— Ну что тебе Миша сказал? — начал выпытывать Женька у Лешки.
— Ничего хорошего, — мрачно откликнулся тот.
— Это видно невооруженным глазом по твоему выражению лица, — усмехнулась Катя.
С ней трудно было не согласиться. Обычно радостный Пашков сейчас выглядел мрачнее тучи.
— Когда за собственные ошибки расплачиваешься, — с усилием выдавил из себя он, — это хоть неприятно, но справедливо. Но почему я должен невинно страдать?
— Невинно никто не должен! — даже подпрыгнул от возмущения импульсивный Женька.
— А Миша с Арсением убеждены, что я виноват, — продолжал Лешка. — Виноват, но боюсь признаться.
— И чем они мотивируют? — осведомился дотошный Темыч.
— Ничем особенным, — развел руками Лешка.
— Тогда не имеют права обвинять, — уверенно произнес Темыч.
— Вот ты пойди и скажи им, — с усмешкой произнесла Катя.
— Бесполезно, — ответил Темыч. — У меня нет доказательств.
— Но у них-то ведь тоже нет, — сообразил Олег.
— Если бы, — вздохнул Пашков. — Миша и Арсений как раз уверены, что у них почти есть доказательства.
— Откуда? — не понимала Моя Длина.
— Им то ли Богданов, то ли кто-то из его компании стукнул, что я заранее вчера явился на химию. Потом якобы для отвода глаз ушел. А вернулся вместе с вами.
— Вот гады! — проорал на весь двор Женька.
— А погромче не можешь? — повернулась к нему Катя.
— Я случайно, — виновато откликнулся Женька.
— Но, по-моему, эти, богдановские, про меня еще что-то наговорили, — продолжал Пашков.
— Или наговорили, — почти шепотом произнесла Таня, — или Арсений и Миша просто все сопоставили с твоими прежними шуточками.
— И это тоже, — вздохнул Пашков. — У Арсения случайно вырвалось, что только я мог такой прочный клей изобрести. Но он не прав, — вдруг загорелись глаза у Лешки. — Я бы уж такой клей смешал, что Роман бы вообще никогда не отклеился. Но разве Арсению с Мишей это понять?
— Хорош! — покачала головой Таня. — Значит, по-твоему, литератору мало досталось?
— При чем тут литератор? — поморщился Пашков. — Я просто теоретически рассуждаю. У меня же голова! Если бы я уж это делал…
— Точно! — прыснула Катя. — Если бы Лешенька делал, то приклеился бы весь класс.
— И Миша с Арсением тоже, — добавила Таня.
— Правильно, — поддержал Олег. — Потому что Леша у нас человек глобальный.
— В общем, директор требовал, чтобы я чистосердечно признался и принес извинения химичке и Роману, — вернулся к неприятной теме Пашков.
— А ты? — спросил Женька.
— А я не признался, — внес ясность Пашков.
— И что раньше всех вошел в химический кабинет — тоже скрыл? — уставился Олег на Лешку.
— Чего скрывать, когда все равно настучали, — пожал плечами тот. — Но лучше бы не признавался. Потому что они тут же начали спрашивать, почему не сказал раньше.
Я им честно ответил, что забыл. А они не поверили.
— Дела-а, — протянул Олег.
— Дела хуже, чем вы думаете, — сильнее прежнего помрачнел Лешка. — Потому что они велели мне завтра с утра прийти в школу вместе с отцом. А предок у меня и так уже целую неделю на взводе.
— Опять очередной Лешенькин расчет дал сбой? — поцокала языком Катя.
— Нет, — объяснил Пашков. — У предка в клинике какие-то неприятности. В общем, он теперь мне устроит. А, главное, директор сказал: если я признаюсь, то родителей в школу вызывать не будет.
— Почему? — удивился Олег.
— Миша сказал, что ущерб Роману компенсирован. И тот вроде бы даже доволен.
— Не вроде, а точно, — заявила Моя Длина. — Я сегодня на второй перемене подслушала, как он одной молодой училке из младших классов талдычил, что не было бы счастья, да несчастье помогло. И, вообще, он в этих джинсах чувствует себя на двадцать лет моложе. Я Маратику рассказала. А он говорит: «Я потом Роману какую-нибудь крутую куртку к джинсам куплю».
— Если он это сделает, — иронично сощурилась Катя, — Роман, чего доброго, станет на дискотеки ходить.
— Вместе с той самой училкой из младших классов! — захохотал долговязый Женька.
Остальные тоже засмеялись. Даже Пашков на мгновение забыл о своих неприятностях.
— Я одного не пойму, — чуть погодя изрек на полном серьезе Темыч. — Если пострадавший доволен и даже помолодел, то какие могут быть претензии к Лешке?
— Принципиальные, — отвечал Пашков. — У Миши с Арсением вроде бы так получается, что если меня сейчас не наказать, то в следующий раз случится что-нибудь еще хуже. Я уж даже подумал: может, признаться, и никаких проблем?
— Ты что! — подошел к нему вплотную Женька. — Богданова покрывать?
— Вот потому я и не признался, — ответил Лешка.
— Камикадзе ты, Лешенька, — с большим сочувствием поглядела на него Катя.
— Да уж, предок мне устроит хорошую жизнь, — не было на сей счет никаких сомнений у Пашкова.
— Не беспокойся, — рубанула ладонью воздух Моя Длина. — Богданову мы еще лучшую жизнь устроим. И Маратик давно мечтает…
— Никакого Маратика! — решительно возразил Пашков. — Раз Богданов подставил меня, то я ему и устрою.
— А если это не он подставил? — внезапно засомневалась Таня.
— С каких это пор ты защищаешь его? — мигом вспыхнул Олег.
— Я не защищаю, — коснулась его руки Таня. — Просто мы не должны становиться на одну доску с ним.
— Ну, Танька, логика у тебя просто супер! — лихим щелчком откинув в сторону
сигарету, воскликнула Моя Длина. — Значит, богдановские пускай наших подставляют, а мы будем разыгрывать это… несопротивление злу?
— Непротивление злу, — поправил Олег.
— А мне без разницы, — продолжала Моя Длина. — Несопротивление или непротивление, но если мы с вами не будем сопротивляться, Богданов со своими «шестерками» передавит нас по одному, как тараканов.
— А я разве сказала, что мы не должны сопротивляться? — невозмутимо отозвалась Таня.
— Как же тебя еще понимать? — спросила Моя Длина.
— Нам надо сперва убедиться, что Романа и впрямь приклеил Богданов, — объяснила Таня.
— Это и так ясно, — был совершенно уверен Женька. — В нашем классе если кто чего делал, то на других не сваливал. Значит, это или Богданов, или его бывшие «бешники».
— Вот именно, или—или, — внимательно поглядел Олег на Женьку.
— Так все равно они с Богдановым одна компания, — никогда не брал в голову лишнего Женька. — И если Лешка с Богдановым разберется, им тоже будет плохо.
— А Богданов потом будет изображать из себя невинную жертву, — заспорил Олег. — Нет, Танька права. Сперва нужно собрать неопровержимые доказательства.
— Зато потом он у меня узнает, — мечтательно произнес Лешка.
Вульф, нагулявшись, вернулся к ребятам. Все поднялись к Олегу.
— Если нужны доказательства, давайте собирать их, — плюхнулся с размаху на диван в гостиной Женька.
— Ох, и нетерпеливый же ты человек, — нараспев произнесла Катя.
— А чего зря-то сидеть, — положил ноги в огромных и уже очень не новых кроссовках на журнальный столик Женька.
— Убери! — сурово воззрилась на Женьку сидевшая напротив Школьникова.
— А мне так удобнее, — даже не пошевелился Женька.
— Сейчас я из тебя отбивную котлету сделаю, — вскочила с кресла Моя Длина.
Женька нехотя убрал ноги.
— Какая ты, Машка, нервная стала, — пожал он плечами. — Попроси, чтобы мать тебе из аптеки какое-нибудь модное успокоительное лекарство приперла.
— Я таблетки не пью, — высокомерно заявила Маша. — Даже от головной боли.
— Это еще почему? — изумился Женька.
— Вредно! — отрезала Школьникова.
— Нет, я от головы пью, — сказал Женька.
— Оно и видно, — процедила сквозь зубы Моя Длина.
— Что тебе видно? — простодушно осведомился Женька.
— Что у тебя от головы одни волосы остались, — объяснила Школьникова.
— Да ладно тебе, — обезоруживающе улыбнулся Женька и, взмахнув рукой, едва не повалил на пол торшер.
— Осторожнее! — подхватил торшер Олег.
— Ты мне лучше скажи, что и как мы будем доказывать? — посмотрел на него Женька.
— Вот именно, что и как? — немедленно погрустнел Пашков. — Пока мы найдем доказательства, предок с меня три шкуры спустит.
— Да он у тебя отходчивый, — попытался ободрить друга Женька.
— Это еще надо дождаться, чтобы он отошел, — очень серьезным тоном изрек Пашков.
— А хочешь, мы с ним поговорим? — предложил Олег.
— Предок вам не доверяет, — покачал головой Лешка. — Ему наши расследования почему-то не нравятся.
— В этом твой предок не одинок, — прыснула Катя.
— Не понимаю, чем они недовольны? — живо вспомнилось Женьке, какие скандалы устраивали родители всех семерых семейств после каждого удачно завершенного расследования. — Можно подумать, — с негодованием продолжал долговязый мальчик, — что мы кого-нибудь грабили или убивали.
