В том месте, где опустился водолаз, сразу забурлила вода: водолаз пускал пузыри и медленно шёл по дну.
— Лёгкого надо, лёгкого! — закричали портовые рабочие.
— Это какого лёгкого? — спросила женщина.
— Мм... лёгкого! — сказал лейтенант. И тут он увидел, что в воде прямо на него плывёт огромная лягушка. Мелкие рыбёшки, как брызги, разлетались от неё в стороны.
Лягушка подплыла к причалу, высунула голову из воды и посмотрела на лейтенанта. Тогда лейтенант понял, что это обыкновенный человек. Только на ногах у него ласты, а на лице резиновая маска с очками. Изо рта к баллончику на спине тянулись две трубки.
— Что случилось? — спросил человек-лягушка, сдвинув на лоб маску.
Рабочие наперебой стали объяснять ему, где упал якорь.
Человек снова надел маску и нырнул.
Это был подводный пловец, а не пешеход. Он двигался раз в пять быстрее первого водолаза. Тенью прошёл вдоль причала, нырнул в две-три ямины и, всплыв, замахал руками.
—Якорь!
Крановщик опустил на дно крюк, оба водолаза зацепили им якорь, и тот, роняя на причал капли воды и грязи, снова поплыл в воздухе к пароходу.
Там якорь приклепали к тяжёлой цепи. Пароход взревел, закрутил винтами воду и ушёл в море.
— Выходит, лёгкий-то — второй водолаз! — сказала женщина.
Лейтенант кивнул. Он был танкистом и ему не обязательно было разбираться в водолазах. Но лейтенант должен знать всё.
Служили на Охотском море два радиста. Один — на рыбачьем судне «Волна», второй — на грузовом пароходе «Пугачёв».
Рано утром садился радист «Пугачёва» за чёрный металлический ящик с блестящими ручками — радиостанцию, включал её и начинал передачу. Он нажимал пальцами то сильнее, то слабее на медный рычажок — радиоключ, и в воздух летели то короткие, то длинные гудочки — точки и тире:
«Пии-пи-пии-пи-пи!»
И бывало, что радист «Волны» в это время надевал наушники, слышал сигналы и, привычно складывая их в буквы и слова, читал:
— «П-е-р-е-д-а-ю д-л-я в-а-с п-о-г-о-д-у…»
Потому что именно так радисты всего мира разговаривают друг с другом.
— Куда идёте?
— На Камчатку.
— А мы на Сахалин.
Вот и весь разговор.
Но однажды случилась беда. Рыбачье судно наскочило в тумане на камни, пробило дно и стало тонуть.
Матросы «Волны» бросились к насосам, но холодная вода всё равно заполняла судно.
— Не успеваем откачивать воду, — сказал капитан. — Надо звать помощь.
А радист был уже в своей рубке. «Пи-пи-пи-пии-пии-пии-пи-пи-пи…» — летели в воздух тревожные сигналы. Но на этот раз они были слабые-слабые. потому что в электрические батареи, от которых работает станция, уже попала вода.
Никто не отвечал радисту.
Волны бормотали уже у самой палубы.
— Видно, помощь не вызвать! — сказал капитан.
И вдруг радист услышал в наушниках знакомые сигналы. Это отвечал «Пугачёв». Никто на всём море не смог разобрать слабых сигналов «Волны», а радист «Пугачёва» разобрал. И тогда он стал повторять их, работая на своей сильной станции:
«Пи-пи-пи... Всем! Всем! Всем!»
Теперь по всему морю, на всех кораблях слышали громкие и ясные, звучавшие как команда, сигналы:
— На помощь судну!
Четыре парохода, три катера, два гидросамолёта свернули с пути и направились к «Волне».
«Пугачёв» тоже спешил. Он обогнал другие корабли и пришёл к месту аварии.
«Волны» уже не было видно. Над водой торчали только её мачты, на которых гроздьями висели люди.
Рыбаков сняли. Когда они собрались на палубе парохода, радист «Пугачёва» спросил:
— А кто же из вас радист? Наконец-то мы встретились!
— Нет, — ответили рыбаки, — его уже забрал гидросамолёт. Последний час он работал по пояс в воде... Тут от него письмо. Не вам ли?
И один из рыбаков протянул сложенный вдвое листок бумаги. На листке было торопливо нацарапано: «Моему лучшему другу...»
И никакой фамилии. Потому что у радистов всего мира вместо фамилий короткие позывные сигналы: «Пии-пии...пии-пип!»
А эти рассказы написаны как лесенка. На первой ступеньке — маленький смелый поступок, на последней — самый настоящий подвиг. Это рассказы о храбрости.
Шёл пароход из Америки домой, в Ленинград.
Шёл и, встречаясь с кораблями, гудел в блестящую медную сирену:
— У-у-у-у-у!
В каюте, что под самым капитанским мостиком, ехала с отцом и матерью девочка. Звали её Нюся.
Выйдет, бывало, на палубу, а палуба качается: вверх-вниз, вверх-вниз… Схватит девочка папу и маму за руки и ходит с ними.
А чуть останется одна — прижмётся к стенке и ни с места.
Отец позовёт:
— Нюся, смотри, какие дельфины прыгают! Иди сюда!
А она:
— Я здесь постою.
Мать скажет:
— Нюся, какие чайки летают! Иди их хлебом кормить!
А она:
— Мне и тут хорошо.
Боится одна шаг шагнуть. Ну что с такой трусихой делать?
Посередине океана — целое море водорослей. Бурые, зелёные, лохматые. Вытащили матросы здоровенную охапку их. Тряхнули, оттуда на палубу — брык! — рыба.
До чего безобразная: бурая, зелёная, в лохмотьях. Голова большая, курносая. Плавники — как маленькие кривые ручки.
Налили матросы в ведро воды и пустили туда рыбу.
Голова у неё тяжеленная, перетянула — тык рыба носом в дно! Ручками-плавниками толкнулась, подпрыгнула. Не удержалась — кувырк через голову! — и опять на дно.
Матросы закричали:
— Рыба-клоун, рыба-клоун!
Пассажиры ахают:
— Вот так рыба!
А капитан слез с мостика и говорит:
— Эта рыба, и верно, клоуном называется. Живёт она в водорослях. Запутается и плавает с ними: сама-то плавать почти не умеет. Вот и держится, чтобы не перевернуться. Посмотрели? Давайте выпускать.
Нюся как закричит:
— Я не посмотрела! Принесите сюда.
Капитан оглянулся:
— А! Это та девочка, которая боится отпустить папы-мамины руки? Понимаю: если она их выпустит, то перевернётся вниз головой, как эта рыба.
Нюся обиделась и говорит:
— А вот и не перевернусь.
И выпустила руки.
Все засмеялись, а матрос взял ведро и пошёл тихонько к борту.
Нюся за ним. Показал матрос рыбу и — ш-ш-ш ух! — её с водой за борт.
Стоит Нюся у перил, на море смотрит. В воде дельфины прыгают, над водой чайки летают.
Шагать-то по палубе совсем не страшно! Видно, все её страхи вслед за рыбой-клоуном в море попрыгали.
Захлопала Нюся в ладоши и побежала по пароходу. Одна.
Декабрь на дворе, но в Приморье снега ещё нет..
Берега стоят жёлтые, осенние. В мёрзлой траве — охапками чёрный осиновый лист.
На воде уже лёд — забереги. Будто кто-то зелёной лентой обвёл синюю бухту.
Над рыбацкими бараками хвостиками дымки.
Собрались на улице ребята. Двое с ломами, один с лопатой, четверо налегке. Самый рослый из них — Сергей, самый маленький — Санька.
— А у Андрюхи, — говорит Санька, с опаской оглядываясь по сторонам,— три собаки новые! Поймал где-то... В воскресенье опять шкуры на базар потащит.
Ребята мрачнеют. Сторож Андрюха — живодёр и пьяница, ловит собак, убивает их и продаёт шкуры.
— Пошли выпустим?
— А лёд колоть?
— После. Айда!
У Сергея это получается так решительно, что все соглашаются.
Спрятав ломы и лопату в канаве, ребята пробираются огородами к Андрюхиному сараю. Собаки, учуя их, рычат и кидаются на дверь.
Сергей поднимает с земли камень и с размаху бьёт по засову.
Дверь с громом распахивается настежь, Сергей летит на землю, собаки с лаем — через него.
В ту же минуту из двери соседнего барака выскакивает Андрюха. Он в сером ватнике, без шапки; красное лицо всё в рыжей щетине.
— Держи, прибью! — орёт он.
Ребята бросаются врассыпную. Сергея как ветром поднимает с земли. Он перелетает через канавы, петляет между грядками. За ним зайцем скачет Санька.
Мало-помалу Андрюха отстаёт.
Только собравшись у причала, ребята приходят в себя.
— Ох и напугал!
— А как ты по засову — бах! ..
Впрочем, надо работать. Приносят ломы и начинают окалывать у причала лёд.
В этом году у школы свой причал и своя моторная лодка. Если не окалывать лёд, весной он свернёт столбы„
Вдруг Сергей поднимает руку:
