Через час с небольшим Хагрид со Слизнортом затеяли произносить пышные тосты — за Хогвартс, за Дамблдора, за эльфийское вино и за…
— За Гарри Поттера! — взревел Хагрид и осушил едва ли не четырнадцатую по счету кружку, залив вином и бороду.
— Правильно! — воскликнул Слизнорт, у которого уже начинал заплетаться язык — За Парри Гроттера, Избранного Юношу, Который… короче, что-то в этом роде. — И тоже осушил свою кружку.
Хагрид вновь прослезился и заставил Слизнорта принять от него целый единорожий хвост. Слизнорт, упрятав хвост в карман, воскликнул:
— За дружбу! За щедрость! За волосы по десять галеонов штука!
А вскоре Хагрид со Слизнортом уже сидели бок о бок, обнявшись и распевая тягучую, грустную песню о кончине волшебника по имени Одо.
— Эх-х-х, до чего ж оно хорошо — молодым помереть, — пробормотал вдруг Хагрид, припадая к столу. Глаза его немного косили. Слизнорт между тем продолжал выводить припев. — И папа мой до срока, того… да и твои мама с папой, Гарри.
В уголках прищуренных глаз Хагрида снова накапливались крупные слезы, он вцепился в руку Гарри, потряс ее.
— Самые что ни на есть лучшие молодые волшебник с волшебницей, каких я знал… ужасное дело… ужасное…
Слизнорт жалобно пел:
И Одо-героя домой отнесли,
Туда, где резвился он в малые лета,
С ним шляпа навыворот рядом лежит,
И сломана палочка, грустно все это.
— Ужасное, — проворчал Хагрид; его косматая голова опустилась на сложенные поверх стола руки, перекатилась на сторону, и Хагрид, мгновенно уснув, громко захрапел.
— Виноват, — икнув, произнес Слизнорт. — Ну не могу я мелодию выдержать, хоть ты меня режь.
— Хагрид говорил не о вашем пении, — негромко сказал Гарри. — Он говорил о смерти моих родителей.
— О, — отозвался Слизнорт, одолевая потребность рыгнуть. — О, да. Это и вправду было ужасно. Ужасно… ужасно…
Походило на то, что ему никак не удается найти хоть какие-то слова, и потому он снова пополнил кружки, свою и Гарри.
— Вы, наверное, не помните этого, Гарри? — неуклюже поинтересовался он.
— Нет. Когда они погибли, мне был всего год, — ответил Гарри, глядя на пламя свечи, подрагивавшее от тяжелого храпа Хагрида. — Правда, с тех пор я немало об этом узнал. Папа умер первым. Вам это известно?
— Мне нет, — глухо ответил Слизнорт.
— Волан-де-Морт убил его, а потом переступил через труп, подступая к маме, — сказал Гарри.
Слизнорт задрожал всем телом, но оторвать полный ужаса взгляд от лица Гарри был не в силах.
— Он велел маме убраться с дороги, — безжалостно продолжал Гарри. — Он сам говорил мне, что ей не было нужды умирать. Ему нужен был только я. Она могла бы спастись, убежать.
— О боже, — выдохнул Слизнорт. — Так она могла… она не должна была… какой кошмар…
— Да, кошмар, — произнес Гарри голосом, почти неотличимым от шепота. — И все же мама не сдвинулась с места. Папа был мертв, но она не хотела, чтобы погиб и я. Она умоляла Волан-де-Морта, но тот лишь расхохотался…
— Довольно! — воскликнул вдруг Слизнорт, поднимая перед собой трясущуюся ладонь. — Право же, дорогой мой мальчик, довольно. Я старый человек… я не хочу слышать… не хочу слышать…
— Я и забыл, — солгал Гарри, которого вел за собой «Феликс Фелицис». — Вы ведь любили ее, верно?
— Любил? — переспросил Слизнорт, и глаза его до краев наполнились слезами. — Я и вообразить себе не могу человека, который знал бы ее и не любил. Такая храбрая, такая веселая… Ничего ужаснее…
— И тем не менее сыну ее вы не помогли, — сказал Гарри. — Она отдала мне свою жизнь, а вы не хотите отдать даже воспоминание.
Хижину наполнял раскатистый храп Хагрида. Гарри неотрывно смотрел в полные слез глаза Слизнорта. И казалось, что преподаватель зельеварения уже не способен был отвести взгляд в сторону.
— Не говорите так, — прошептал он. — Дело не в том… Если бы это вам помогло, то конечно же… Но ведь они никакой службы сослужить не могут.
— Могут, — громко и отчетливо произнес Гарри. — Дамблдору нужна информация. Мне нужна информация.
Он знал, что под его ногами твердая почва: «Феликс» сказал ему, что поутру Слизнорт ни единого слова из их разговора не вспомнит. Гарри чуть наклонился вперед, глядя Слизнорту прямо в глаза.
— Я — Избранный. Я должен убить его. И мне нужна ваша память.
Слизнорт побледнел сильнее, покрытый потом лоб его блестел.
— Вы — Избранный?
— Разумеется, — спокойно ответил Гарри.
— Но тогда, мой дорогой мальчик, вы просите очень о многом… Вы просите, по сути дела, чтобы я помог вам уничтожить…
— Разве вы не хотите избавиться от волшебника, убившего Лили Эванс?
— Гарри, Гарри, конечно, хочу, однако…
— Вы боитесь, что он узнает о том, как вы мне помогли?
Слизнорт не ответил, он выглядел перепуганным до смерти.
— Будьте таким же храбрым, как моя мама, профессор…
Слизнорт поднял пухлую ладонь, прижал дрожащие пальцы к губам — на какой-то миг он обрел сходство с младенцем-переростком.
— Мне нечем гордиться, — прошептал он сквозь пальцы. — Я стыжусь того… того, что показывает это воспоминание. Я думаю, что, может быть, причинил в тот день великий вред.
— Отдав мне воспоминание, вы перечеркнете все, что сделали, — сказал Гарри. — Это будет отважным и благородным поступком.
Хагрид подергался во сне и захрапел снова. Слизнорт и Гарри смотрели друг на друга поверх оплывающей свечи. Молчание длилось долго, но «Феликс Фелицис» говорил Гарри, что прерывать его не следует, следует ждать.
Затем Слизнорт очень медленно погрузил руку в карман и извлек оттуда волшебную палочку. Он сунул другую руку под мантию, вытащил маленький пустой пузырек. Все еще глядя Гарри в глаза, Слизнорт коснулся кончиком палочки своего виска и отдернул ее, вытянув наружу длинную, прилипшую к палочке серебристую нить воспоминаний. Нить тянулась и тянулась, пока не оборвалась и не повисла, поблескивая серебром, на кончике палочки. Слизнорт опустил ее в пузырек, где нить сначала улеглась витками, а потом расширилась, взвихрившись, точно газ. Дрожащей рукой Слизнорт вставил в горлышко пузырька пробку и через стол протянул его Гарри.
— Большое спасибо, профессор.
— Вы достойный юноша, — отозвался профессор Слизнорт; слезы стекали по его толстым щекам в моржовые усы. — И у вас ее глаза… Я только прошу, не подумайте обо мне слишком плохо, когда увидите это.
И профессор тоже опустил голову на руки, и, глубоко вздохнув, заснул.
Пробираясь назад, к замку, Гарри чувствовал, как начинает выдыхаться «Феликс Фелицис». Входные двери так и остались незапертыми, но на четвертом этаже ему попался навстречу Пивз, и Гарри едва успел улизнуть от него, нырнув в боковой проход, которым начинался один из коротких путей. Так что, добравшись наконец до портрета и сбросив мантию-невидимку, он нисколько не удивился, обнаружив Полную Даму в дурном расположении духа.
— Сколько сейчас, по-твоему, времени?
— Мне очень жаль, пришлось выйти по одному важному…
— К твоему сведению, в полночь сменился пароль, придется тебе отсыпаться в коридоре, понял?
— Вы шутите! — воскликнул Гарри. — С какой это стати его сменили в полночь?
— Да уж вот так, — ответила Полная Дама. — Не нравится, иди поговори с директором школы, это его идея — ужесточить меры безопасности.
— Фантастика, — с горечью сказал Гарри, оглядывая голые, твердые полы. — Ну полный блеск. Конечно, если бы Дамблдор был здесь, я бы с ним поговорил, ведь это же он хотел, чтобы я…
— А он здесь, — раздался голос за его спиной. — Профессор Дамблдор час назад возвратился в школу.
К Гарри подплывал по воздуху Почти Безголовый Ник, голова которого, как всегда, моталась из стороны в сторону поверх гофрированного воротника.
— Я слышал об этом от Кровавого Барона. Он видел, как Дамблдор появился, — сказал Ник. — Вид у него, по словам Барона, был довольно веселый, хотя, конечно, немножко усталый.
— Где он сейчас? — спросил Гарри, чувствуя, как радостно забилось его сердце.
— О, стенает и лязгает цепями в Астрономической башне, любимое его времяпрепровождение…
— Да не Кровавый Барон — Дамблдор!
— А, у себя в кабинете, — сказал Ник. — Барон вроде бы говорил, что он должен покончить с каким-то делом, прежде чем…
— Да, должен, — сказал Гарри. В груди его уже разгоралось волнение при мысли, что он вот-вот сообщит Дамблдору о своей удаче. Он развернулся и снова припустился бегом, не обращая внимания на несшиеся ему вслед крики Полной Дамы:
— Вернись! Ладно уж, я соврала! Просто разозлилась, что ты меня разбудил! Пароль прежний: «Ленточный червь»!
