Вся школа уже знала об этом, и шуткам не было конца. «Бешеные» не обижались, а, наоборот, сами развлекались вовсю. Среди школьниц нашлось несколько девочек, которые боялись подходить к помощникам Олега, считая их уже заразными. К великому удовольствию всех ребят, ассистенты на каждой перемене гонялись за этими девчонками, щёлкая зубами и страшно завывая.
По окончании уроков десятка четыре школьников задумали провожать ассистентов и дрессировщика на Пастеровскую станцию.
— Олег, командуй!.. Олег, построй своих бешеных! — раздавились крики, когда наши герои вышли на улицу.
— Бешеные! Построиться! Привое плечо вперёд, шагом марш! — скомандовал Олег.
Ухмыляющиеся ассистенты парами замаршировали по тротуару, а провожающие густой толпой последовали за ними, играя на губах весёлый марш.
Войдя во двор, где помещалась станция, ребята подняли такой шум, что все медицинские работники повысовывались из окон.
Врачи и сёстры сначала рассердились на ребят, но, узнав, что это провожают Олега, о котором они уже слышали вчера от его мамы, и что с ним четырнадцать ассистентов, они сами начали смеяться.
Провожающие остались во дворе, а дрессировщик и его помощники вошли в помещение станции и выстроились в очередь у окошка с табличкой: «Запись первичноукушенных». Эта табличка всех ещё больше развеселила. Гриша даже выбежал во двор, чтобы сообщить ребятам:
— Мы теперь не бешеные, а первичноукушенные!
Получив от врача направление на укол, ассистенты вышли во двор. Олег скомандовал: «Первичноукушенные, построиться!» — и все торжественным маршем направились в районную амбулаторию, где ассистентам и дрессировщику впрыснули по порции сыворотки в животы. И, хотя уколы были довольно болезненны, всем по-прежнему было очень весело.
После прививок «первичноукушенные» и провожающие кучками разошлись по домам в разные стороны. Гриша и Олег жили дальше всех, поэтому они скоро остались одни.
Бодро шагая рядом с Гришей, Олег вспомнил всё пережитое за сегодняшний день.
— Мы теперь благодаря Пальме на всю школу прославились! — говорил он улыбаясь. — Хотя нам и уколы теперь делают…
— Угу, зато смеха было сколько! — вставил Гриша.
— Главное — ко всему относиться с юмором, — философствовал Олег. — Если будешь ко всему относиться с юмором, то никакие неприятности тебе… — Он вдруг умолк, замедлил шаги и скоро совсем остановился, глядя куда-то вперёд, в одну точку. Он уже не улыбался. Лицо его побледнело и приняло самое разнесчастное выражение.
Гриша взглянул в том направлении, куда смотрел Олег, и тоже весь как-то осунулся. Недалеко от них на середине перекрёстка стоял постовой милиционер низенького роста, с большими, закрученными вверх усами.
Секунд пятнадцать ребята молча смотрели на этого милиционера, потом взглянули друг на друга.
— Э-э, а лейтенант-то? — совсем тихо, упавшим голосом сказал Гриша.
Олег молчал. Ребята машинально тронулись дальше и долго шли, не говоря ни слова.
— А может, она его не покусала, — сказал наконец Гриша.
— Почём я знаю, — почти шёпотом ответил Олег.
— А может, она и вовсе не бешеная, да?
Олег вдруг остановился.
— А если бешеная? А если покусала, тогда что? — вскрикнул он неожиданно тоненьким, пискливым голоском.
— Предупредить нужно, да? — глядя себе под ноги, сказал Гриша.
— А ты думаешь, не надо? Думаешь, не надо? А если человек из-за нас умрёт? Тогда что?
— Вот я и говорю: надо.
— «Надо, надо»! А как ты предупредить? Как предупредишь? Пойдёшь и скажешь ему: «Здравствуйте! Это мы на вас собаку натравили. Теперь идите делать прививки». Так ты ему скажешь, да? Знаешь, что он с нами сделает?
Ребята подошли к крыльцу старинного особняка, украшенному каменными львами со щербатыми мордами. Олег положил на одну из ступенек свой портфель и сел на него. Сел рядом с ним и Гриша. Глаза у дрессировщика покраснели, он часто моргал мокрыми ресницами и хлюпал носом.
— Дурак я… Нет… нет, не дурак, а просто идиот, что послушался тебя, — причитал он, мотая из стороны в сторону головой. — Послезавтра папа из отпуска приезжает, а я… я ему такой подарочек… «Платите штраф рубликов двести за вашего сына».
— И ещё из пионеров исключат, — добавил Гриша.
Долго сидели дрессировщик и ассистент на ступеньках крыльца между каменными львами. Лица обоих выражали такое уныние, что прохожие замедляли шаги, поглядывая на них.
Уже давно настало время обеда, но ни Гриша, ни Олег не вспомнили об этом.
Каждый из них с тоской представлял себе, как его задерживают в милиции, как вызывают туда ничего не подозревающих родных и как, наконец, на глазах у всего класса снимают с него пионерский галстук. И каждый чувствовал, что он не в силах вынести всё это. И каждого вместе с тем мороз продирал по коже, как только он начинал думать о лейтенанте, который мог умереть мучительной смертью из-за их малодушия.
— У него, может, дети есть, — медленно проговорил Гриша.
Олег помолчал немного, потом сказал решительным тоном:
— До приезда папы из отпуска ничего не будем делать. Послезавтра папа приедет, я его встречу как следует, а после послезавтра пойдём и заявим.
Гриша не ответил. Олег помолчал ещё немного и вдруг быстро поднялся:
— Нет, не могу! Уж лучше сразу, чем ещё два дня мучиться. Идём!
Гриша не шевелился. Он сидел на ступеньках, опустив голову, и молчал.
— Ну, пошли! Решили так уж решили, — сказал Олег.
— Куда пошли? — проворчал Гриша, не поднимая головы.
— Ну, в милицию, в третье отделение. Пойдём расскажем всё, а там они уж сами найдут того лейтенанта и предупредят. Пошли!
Но Гриша и на этот раз не шевельнулся.
— А мне чего ходить? Твоя собака, ты и иди.
— Ах, так! Ну и пожалуйста!.. Как хочешь!.. — Олег всхлипнул. — Сам подбил меня, чтобы натравить, а теперь в кусты… Как хочешь… Пожалуйста!.. — И Олег, вытянувшись в струнку, слегка подрагивая узкими плечами, не оглядываясь, быстро пошёл по тротуару.
Тут только Гриша поднял голову и стал смотреть вслед удаляющемуся товарищу. Через минуту он вскочил и рысцой догнал дрессировщика:
— Ладно. Пошли.
Приятели рядышком зашагали по тротуару. Пройдя два квартала молча, Олег громко, с какой-то судорожной уверенностью в голосе, заговорил:
— Вот увидишь, что нам ничего не будет! Ну, вот увидишь!.. Ведь они же должны понимать!.. Ведь мы же благородный поступок… Ведь мы же ему, может быть, жизнь спасаем, правда? Ведь они должны понять, правда?
Гриша молчал, только сопел.
И вот они остановились перед подъездом, рядом с которым была прибита вывеска: «Третье отделение милиции».
— Пошли? — чуть слышно сказал Олег, взглянув на Гришу.
— Пошли, — прошептал тот.
И оба не двинулись с места.
— Ну, идём? — сказал через минуту Олег.
— Идём.
Олег приоткрыл дверь, заглянул в неё, потом тихонько, словно крадучись, вошёл в подъезд. Следом за ним бочком протиснулся и Гриша.
Ребята очутились в длинном коридоре с двумя рядами закрытых дверей. Только первая дверь справа была открыта. Она вела в комнату, разделённую на две части деревянным барьером.
Первая половина комнаты была пуста, если не считать милиционера, стоявшего у двери. За барьером у стола стоял маленький толстый лейтенант с красным лицом и что-то сердито кричал в телефонную трубку. За другим столом в дальнем углу сидел ещё один милицейский работник.
— Вам чего тут нужно? — строго спросил милиционер у двери, как только ребята сунулись в комнату.
— Нам?.. Нам… начальника… — пролепетал Олег.
— Какого начальника? Дежурного? По какому вопросу?
— Нам по вопросу… нам заявить нужно, по очень важному…
— Дежурный занят. Посидите здесь, — сказал милиционер, пропуская ребят в комнату, и передразнил с усмешкой: — «Заявить»!
Ассистент с дрессировщиком сели на скамью с высокой спинкой. лица их теперь стали серыми от страха, потому что толстый лейтенант, сверкая маленькими глазками и с каждой секундой всё больше распаляясь, кричал в телефон:
— А я из-за вас получать взыскания не намерен, товарищ Фролов! Понятно вам? Не намерен! Я лучше сам на вас взыскание наложу… Письмо получено. Да, да, получено, товарищ Фролов. — Лейтенант взял со стола какой-то зелёный конверт, потряс им над головой и с размаху бросил на стол. — И вы дурака не валяйте, товарищ Фролов! Маленького из себя не стройте!
Тут Гриша почувствовал, как Олег толкнул его в бок, и услышал его взволнованный шёпот:
— Дураки мы! Пойдём скорее! Ведь письмо написать можно… Напишем письмо, и всё!
Ребята поднялись.
— Всё! Кончены разговоры! Всё! — яростно прокричал толстый дежурный, треснул трубкой о рычаг и, сопя, повернулся к мальчикам: — Так! Слушаю вас!
