Дмитрий Щеглов - Ведро алмазов

– Нина Николаевна, бога ради простите, не велите казнить, а велите миловать, – Начал велеречиво Хват, – я с утра немного расстроенный. У вас жилая комната просто бесподобная, даже я, уезжая в Германию, еду с «Королевой Марго».

– А хто тебя там ждет? Ты что, немец? – вдруг строго спросил молчавший до этого дед. Он на дух не переносил бывших учеников бабушки. Приближался неприятный момент, сейчас начнут Хвата из дома выносить. И тут, слава богу, в дом вошел другой гость, более уважаемый, вернулся мой приятель Данила. Он показал на свои руки, смотрите, мол, чистые, и сел за стол напротив Хвата. Бабушка решила затушевать неловкость, возникшую после вопроса деда, и наконец-то спросила Хвата:

– А зачем ты к нам заходил Алешенька?

– Вот уезжаю насовсем, решил пока на вас дом оставить.

– Им? Насовсем? – снова прикинулся дурачком Данила. А бабушка, принимающая все за чистую монету, замахала на него руками.

– Ты с ума сошел Алешенька. Зачем он нам такой большой. Да притом ты же знаешь, я подарки не беру. Нет, нет, об этом даже разговора не может быть. Даже если ты богатый, продай его, деньги лишние не бывают, тем более в Германии.

А дед одобрительно глянув на Данилу и добавил:

– Хто тебе старая, тут дом оставляет, ну-ка покажи пальцем, а то я в упор его не вижу.

Хват неожиданно как хамелеон поменял окраску и пошел красными пятнами. Он видно не ожидал, что Данила вывернет наизнанку его просьбу. Вопрос ведь так не стоял. Хват-Барыга и не думал никому делать подарки. Вон за пару яблок, чуть не удавился. Я оказался прав.

– Нина Николаевна, меня молодой человек превратно понял, – сказал Хват, скосив злые глаза в сторону Данилы, – Я всего лишь хотел оставить у вас ключи, не бесплатно конечно. Уезжаю насовсем. Может через месяц, может через два к вам придет человек, покажет купчую на дом, тогда ключи отдайте ему, пожалуйста.

– Ой, Алешенька, да как же это…, – запричитала бабушка, – как же ты решился? А я к тебе с глупыми вопросами. Может быть, еще передумаешь? И что тебя здесь на Родине не устраивало?

Хват-Барыга из уважения к своей первой учительнице, стрельнув глазами в Данилу, воскликнул в ответ:

– Все здесь сейчас для меня хорошо, и дом и фирма, и телестудия, и деньги, все есть. Только…

– Что Алешенька, только…, – переспросила его бабушка. – гнездо семейное не можешь создать?

– Да, нет. Только, как был я Хват-Барыга, так им и остался. В глаза и за глаза все меня Хватом, или Барыгой называют. Вот я уйду сейчас, вы что скажете: «Хват приходил» – правильно? А я ведь уже в годах, мне скоро сорок лет, а я все Хват, да Хват. А там в Германии, был я у них, все бюргеры солидные, раскланиваются друг с другом, шляпы снимают, слово плохого не скажут друг другу. Нет, поеду я туда, немку себе найду, женюсь, и сам остепенюсь, сколько заработал, хватит. Я своего пика достиг.

И вот тут Хват по-моему сплоховал, как боксер во время боя он приоткрылся для удара. Данила с сочувствием посмотрел на него. Готовься дружок, преподадут тебе сейчас урок. Обычно у нас окучиваемым объектом нравственной проповеди выступал я, да еще мой дружок Данила, а тут свежее лицо бабушке попалось.

– Нет Алешенька, ты ошибаешься, – она оседлала любимого конька, – пика благополучия может быть ты, и достиг, но есть еще и другие пики, которые человек, если он хочет быть человеком с большой буквы, должен покорить. Вот скажи мне, пожалуйста, когда ты был последний раз, в музее, в церкви, выезжал на дикую природу, работал в библиотеке, помогал детскому дому?

Хват устало махнул рукой.

– На дикую природу, я сюда приезжаю, церковь, даже монастырь у меня под боком, с батюшкой я несколько раз выпивал, был в Лувре, вот в театр давно не ходил, но постоянно бываю в казино, на варьете, так что веду вполне культурную, светскую жизнь.

Бабушке не удалось перевести разговор в другую плоскость, и даже я, увидел и понял, за что презирает Хвата-Барыгу дед, и неосознанно ненавидит Данила, да он просто хрюкающая у корыта, обожравшаяся за последние десять лет нравственная недоросль. И бабушка для Хвата давно уже не авторитет. У бабушки после его слов, сразу куда-то подевался весь ее запал. Она предложила гостю еще чаю, а когда тот отказался, вежливо обменялась с ним еще парой слов и проводила до крыльца. Дед встал лишь из-за стола. До калитки дошел только Данила.

– Не ты у меня в саду яблоки порвал? – миролюбиво спросил Хват.

– Нет, не я. А на что они тебе нужны, ты же все равно в Германию уезжаешь.

– Мне то они не нужны, а вот Брехуну ты лучше на глаза не попадайся, – мстительно засмеялся Хват. – Он вязы себе повредил, и глаз у него затек. Обещал рассчитаться.

– И ты за этим заходил? – недоверчиво спросил Данила, – Чтобы меня предупредить?

– За этим, не за этим, теперь не имеет значения.

Знать бы точно, зачем он приходил, ведь этот жук ничего просто так не делает.

Когда Хват-Барыга ушел, бабушка заглянула ко мне в комнату.

– Вставай лежебока, к нам ученик мой бывший – Хват, приходил.

– А я думал его Алексеем звать, – вспомнил я недавнюю его жалобу.

Бабушка то ли укоризненно, то ли одобрительно, покачала головой.

– Выбился человек в люди, теперь в Германию, уезжает. Ключи хотел оставить на сохранение, да потом видно передумал, дед то твой, его на дух не выносит.

– Ну и правильно делает, – согласился я. – Денег тут наворовал, а тратить их собирается за бугром. Пусть бы хоть один завод в нашем городе запустил, вон, ни один не работает.

– Где ты таких разговоров наслушался? – удивилась бабушка, убирая за мною постель.

– В городе!

– Иди поешь сейчас с Данилой, и марш на мебельный склад, а я пока твоему дружку брюки прострочу на машинке. Я всю ночь не спала, два раза вставала, пока этот потек увидала, и как только его дед досмотрел, а говорит зрение садится. Уважите старую?

– Уважим, уважим, поменяем тебе столик, не беспокойся, – перебил я бабушку.

– Да какая вы старая, вы еще молодая, – хитрым лисом тут же встрял в разговор Данила, – совсем не беспокойтесь, сейчас позавтракаем плотно и я его, как папаша ребеночка из роддома, нежно сам снесу.

Вчера, с вечера, я не очень всматривался в бабушкину покупку, жилую комнату. К ней в придачу был еще и этот дурацкий, шахматный столик, с потеками, на котором мы сыграли вечером долгую партию. Его толстая резная ножка была увенчана инкрустированной янтарем шахматной доской. Красивая поделка, ничего не скажешь, можно было бы его посчитать за произведение искусства, если бы он был изготовлен в единичном экземпляре. А так этот эксклюзив растиражируют сейчас в тысячах экземпляров. Я ехидно улыбнулся, вспомнив предупреждение Хвата и, посмотрел на героя Данилу.

– Говоришь, понесешь один?

А он, не удостоив меня ответом, стал сразу рассматривать столик.

– А что здесь не так?

Бабушка положила его на бок.

– Видишь на ножке, когда лаком покрывали, потёк образовался. Брак. Заменить надо.

– Точно, как сопля висит, – подтвердил я.

– Вы подойдете в цеху к Лупиконю, он тоже мой бывший ученик, скажете, что от меня, вам его без разговора поменяют. – И вдруг бабушка спохватилась, – Ой, забыла, как его звать! Фамилию помню, а имя нет.

– Лупиконь, – рассмеялся дед. – Конем и деда его звали, и отца, и его наверно также кличут. А ты у него гарнитур купила.

Мне до смерти не хотелось тащиться на мебельную фабрику, где скоро начнет грузиться пострадавший Брехунец, и я предложил отполировать это место шкуркой.

– Не надо, – строго сказала бабушка, – пусть меняют, я свои права потребителя знаю. Завтракайте и не мешкайте.

– Нас через проходную не пустят, – я снова искал отговорку.

– Пустят, пустят, я сейчас позвоню. С накладной и кассовым чеком пропустят, – успокоила меня бабушка. Они там каждый день, без выходных сейчас работают.

Нам, ничего не оставалось делать, как сразу после завтрака, отправиться на комбинат. Мебельным комбинатом считался небольшой цех, бывший ангар, занимающий территорию с треть футбольного поля, огороженный со всех сторон бетонным забором. Но до него было еще идти и идти.

Я как обычно был в своих расхожих шортах и майке, а Данила к утепленным галифе попросил еще и телогрейку. На удивленные взгляды деда с бабушкой он ответил не менее удивительно:

– Столик прижимать ведь к себе придется, пока нести его будешь, не дай бог, где поцарапаешь, пусть он к мягкому ватнику прилегает.

Представьте себе, что его наглый треп все, в том числе и я, приняли за чистую монету. Бабушка даже поставила Данилу в пример деду.

– Видишь старый, как человек радеет за чужое имущество, поучился бы у ребенка.

– Что я его на тот свет унесу, твое имущество, носишься ты с ним как курица с яйцом, – огрызнулся дед и подсказал Даниле, – чем в ватнике париться, мог бы столик к животу прижать, результат будет тот же.