Он положил руку на тонкие вздрагивающие пальцы Коноплянко. Степан Ильич отошёл в сторону. Мирон Дмитриевич старательно собирал в кучку рассыпанный на столе табак.
— Вы поедете на Большую землю, — продолжал Николай Михайлович. — Мы дадим вам ответственное задание, о котором я с вами поговорю особо. Вы захватите с собой вот эту бумагу. Она представляет значительный интерес для нашего командования.
Николай Михайлович вынул из портфеля сложенный пополам лист и не спеша развернул его.
Коноплянко бросились в глаза немецкие слова и даты, написанные неровным, детским почерком. В углу разлилась жирная клякса, наспех подчищенная ногтем.
— За эту бумагу наш товарищ заплатил своей жизнью, а Сева Малютин, школьник, который оказал нам эту неоценимую услугу, бродит где-то в лесу. Помните это, Коноплянко! — Секретарь райкома строго посмотрел в голубые глаза Коноплянко и протянул ему руку: — Приготовьтесь к отъезду. О деталях поговорим особо… А теперь, Мирон Дмитрич, пойдёмте побеседуем с вашими людьми.
Он вышел. Коноплянко молча и благодарно смотрел ему вслед.
Через час по лесной дороге, потряхивая грибной корзинкой, шёл Яков Пряник. Впереди Якова почти бежал Митя, одетый в длинное пальто с поднятым воротником и в щегольской кепке.
— Не то кулак, не то барин, — оглядывая его, смеялся Яков.
Поиски решили начать с пасеки.
— Я уже был там! — взволнованно говорил Митя. — Баба Ивга сказала, что они пошли на пасеку, но на этом все следы и кончаются.
— Где кончаются, там и начинаются. Значит, на пасеке и искать надо, — спокойно отвечал Пряник. — А главное, не спеши. Тише едешь — дальше будешь. Человек не иголка, а ребята и вовсе. Найдём!
Глава 51
КУДА ИДТИ?
Солнце стояло высоко. Прошло уже два часа с тех пор, как ребята вышли с мельницы. Шли медленно, аккуратно выкладывая на пути дорожные знаки. «Иди прямо!» — указывали стрелы.
Около шоссе долго сидели в канаве, пережидая, пока проедет немецкий обоз. Бобик рвался из рук и рычал, шерсть на нём стояла дыбом.
Снова выложили знак из камней: «Иди прямо!» — и перешли шоссе.
Начался лес. Укрытые густой зеленью деревьев, ребята вздохнули свободней. Васёк оглядел своих товарищей. Курточки у них были пыльные и измятые, щёки серые. События прошлой ночи вселили в них страх и неуверенность. Они шли кучкой, пугливо оглядываясь по сторонам. На Севу было больно глядеть. Он еле тащился, тяжело дыша и прижимая к сердцу тоненькую руку.
Васёк испугался:
— Сева, ты что? Заболел?
Сева поднял на него страдающие глаза и улыбнулся:
— Не-ет… Ни-чего…
— Что «ничего»? Плохо ему! Я давно вижу, — расстроенным голосом сказал Саша.
— Он ещё на мельнице заболел, — вздохнул Одинцов. — У него сердце бьётся, наверно.
— Малютин, у тебя сердце, да?
Ребята окружили товарища, по очереди прикладывали ухо к худенькой груди Севы.
— Ой, как бьётся!
— Прямо как молотом стучит!
— Сева, давай мы понесём тебя!
— Нам это ничего не стоит!
— Честное слово, Севка!
— Нам это даже практика!
Ребята гладили Севу по спине. Саша грел его холодные руки и просил:
— Мы понесём тебя, а? Согласись, Сева!
— Да нет, что вы… Я сам пойду… Это ничего, пройдёт, — бледно улыбался Сева.
— Да ведь трудно тебе идти! — беспокоились ребята.
Один Генка не принимал ни в чём участия. Пустыми глазами смотрел он вокруг, молча шёл вперёд, молча ждал, когда ребята выкладывали дорожные знаки. Петька озабоченно поглядывал на Генку и толкал Мазина.
— Иди ты ещё! Горе у человека — и всё! — огрызался Мазин.
Голод невыносимо мучил Мазина. В пустом желудке урчало, живот втянуло под рёбра, во рту набегала слюна. Мазин тихонько ощупывал в кармане сухую, заплесневелую горбушку, найденную на мельнице, ковырял её ногтем, но не осмеливался взять хоть крошку из драгоценного запаса.
«Не мне одному есть хочется», — оглядываясь на товарищей, думал Мазин.
Никто не жаловался, но по лицам, вытянутым и печальным, было видно, что ребята уже давно голодны.
Тоненький Коля Одинцов потуже затянул свой пояс; у Саши вытянулось лицо, и круглые глаза стали большими и грустными; Петька поминутно совался в кусты, искал в траве щавель и заячий лук. Генка молчал — никто не знал, сыт он или голоден. Бобик, свесив язык, уныло плёлся за ребятами.
Васёк не сдавался. Охваченный тревогой за себя и своих товарищей, он бодро шёл вперёд, стараясь подавить подступающую к горлу тошноту.
— Куда мы идём? Надо бы посоветоваться, — говорил Ваську Одинцов.
— Надо раньше уйти подальше в лес, сделать там привал, — отвечал Васёк. — Ты знаешь эти места? — спрашивал он Генку.
Генка, не разжимая губ, кивал головой.
— А тут партизаны есть?
— Может, и есть, — равнодушно говорил Генка.
— Ты веди нас в самое глухое место, чтобы мы там могли сделать привал и, может, переночевать. Понял?
Солнце уже бродило где-то за деревьями, когда ребята, пройдя редкое полесье, вступили в тёмную чащу. Потянуло сыростью, под ногами стелился мох, косматые ели преграждали путь. Генка грудью продирался вперёд, на ходу обламывая сухие, колючие ветки и
