Глава двадцать первая
Последний день
В Ярославле машина довезла нас до каких-то ворот. Слева были дома, а справа, за тенистой липовой аллеей, словно земля провалилась. И я не сразу сообразил, что мы стоим на верху горы. Я прошел несколько шагов вперед. По откосу росли старые липы, и в просветах между их зелеными макушками глубоко внизу я неожиданно увидел огромное светлое пространство. Будто широчайшая голубая дорога прошла под горою. Макушки кудрявых лип мне мешали смотреть, и все же я понял: эта дорога была Волга.
— Ура-а-а! — закричали ребята и, забыв о вещах, оставленных на тротуаре, подбежали к чугунной решетке.
Мы встали рядком, и тотчас же смолкли наши голоса. Во все глаза глядели мы вперед и вниз.
И на нашем берегу, и за Волгой раскинулся огромный город с высокими трубами заводов, со множеством зданий, высоких и низких. Налево макушки лип мешали мне разглядеть легкие, словно сплетенные из паутины, пролеты длинного железнодорожного моста, что рисовались на фоне неба. А далеко, на той стороне Волги, за городом, за полями, в сиреневой дымке угадывались лесные просторы.
Но невольно хотелось смотреть только на Волгу.
Лодочки плескались у берега. Байдарка, словно кинжалом, резала воду. Моторная лодка, высунув нос, мчалась вперед.
Проплыл белый, как лебедь, большой, трехэтажный пароход…
— Полюбовались — хватит! — Взволнованный возглас Николая Викторовича встряхнул и меня и всех. — Мы с доктором пойдем разговаривать по телефону с Москвой. Через полчаса вернемся, а вы… Тут, на улице, конечно, не место — найдите где-нибудь укромный уголок и там расположитесь.
— Пожалуйста, на самом берегу Волги, — попросил лежавший на носилках Ленечка.
— Доктор, идемте! — заторопил меня Николай Викторович.
На телефонной станции беднягу ожидал новый сокрушительный удар: его номер вообще не ответил.
— Я подожду вас внизу, — не оглядываясь, глухо бросил он и вышел.
Жены я не застал дома, со мной говорил Тычинка.
— Послушайте, милейший доктор, ведь вы пошли по неправильному пути.
Тычинка начал мне подробно объяснять: оказывается, берестяные книги могут быть двух видов. Если бы мы не нашли, а только бы напали на след берестяных рукописей с буквами, процарапанными косточками, и то это было бы замечательно — березовые книги двенадцатого или тринадцатого века. А в семнадцатом столетии в Сибири и на Севере трудно было доставать пергамент, и потому поневоле там писали иногда на бересте, но чернилами. Потом листы сшивали, чтобы не коробились, и переплетали с деревянными или металлическими крышками. Словом, такие книги кое-где в музеях сохранились.
— Очень жаль, значит, ваша экспедиция закончилась неудачей. — Послышался далекий вздох Тычинки.
Мы пожелали друг другу здоровья. Я повесил трубку и вышел.
Я никогда не думал, чтобы так быстро могли меняться люди. Николай Викторович стоял у входа в почтамт. Он сиял так, словно само полуденное солнце бросило все свои лучи на его глаза и на его улыбку. Он держал за обе руки темноволосую девушку в синем с цветочками платье, в темно-синих туфлях, в соломенной шляпке еще больших размеров, чем у меня.
Конечно, передо мной стояла исчезнувшая жена Николая Викторовича — прекрасная Ира. Я крепко пожал ей руку.
— Идемте в «Кафе-мороженое», — пригласил меня Николай Викторович.
Это было самое настоящее предательство по отношению к нашим ребятам: удрать и наслаждаться мороженым без них. Но Николай Викторович больше всего на свете любил Иру, а Ира больше всего на свете любила мороженое.
Мы сели за первый столик справа. Официантка приняла от нас заказ.
Ира начала рассказывать о своих приключениях.
Она поехала на дачу купить у тети танкетки, которые той были малы, и попала на день рождения дедушки; ее никак не отпускали. Наконец она вернулась в Москву и прочла телеграмму. Там стояло: «Я сомневаюсь, что ты меня любишь». Когда Ира сейчас повторила эти слова, голос ее дрогнул… Она помчалась в Ярославль. Почему она выбрала именно этот город? Потому что знала: мы путешествуем где-то по Ярославской области.
Официантка принесла двойные порции мороженого. В каждой мельхиоровой вазочке было по десять шариков размером с небольшие яблочки. Коричневые, розовые, кремовые, цвета какао, цвета кофе с молоком, цвета давленой земляники… Каждый-шарик обладал своим особенным, ни с чем не сравнимым вкусом и ароматом…
А жила Ира на туристской станции. С утра до вечера она дежурила на почте. Она знала, когда Коленька появится в Ярославле, он обязательно придет сюда говорить по телефону с Москвой, говорить с ней, с Ирой.
— А во вчерашней газете о вас так хорошо написали…
— Что написали? — спросил Николай Викторович.
— А вы разве не знаете? — Ира открыла сумочку, подала нам газету и показала отчеркнутую красным карандашом статью.
Николай Викторович и я стали читать вместе.
УНИКАЛЬНАЯ НАХОДКА
Как нам сообщают из Ростова, вчера в местный краеведческий музей явился неизвестный гражданин и преподнес в дар музею редчайшую рукописную книгу двенадцатого столетия. Книга церковная, с несколькими цветными миниатюрами поразительной, непревзойденной красоты, доказывающими высокую культуру и тонкий художественный вкус их безвестного творца.
На первой странице книги с трудом удалось разобрать надпись о том, что книга принадлежала Василько Ростовскому, следовательно, была из знаменитой, считавшейся погибшей во время татарского нашествия библиотеки отца Василько — Константина Мудрого.
К сожалению, ценнейшая находка сильно испорчена пожаром и некоторые миниатюры обгорели.
На книге стоит треугольный штамп небезызвестного собирателя книг и древних рукописей ростовского купца Хлебникова П. В., жившего в прошлом столетии. Его собрание также считалось бесследно уничтоженным пожаром.
Недавно во Владимирской области удалось найти одну книгу с таким же треугольным штампом. Таким образом, можно предположить, что часть Хлебниковского собрания была спасена от пожара.
Ярославский и Ростовский музеи предполагают в ближайшее время организовать совместную экспедицию в поисках остатков Хлебниковского собрания, куда, видимо, перешли некоторые книги из легендарной библиотеки Константина.
Любопытно, что помог обнаружить и ту и другую исторические ценности отряд московских школьников-туристов. Сейчас эти школьники, занимающиеся розысками таинственных березовых книг, путешествуют где-то по Ярославской области.
— Какой ты у меня умный! — гордясь за своего мужа, сказала Ира.
— Как все это интересно! — воскликнул я.
— Потрясающе интересно! — воскликнул Николай Викторович. — А ведь у нас есть еще пятнадцать книг со штампом Хлебникова.
Правда, нам эти пятнадцать показались не столь ценными, как та, принадлежавшая Трубке. Но все равно их надо немедленно отнести в Ярославский музей.
— Да, пойдемте в музей, только не сейчас, — ответил Николай Викторович, — надо же в конце концов этих трех негодных девчонок наказать.
— Наказать? За что же? — встревожилась Ира. — Неужели он такой злой бывает? — повернулась она ко мне.
— Иногда, — уклончиво ответил я.
Николай Викторович рассказал о «преступлении» девочек.
— Ну, как тебе не стыдно! — возмутилась Ира. — Я бы тоже обязательно побежала танцевать. Удивляюсь, почему остальные тебя послушались.
— Да ведь они были в таких грязных штанах.
— А ты сам не постеснялся в своих отвратительных штанах забраться в кафе? Одним словом, прости их.
— Это непедагогично — так легко прощать, — буркнул Николай Викторович, уже начиная сдаваться. — Пора уходить.
Мы встали и вышли на улицу.
На другой стороне площади мы увидели белые зубчатые стены с белыми башнями, на широкой угловой башне прочли надпись на мраморной доске:
«И здесь следы библиотеки Константина, — подумал я. — Возможно, у Константина был список „Слова“, переписанный на бересте. Триста лет спустя безвестный инок вторично переписал „Слово“, уже на пергаменте. А прошло еще триста лет, и большой любитель старины граф Мусин-Пушкин нашел этот список, а прошло еще двадцать лет, и бесценная подлинная рукопись сгорела во время нашествия французов, когда сгорела вся Москва…»
На волжской набережной нас ждали Вася и Миша.
Следом за мальчиками мы перелезли через металлическую решетку, что, по моему мнению, не полагалось, особенно мне, научному консультанту. Спустившись вниз, к самому берегу Волги, близ устья Которосли мы нашли всех наших, сидевших на песке.
Мальчики и девочки, прищурившись, бесцеремонно оглядели Иру со всех сторон. Они ее видели впервые, и, понятно, жена их пионервожатого вызвала у них повышенное любопытство. Кажется, все остались довольны осмотром.
