной. Чтобы со всеми уметь находить общий язык. И всех понимать. И принимать такими, какие они есть! И уметь прощать. И чтобы меня все любили! – огласила целый список Аня.
Сияние камней стало ярче, музыка – чуть громче. Само пространство вокруг вибрировало и пело, сама гора отзывалась и вторила происходящему…
– Можете меня проклясть, но я хочу планшет! – заявила Женька. – Ладно, ладно. И еще – стать подобрее. И уважать чужую собственность, как от меня постоянно требует Сашка.
И тут камни, один за другим, прекрасные в своем ровном серебристом сиянии, разом снялись со своих «ножек» и… взлетели. Поднялись над землей… Воспарили…
– Все было вот для этого… – сказал Лешка.
Он хотел было еще пожелать всех любить, но вдруг понял, что он давно всех любит, что в нем столько любви – хоть залейся. И тут человеческие слова кончились. И он завыл.
Сияло солнце. Счастливые, опустошенные и одновременно наполненные, они, смеясь над своими недавними страхами, спускались с горы, надеясь успеть в лагерь к завтраку. Лешка первый выскочил на полянку перед последним спуском и… замер. Как на стену налетел. Растерянно обернулся к друзьям. Попятился в лес.
– Что? – не поняла Женька.
– Как что?! Я оборотень! Как мне быть?! Как мне жить теперь? Да что за адский ад из ада?! Вашу мышь! Мы так не договаривались! Как я выйду к людям? – Лешка попятился.
– Стой, дурень, – окликнула его Анька.
Лешка радостно замер на месте. Ведь она, они должны были что-нибудь придумать! Спасти его! Снова сделать просто Лешкой Рыжовым!
Журба подошла к нему и вытащила ремень из своих джинсов. Он попятился:
– Ты что хочешь сделать?
– А ты в детстве сказок не читал? Ведь верное средство вернуть оборотня в человечий облик – опоясать его своим поясом, завязав перед этим на нем узел. Так что стой спокойно.
Она перекинула конец ремня ему через хребет. И…
– Ты толще меня, – растерялась Аня.
Лешка непроизвольно заскулил: как же быть?
Но тут, вытаскивая свои пояса из штанов, к нему подошли Женька с Сашкой. Анька связала три ремня в один и со словами «Стань человеком, Рыжов, просто стань человеком» опоясала его.
После этого девчонки тактично спрятались за кустами.
Не сказать, что обратное превращение произошло менее болезненно, но вся боль тут же забылась: он стал человеком! У него снова были руки и ноги! И не было шерсти! Лешка быстро оделся в запасную одежду из своего рюкзака, который всю дорогу за него таскал Сашка. Подошли улыбающиеся Женька с Аней.
– Ура! Ура! Ура! – Лешка радостно пропрыгал круг вокруг друзей. – Человеком все-таки быть лучше. Интересно, а я такой же сильный или нет? Я, типа, – тьфу ты! – без «типа»: я еще в самый первый раз на горе загадывал стать сильным!
Он – не успел никто и глазом моргнуть – подлетел к сейду, одиноко притулившемуся на краю полянки.
– Вот сейчас я щелкну по камню, и он скатится! – Лешка сложил пальцы так, как будто собирался дать сейду щелбан, и… щелкнул.
Огромная глыба покачнулась… Они вчетвером стояли, не веря своим глазам. Огромная глыба покачнулась, вздрогнула единственная «ножка» – маленький камешек под ней и… гул прошел по горе. Дрогнула земля. Камень, ухнув, упал – ушел в мох, треснул с краю и медленно, неуверенно покатился вниз к подножию горы, ломая молодые сосенки, калеча рябинки…
– Это не я! – быстро заявил Лешка. – Это враги!
Лагерь уже было слышно. Люди! Впереди были люди! И еда. Сашка, Женька и Аня непроизвольно ускорили шаг. А Лешка… Ему почему-то захотелось еще немного побыть наедине с лесом. С самим собой. Слишком много всего навалилось на него, не то что за последние дни – за последние часы. Если бы он был Сашкой, он сказал бы, что ему надо подумать.
– Займите мне место! И возьмите мне двойную порцию! – попросил он и остановился.
Прижался спиной к сосне, посмотрел ввысь, на ветви в еще немного розоватом после рассвета небе…
Но он не был Сашкой. Думать не получалось. Только стоять и молчать.
– Оба-оба! Ферзь, зацени, кто тут? Че, лошара, за лавэ в деревню бегал?
Лешка вздрогнул и удивленно посмотрел перед собой. Рядом стояли гопники в полном составе (разве что у Яка нога была забинтована и он опирался на самодельный костыль). И вели себя так, как будто ничего они и не пугались на горе и не просили Лешку спасти их и вывести из леса.
– Че уставился, турнепс гнилой? – довольно миролюбиво спросил Як.
Дрын зловеще молчал.
Ферзь глумливо улыбался.
А Лешка… А Лешка стоял один против троих и…
И не боялся. Потому что от них самих пахло страхом. Страхом и неуверенностью в себе. Он это чувствовал. Считывал, как слова в книге. И ему было смешно. Так смешно, что хотелось прыгать и смеяться во все горло. Кому, ну кому он завидовал?! Этим мелким, испуганным, озлобленным на весь мир мальчишкам, которые так не уверены в себе, что вынуждены сбиться в стаю и задирать младших, чтобы хоть как-то, хоть на время убедить себя, что они большие и сильные? А он, Лешка Рыжов, оборотень, которому гора раскрыла свои секреты, он завидовал им? Он хотел быть гопником? О мечтал был таким же «крутым», как Ферзь? Как же теперь это было ему смешно!
– Че, молчать полюбил? Ты че, нас, типа, не уважаешь? – почему-то не выдержал главарь и сам встрял в разговор, наступая на Лешку и пока еще несильно толкая его ладонями в грудь.
– Да, я вас не уважаю. Вас не за что уважать. Потому что вы, вы… Никчемные! – подобрал Лешка подходящее слово. – Да что с вами разговаривать! Вы все равно ничего не поймете… – Он махнул рукой и обратился персонально к Ферзю: – Да отойди ты от меня!
Лешка знал, что его сила осталась с ним. Что он легко может уделать всех троих гопников: урыть их, дать с ноги в бубен – осуществить все свои кровожадные планы мести, но… Но ему это больше было не нужно. Ему больше незачем было бить их, доказывать, кто тут круче. Не хотелось мстить за свои обиды и унижения. Это все словно вдруг перестало иметь значение. Ему просто снова было их жалко.
