губы у ребят синие, пальцы как будто испачканы чернилами.
Сева находит какие-то растения, годные для еды.
— Это паутинистый лопух, — говорит он. — Корни его похожи на спаржу, их едят!
— Ну тебя, Малютин! — обижается Мазин. — Всегда ты что-нибудь придумаешь! Если хочешь знать, это просто колючки: их называют собаками, потому что они цепляются за платье.
— Это верно, но корни молодого лопуха едят. Жаль, у меня нет книжки — я бы тебе доказал!
— Он правду говорит, — неожиданно вступает в разговор Генка. — Я сам читал про это. А кислицу варил и ел.
Мазин безнадёжно машет рукой:
— Как-нибудь без лопухов обойдёмся.
— Генка, сколько отсюда до Макаровки километров? — спрашивает Васёк.
Генка морщит лоб:
— Як бы по шоссе, то недалеко. А так — кто его знает… може, километров двадцать…
Трубачёв спешит. Грибная похлёбка без соли и хлеба плохо подкрепляет силы. Голод начинает одолевать ребят: щёки у них пожелтели, глаза ввалились, около губ обозначились глубокие складки. От долгой, непривычной ходьбы болят ноги. Тапочки прохудились — ребята идут босиком, пробираясь по глухим местам, заросшим крапивой и колючками. Но никто не жалуется.
«Вот дойдём до Макаровки — и всё будет хорошо!» — думает каждый.
На привалах подробно обсуждается встреча с девочками; ребята оживляются, радуются.
— Трубачёв! Трубачёв! Мы так тихонько подойдём к их дому — и рраз! — как выскочим!
— Ну, «выскочим»! Там ведь фашисты. Надо тихо, по одному как-нибудь… Можно даже просто вызвать Валю или Лиду.
— Нюру надо вызвать! — вставляет Одинцов.
— Эх, Макаровка! Ещё найдёт ли нас Митя!
Мальчики еле плетутся. Лес, лес и лес… Нигде не видно просвета.
— А не заблудимся мы, Генка?
— Ни.
Потянулись сухие, нагретые солнцем вырубки. Под пнями — редкие, почерневшие ягоды земляники. Нет воды. Воду, запасённую на последнем привале, потратили на похлёбку. Зелёное ведёрко пусто. Бобик, свесив на сторону сухой язык, уныло плетётся сзади.
— Генка, скоро вода будет? — облизывая потрескавшиеся губы, спрашивает Васёк.
Генка разгребает жёлтые листья, берёт горсть земли, рассыпает её на ладони:
— Далеко… Коло Жуковки под мостом вода…
Ребята ещё острей ощущают сухость во рту.
— Около Жуковки так около Жуковки! Вперёд! — командует Трубачёв.
Жаркий полдень. В глазах красные, жёлтые» бурые листья. Лес наконец кончается.
Перед выходом на шоссе Васёк объявляет большой привал. Ребята без сил валятся на траву. Мазин и Русаков остаются на страже.
Петьку одолевает сон.
— Чего глаза закрываешь? — толкает его Мазин. — Здесь шоссе близко — того и гляди, на фашистов нарвёмся, а ты спишь!
— Я не сплю… Я просто сквозь ресницы смотрю… для интереса…
— Знаю я, какой у тебя интерес! А ещё хочешь разведчиком быть! — шопотом говорит Мазин, поглядывая на спящих ребят.
Петька придвигается ближе:
— А если Митя нас не возьмёт?
— А куда ему нас девать?
— Мало ли куда! В село какое-нибудь…
— Я не пойду! — решительно заявляет Мазин. — Я бы сейчас ушёл, да Трубачёва не хочу подводить.
Петька задумывается, потом шепчет, показывая на Васька:
— Он и сам воевать захочет.
— Не захочет, если не позволят! Для него приказ — это всё!
— А для нас, Мазин? Мы ведь тоже пионеры…
— «Для нас, для нас»! — передразнивает его Мазин. — Что для других, то и для нас. Только ведь мы Р. М. 3. С. Забыл? Мы должны на войне послужить Родине!
— Конечно! Мы для этого тренировались, — округлив глаза, шепчет Петька.
Но Мазин уже не слушает его. Странный, розовый свет ложится на траву. Словно освещённые изнутри, стоят на опушке прямые жёлтые сосны, за ними краснеет широкая полоса неба.
— Петька, зарево!
Генка беспокойно ворочается во сне, открывает глаза и сразу вскакивает:
— Горит!
— Петька, буди ребят!
Через минуту весь отряд собирается на опушке леса. Под высокой, обрывистой опушкой проходит шоссе. Отсюда далеко видны колхозные поля. Небо охвачено огнём; за полем, на расстоянии километра, бушует пламя.
— Село! Село горит! Эсэсовцы жгут село! — шопотом говорят ребята.
— Проклятые! Проклятые!
В тишине прорывается гневный голос Генки:
— Жгите, жгите, гады! Попомнится вам моя земля!
* * *
На последней ночёвке перед Макаровкой снова стоит на посту Васёк. Неровный свет луны пробегает по худым, измождённым лицам его товарищей.
— Гена… моя мама будет любить тебя, как родного, — слышится в темноте шопот Севы.
— Одна у меня матерь — Украина. И батько у меня есть — Сталин. Не сирота я, — угрюмо отвечает Генка. — Спи.
Глава 54
ТРУБАЧЁВ ПРИШЁЛ!
— Девочка! Девочка!..
Хроменькая Фенька прижимает к плетню острое личико и смотрит на дорогу.
— Девочка! Это свои, не бойся!
Из кустов осторожно поднимается рыжий мальчик. У него тёмные, запавшие щёки и синие глаза с лихорадочным, голодным блеском. Он протягивает через плетень худую руку:
— Послушай, девочка…
