Пока Тонкий рассуждал, его два раза уронили в яму, раза четыре – в глину и разок обругали просто так, чтобы не отставал. В конце концов, ему это надоело, он вырвал руку и, проворчав «отпусти», сам пошел вперед. Но сестра и не думала идти следом (шуршания травы за спиной не было слышно).
– Ну и куда тебя несет?
Тонкий обернулся. Ленка стояла у него за спиной, с видом занудной училки, скрестив руки на груди.
– Впереди никакой деревни нет, трава одна. Не видишь, что ли?
Честно говоря, Тонкий не видел. Ни впереди, ни справа, ни слева. Не поймешь, вообще, где они, кругом одна высокая трава.
– Хорошо, где, по-твоему, деревня есть?
Ленка хмыкнула и беззаботно ответила:
– Не знаю. По-моему, мы заблудились.
Паниковать было рано. Зато самое время было покрутить пальцем у виска, отобрать у сестры фонарик и включить. Не дождетесь, чтобы начинающий оперативник Александр Уткин заблудился в траве! Вот сейчас…
Луч фонаря бил далеко, Тонкий сразу увидел стену высокой травы впереди и деревенские домики чуть левее. Услышал:
– Уй-е! – Близко, буквально над ухом. Чуть впереди что-то прошуршало в траве и стало тихо. Ленка захихикала:
– Вспугнули кого-то…
– Угу. Вон деревня, пошли, Сусанин. – Тонкий первый пошел в сторону домов, не выключая фонарика. Конечно, светить по кустам и траве – не самое благородное дело, но Тонкий боялся потерять из виду деревенские домики. А кого вспугнули, того вспугнули. В деревне дощатые сортиры есть.
– Тс-с, – послышалось откуда-то из-под ног. Тонкий чуть на месте не подпрыгнул, но вовремя сообразил, что прячутся от него и Ленки. Прыгать от радости, наверное, не стоит, хотя и приятно, что от тебя прячутся. Любопытно – жуть, но, господа, будем выше этого. Мало ли, какие секретные дела могут быть у людей ночью в траве?! Ленка тронула его за рукав. Тонкий отмахнулся: «Идем». И гордо ступил в яму.
То есть ступил-то он ступил, но не попал. По крайней мере, ногой. Яма из-под ног шустро ушла, ладони наткнулись на твердую землю, а нос – на каблук чьего-то сапога.
Из травы выскочили три фигуры, одна большая и две поменьше, и ломанулись в разные стороны. Ленка взвизгнула, кажется, ее толкнули. Тонкий ойкнул: в спину его больно ужалил уголек брошенной сигареты: ну кто курит среди сухого бессмертника?!
И сразу стало тихо. Болел разбитый нос, кажется, кровь пошла, Ленка молча возилась в траве, наверное, поднималась. Потом осторожно позвала:
– Сань!
– Тут я.
– Что это было?
– Я тебя хотел спросить. Мы кого-то вспугнули, не могу понять кого.
– Парочку, – предположила Ленка.
Тонкий только вздохнул:
– Не видела, что ли?! Там трое!
– А мне показалось – парочка.
«Вот так, господа, и проходит опрос свидетелей, – думал Тонкий. – Одни видят парочку, другие троих мужчин, третьи – группу детского сада на выгуле. И ты думаешь, кому верить: свидетелям, своим глазам, своей интуиции или никому. Обычное дело».
– Пойдем, Лен. – Вздохнул Тонкий, поднимаясь. – Мы уже никогда не узнаем, кто это, и что они здесь такого делали, что убегать пришлось. Наверняка можно сказать, что это была не группа детского сада. Дети окурками не кидаются.
– Окурки разбрасывать нехорошо! – послышалось из травы. Тонкий вздрогнул и обернулся: рядом стоял тот же бомж, который недавно интересовался, что они здесь так поздно делают.
– Я однажды бросил в неположенном месте. – Бомжик поднял папиросный окурок, затушил его носком сапога и бережно спрятал в карман. – В институте когда учился, зашел в туалет, покурить. Я не знал еще, что рядом с туалетом кафедра химии. И что они там в унитазы всякую гадость сливают. Первокурсник был. Не понимал, чего это во всех туалетах курить можно, а в этом – нельзя. Покурил – нормуль. Бросил окурочек в унитаз… Долго потом радовался, что стоял рядом с унитазом, а не сидел…
– Рвануло? – осторожно спросил Тонкий.
– Какой рвануло?! Такой вспышки с фонтаном и салютом я ни до, ни после не видал! Сортир потом ремонтировали. А ты говоришь: «окурок».
Тонкий бросил что-то типа: «Примем к сведению» и потянул Ленку в деревню. Впрочем, успел расслышать:
– Бывайте, молодежь!
Глава VII
Ван Ваныч – похититель теть
Найти в темноте третий дом оказалось проще простого: цифры, нарисованные на заборах масляной краской, так и белели в темноте. К тому же, во всех окрестных домах люди давно легли спать, во дворе же третьего дома кипела работа. При свете фонаря над крыльцом мелкий пацан, лет, наверное, девяти бегал туда-сюда по двору, поднося небольшие полешки и оттаскивая наколотые дрова. Знакомая до боли женская фигура эти дрова рубила. Ленка как увидела, так и рванула туда:
– Теть Муз, ты бы хоть позвонила!
Тетя выпрямилась (с топором она выглядела очень солидно, Тонкий побоялся бы вот так запросто подбегать) и поинтересовалась:
– А вы, девушка, мобильник-то зарядили? И если да, то где? Я тоже хочу.
Ленка обескураженно заморгала:
– Здесь можно… В доме наверняка есть розетка.
– Да, но я не знала, что заглохну здесь, поэтому не захватила зарядное устройство. А у моря от электрических скатов телефон не заряжается, даже не проверяй.
– Я и не думала…
Тонкий, наконец, подошел, открыл калитку…
– Федька, здорово!
Федька (тот парень, кого надо благодарить за отдых на кладбище дикарей) подтаскивал тете дрова. Тонкому он только кивнул, типа, страшно занят.
Обсуждать с тетей события минувшего дня не хотелось: и так все понятно. Поехала тетя за водой, да и заглохла. Позвонить неоткуда и некуда, идти пешком за племянниками вообще-то можно, но тетя почему-то не сочла нужным. Вот и осталась в деревне, пока машину не починят. Что тут объяснять? Тонкий только кивнул ей и кинулся помогать Федьке: собрал дровишки, раскиданные у тетиных ног в художественном беспорядке, и потащил в дом. Чуть приоткрыв дверь, он сразу получил ей по лбу, по коленкам и услышал: «ой!», «извините». Из дома в темноту прошмыгнул какой-то пацан. Не Федька – Федька в синей майке, этот – в белой. К тому же Федька вышел следом, открыл дверь нормально, подержал, пока Тонкий входил, и выкрикнул убегающему:
– Тем, ты куда? Отец не разрешает гулять в это время!
– Его нет! – пискнули из темноты.
Федька солидно вздохнул:
– Неслухи. Там положи, в кухне. – Он махнул рукой куда-то в сторону.
Тонкий с дровами прошел, куда показали, вышел из сеней, очутился в коридоре… И опять получил по коленкам, на этот раз – трехколесным велосипедом.
– Би! – требовательно пропищала велосипедистка. Тонкий решил, что лучше посторониться, девчонка на велике была совсем мелкая, лет четырех, может, поменьше. С такими связываться – себе дороже: задавят вместе с дровами.
Под ноги подкатился мячик, Тонкий чуть не споткнулся, но вовремя заметил. Из комнаты выглянул пацан, лет семи, и попросил:
– Дядь, подай мяч!
Тонкий подал, а что делать?
– Спасибо!
– Куда дрова сложить можно? – спросил Сашка исчезающую за дверью спину.
– Туда! – Из комнаты высунулась рука и показала дальше по коридору.
Однако веселая у Федьки семейка! Тонкий от души посочувствовал парню. Тут с одной-то сестрой не знаешь, как ужиться, а у Федьки, похоже, целый детский сад.
– Би! – Под коленки снова ударил велосипед. Во жизнь!
Тонкий дошел до конца коридора, оказался на кухне и понял, что это еще не все. В смысле, не все Федькины братья и сестры. На кухне за маленьким квадратным столом сидели пятеро пацанов разного возраста и играли в «дурака». Самому младшему было лет семь. Он сидел на табуретке, подобрав под себя ноги, и ныл:
– Петруха жульничает!
Парень, лет шестнадцати (наверное, Петруха и есть), сидел с невинной улыбкой и разводил руками:
– Докажи!
По лицу его видно было: жульничает, и еще как, только семилетнему парню не по силам предъявить доказательства, и Петруха беззастенчиво этим пользуется.
Остальные игроки с интересом наблюдали действо. Пацан рассеянно хватал карты на столе, разглядывал и клал назад. Его недоумевающая физиономия кривилась все сильнее с каждой картой и ясно было: сейчас разревется.
– Тебе чего? – Петруха, наконец, заметил Тонкого. Остальные игроки заинтересованно подняли головы. Кроме младшего: этот еще пытался понять, как его надули.
– Дрова куда кинуть? И это… Отец велел тебе подойти с фонариком.
Петруха кивнул Тонкому под ноги. Сашка, наконец, разглядел, что стоит не просто у стены, а у печки, рядом с которой уже свалена небольшая стопка дров. Присел на корточки, положил дровишки. Петруха самодовольно скрестил руки на груди и разглядывал Тонкого сверху вниз. Наконец, неторопливо с расстановкой проговорил:
– Велел – подойду…
Как будто хотел сказать еще: «А тебя не спрошу», – но передумал. При этом он продолжал сидеть, скрестив руки на груди, и пялиться на Тонкого. Типа: «У тебя все?» или «Что еще за Кент к нам пожаловал?» – неприятно, в общем. И в карты этот Петруха жульничает… Нет, Тонкий и сам может пожухлить, если играет с Ленкой или бабушкой. Они тоже не вчера родились: замечают, заставляют переходить, а потом жульничают сами… Ленка еще любит щекотаться в качестве наказания. А Петруха жульничал подло, зная, что мелкий не сможет ни доказать, ни по шее…
