Кувыркову казалось, что Берковский пишет свои рассказы быстро, шутя, не думая мучительно о каждом слове, что его герои разговаривают легко и непринужденно, так, как говорят люди в жизни. Или это действительно влияние деревенской тишины?
— Сегодня ночью я дописал «Дальний маяк», — сказал Берковский. — Прочти последнюю главу.
Кувырков зашелестел листами. Сердце снова тоскливо сжалось. Он так не сумеет. Он не найдет таких слов. Он никогда не напишет такой сильной вещи. Никогда? Значит, Берковский талантливей? Значит, нужно расписаться в своей беспомощности?
«Ерунда! Глупости! Это обыкновенная удача. Такие удачи бывают у каждого. Моя последняя повесть ничуть не хуже его «Дальнего маяка». Ничуть не хуже. Ничуть».
Ведь Степанов подписал контракт с ними обоими. Значит, и на Кувыркова делают ставки. Значит, он такой же талантливый, как Берковский. Скоро имя Валентина Кувыркова будет известно по всей России. Скоро не нужно будет доказывать, что он талантливей, чем другие. А что, если Всеволод Берковский будет известней? Что, если в тени его таланта не найдется места для Кувыркова? Что, если…
— Это просто восхитительно, Всеволод. — Кувырков протянул Берковскому рукопись. — Ты хочешь отдать ее Степанову?
— Да, но не в этот приезд. Мне хочется еще кое-что поправить.
Что здесь можно поправлять? Слова литые, тугие, ничего лишнего, ничего недоговоренного. Кувырков снова и снова перебирал в уме запомнившиеся фразы.
— Я устал от Москвы, Валентин, — снова вздохнул Берковский. — Я уже чувствую, что задыхаюсь. Мне пора домой.
— Но Степанов устраивает обед в твою честь.
— Ох, эти обеды! Конечно, придется задержаться. Не нужно обижать Данилу Григорьевича. Он славный человек.
— И потом, Всеволод, я тоже на тебя рассержусь. Тебе не нравится в моем доме?
— Отчего же, Валентин? Я этого не говорил. — Берковский сверкнул обаятельной обезоруживающей улыбкой. — Твой дом и твое общество спасают меня от московской суеты. Здесь я как в средневековой крепости — за толстыми стенами, рядом с другом и с хорошими книгами. Кстати, ты не забыл, что обещал прочитать мне свою повесть?
Кувырков замялся:
— Боюсь, она тебе не понравится… И потом после твоего «Дальнего маяка» я просто расписываюсь в своей бездарности.
— Не преувеличивай, Валентин, — нахмурился Берковский. — Не люблю лести и самоуничижения. Ты самобытен и талантлив. Наши таланты разные, и это хорошо. Я вижу человека сверху, во внешних событиях, а ты пытаешься посмотреть на него изнутри. Поверь, это гораздо интереснее.
— Сдаюсь, сдаюсь!
— Не забудь, что летом ты обещал нагрянуть ко мне в деревню, — напомнил Берковский. — Я уверен, что ты напишешь там свой шедевр. Там тихо и ничто не отвлекает от работы.
— Я постараюсь приехать.
— Нет-нет, никакие отговорки не принимаются. Ты приедешь обязательно. Слышишь, обязательно! Так сказать, нанесешь ответный визит.
Кувырков улыбнулся. Все-таки Берковский — отличный друг. Как просто и ясно объяснил он разность их таланта! Как просто и ясно дал понять, что Кувырков — такой же талантливый, может, даже намного талантливей, чем он сам!
Теперь уже Валентину не казалось, что его повесть по всем параметрам уступает «Дальнему маяку», теперь он находил и свои фразы удачными и красивыми. Может, не такими литыми, но разве в этом суть?
— …Там птицы, озеро, высокое небо, — продолжал в это время уговаривать Берковский. — Я знаю, что тебе понравится. Ты приедешь?
— Да, конечно. Конечно, Всеволод! Даю тебе честное слово.
Артем долго соображал и наконец придумал, что нужно делать дальше.
— О пожаре мы можем узнать только из писем друзей Берковского. Письма в отделе рукописей. Значит, вывод напрашивается сам собой…
— Посетить еще раз Варвару Денисовну, — закончил за него Виталик.
— Правильно.
— Что?! — Вовкиному возмущению не было предела. — Еще раз идти к этой бабе-яге. Как хотите, а я к ней не пойду.
— А я вообще не верю, что у нас что-нибудь получится с этой записью, — сказал Виталик. — Зачем зря время терять в отделе рукописей?
— Молодцы, — кивнул Артем. — Получается, с рукописями придется возиться мне одному?
— Получается, так, — согласился Виталик. — Ты это придумал, ты и возись.
— Ну, хорошо! Обратитесь ко мне за помощью после этого!
— Помощь тут ни при чем, — возразил Виталик. — Мы оба отказываемся по идейным соображениям.
— Ничего, в следующий раз я тоже найду идейные соображения, — заверил его Артем. — Например, когда тебе понадобится материал для какого-нибудь реферата!
Артем рассердился не на шутку. Вообще-то он не любил ссориться с друзьями, а тем более угрожать им. Но сейчас было чем возмутиться — выходило, что никому, кроме него, расследование уже не нужно. А мама все толковала Артему о Вовкином упрямстве. Вот его упрямства только на первые шаги и хватило!
— Я бы пошел, — словно в ответ на его мысли, вздохнул Вовка. — Но эта Варвара Денисовна… Мы не сошлись с ней характерами. Без меня у тебя больше толку будет, честное слово.
Виталик в объяснения пускаться не стал.
Лишняя потеря времени, чего тут триста раз объяснять?
В общем, в отдел рукописей Артем пошел один. Он очень волновался и боялся, что Варвара Денисовна не захочет его выслушать, не допустит его к архиву, откажется с ним говорить.
Но Артему повезло. Варвара Денисовна была в прекрасном настроении. Ее лицо даже исказило подобие улыбки, когда она увидела мальчика.
— Меня зовут Артем… Если вы помните…
— Помню, помню, прекрасно помню. Вы обращались к Савельеву?
— Да. Он посоветовал… — Артем хотел соврать, что это Савельев направил его снова в отдел рукописей, но только покраснел и замолчал.
Врать он не умеет. Впрочем, Варвару Денисовну, кажется, мало интересовали советы Савельева. Она не обратила внимания на заминку и спросила:
— А где же ваши друзья?
— Они… Они заняты.
— Заняты? — У Варвары Денисовны удивленно взлетели лохматые брови. — И тот нахальный паренек тоже занят?
— Какой? — Артем смутился, поняв, что речь идет о Вовке.
— Маленький такой, колючий, как еж.
— Занят, — кивнул Артем. — Он вообще-то не нахальный…
— Вы хотели о чем-то спросить меня?
— Я хотел вас попросить… Помогите мне, пожалуйста! В прошлый раз вы сказали, что в письмах друзей Берковского есть упоминания о пожаре…
— Да. Ну и что?
— Нельзя ли мне прочитать эти письма? Может, в них есть какой-нибудь намек…
— Значит, вы еще не оставили мысли раскрыть преступление? — резко поскучнела Варвара Денисовна. — Вообще-то, для такой работы нужен специальный пропуск.
Артем вздохнул. Все понятно. Пропуска у него нет. Письма никто прочитать не разрешит.
— Хорошо, что вы сегодня без друзей, — продолжала Варвара Денисовна. — Вас одного я смогу провести в архив.
Артем не верил своим ушам! Как все вежливо, на «вы», и с таким участием!
— Но я сегодня страшно занята и не смогу помочь вам подобрать нужные письма. Я дам вам переписку за 1901 год, и вы сами попробуете отыскать нужную информацию. Хорошо?
— Очень хорошо! — воскликнул Артем. — Спасибо вам огромное!
Варвара Денисовна важно кивнула:
— Вы правы, все лучше решать вежливо и корректно.
Артем ничего не понял. Он ни слова не сказал о вежливости. Она что, сама с собой разговаривает? Ну, и бог с ней! Лишь бы дала ознакомиться с архивом, лишь бы не прогнала, не передумала.
Он сидел над перепиской уже четвертый час. Спину ломило от усталости, глаза покраснели от разглядывания чужих почерков.
Сначала Артем добросовестно читал письма целиком. Голова кружилась от обилия имен и событий. Потом он упростил себе задачу. Он читал только те страницы, где упоминались фамилии Берковского и Степанова. Дело пошло побыстрее.
Он читал очередную страницу, когда вдруг застыл от удивления. Перед ним было письмо издателя Степанова. И в нем черным по белому пять строчек: «В имении Берковского случился пожар. Сгорели все рукописи. В том числе те, которые я собирался выкупить у него. О пожаре мне рассказал сегодня Валентин Кувырков. Он как раз в то время гостил у Берковского в деревне. Спасти из огня не удалось ни одной страницы».
Дальше шли подобающие случаю сожаления, но Артем их только пробежал глазами. Главное было в тех пяти строчках. И эти строчки стоили для Артема целого архива!
Это удача! Огромная удача! Несомненная удача! Артем нервно потер стекла очков. При пожаре в имении Берковского был свидетель! И этот свидетель — Валентин Кувырков, известный писатель, лучший друг Берковского!
Стоп, стоп, стоп! Какой еще свидетель? Разве можно считать свидетелем человека, жившего сто лет назад? Да будь таких свидетелей хоть сотня, в деле о пожаре не изменится ничего.
