– говорит Она в моей голове, – но оно какое-то подозрительно быстрое, тебе не кажется?»
Изображение меняется. Калеб стоит за трибуной в бордовом бархатном костюме с чёрным галстуком с блёстками и в цилиндре. На его руках перчатки, а везде, где видна кожа, проглядывают татуировки. Волосы Калеба немного отросли со времени нашей встречи, и он избавился от своей острой бородки. Его скулы очерчены сильнее, а глаза подведены тёмными тенями.
«Он просто нечто, не так ли?» – говорит Она.
– Тсс, – огрызаюсь я.
– Я ни слова не сказала, – бормочет Джия.
Адвокат задаёт вопрос, и Калеб расправляет плечи, возвышаясь над прокурором, который выглядит слабым и напыщенным рядом с жёстким и уверенным Калебом. Думаю, с определённой точки зрения его можно назвать привлекательным, но в нём есть что-то изменчивое и нестабильное, словно атомы и частицы его тела склеены вместе не так крепко, как у других людей, и постоянно перестраиваются.
Калеб сжимает кулаки и наклоняется вперёд.
– Что даёт вам право допрашивать меня? Вот что вам всем нужно обдумать с философской точки зрения.
На секунду кажется, что окружной прокурор собирается возразить, но затем он оглядывается на присяжных, вероятно, пытаясь решить, сработает ли эта выходка в пользу обвинения. Очевидно, он решает, что так и будет, бросает на зал суда взгляд, говорящий: «началось», и улыбается, как будто собирается подыграть Калебу.
– Это суд, и вы находитесь под следствием, мистер Ротко, – говорит окружной прокурор. – Вы стоите перед судом, а не я. Я задаю вам вопросы, а вы на них отвечаете, разве не так всё должно происходить? Такова природа судебных разбирательств.
Калеб пристально смотрит на окружного прокурора, его лицо – бесстрастная маска. Затем он растягивает губы в усмешке. В свете ламп поблёскивает золотой зуб, щёлкают и вспыхивают камеры. В зале воцаряется напряжённая тишина – Калеб полностью контролирует публику.
– Вы думаете, что поймали меня, – медленно тянет Калеб. Он осматривает присяжных одного за другим и поворачивается к камере, затем, наконец, вновь останавливает взгляд на окружном прокуроре. – Вы меня не поймали. Я выше вас и ваших клеток. Я выше ваших извращённых законов, ваших лидеров, выше добра и зла. Я выше вашего осознания. И вы думаете, что сможете удержать меня взаперти, вы думаете, что сможете надеть на меня наручники и увести, и я останусь там, куда вы меня посадите? Я задержался здесь так долго только потому, что хочу донести, насколько на самом деле вы беспомощны, – Калеб издаёт пронзительный смешок. – Вы понятия не имеете, с чем столкнулись. Вы как мыши, которые грызут кусок сыра, не подозревая, что мышеловка вот-вот переломит им хребет.
Окружной прокурор поправляет пиджак, безуспешно пытаясь скрыть нарастающую бледность.
– Так вы говорите, что собираетесь исчезнуть?
Калеб откидывается назад, всё так же контролируя зал и тех, кто в нём.
– Я хочу сказать, что всё происходящее происходит по моей воле, даже тот факт, что я сейчас здесь.
Окружной прокурор пытается рассмеяться. Он пытается собраться с мыслями. Но самообладание уже потеряно, и он бормочет:
– Я так не считаю, мистер Ротко, потому что вы стоите тут в кандалах на ногах, отвечая за свои подлые поступки. Я не считаю, что вы выше чего-то. Я думаю, что вы просто мелкий никчёмный преступник, и как только вас упрячут навсегда, этот город вернётся к привычной жизни, и о вас забудут.
– Возражаю, – говорит адвокат Калеба с другого конца зала.
– Поддерживаю. Подсудимый невиновен, пока его вина не доказана, – соглашается судья. – Мы не будем учитывать ваши личные суждения и мнения в этом разбирательстве, господин прокурор.
Волна смешков прокатывается по залу, но Калеб смотрит только на окружного прокурора. Я обхватываю себя за плечи. Отсюда глаза Калеба кажутся чёрными, будто у них нет радужки, будто он не человек.
– Прошу прощения, ваша честь, – говорит прокурор.
– Я знаю, где вы живёте. – Калеб постукивает пальцем по виску. – И я никогда не забываю лица.
Окружной прокурор замирает.
– Вы мне угрожаете, мистер Ротко?
– Просто предупреждаю, чтобы вы не удивлялись, когда мы встретимся снова.
Поднимается волна комментариев. Прокурор смотрит на судью, но она остаётся бесстрастной и такой же очарованной Калебом, как и все остальные.
– Вы решили, что я преступник, только потому, что хочу защитить своих людей, жителей Шрама, – говорит Калеб. – Всё ваше правительство погрязло в коррупции. – Его речь одновременно плавная и цепляющая. – Всё, что вы пытаетесь поставить мне в вину, не имеет для меня значения. Я не делал половину того, в чём вы меня обвиняете, но я сделал вторую половину, и если это приведёт меня на электрический стул, так тому и быть. У меня нет желания стоять здесь и отвечать на ваши бессмысленные вопросы о том, где я был и что делал в такой-то день. – Калеб смотрит в камеру, и я могу поклясться, что он уставился прямо на меня. – Я сражался за свой народ. Я всегда сражался за свой народ. – Он поднимает запястье и показывает залу суда метку Наследия. – Верность Наследию. Верность – это честь. Верность на всю жизнь. Мы ещё восстанем, попомните мои слова. Но ты... – Калеб усмехается и снова смотрит прямо в камеру. – Ты просто несчастная жалкая душа.
Погодите, разве женщина на митинге не сказала, что Урсула называла так свой сад душ? Несчастные жалкие души. Меня мутит от внезапно наступившей уверенности, что даже если я не знаю, где мои друзья, слухи откуда-то идут, и они на чём-то основаны. Я смотрю на телефон в руке и добавляю Калеба Ротко в список. Я должна с ним поговорить. Хотя и не знаю, как это сделать.
«Он сидит в одиночной камере в полицейском участке Королевского города, Мэри. Всего в одной поездке на метро отсюда».
В Её словах есть смысл. Я знаю, как там всё устроено. Я точно знаю, как попасть в эти клетки.
Я вспоминаю ночь битвы, тяжесть топорика в руке и жажду снова испытать эти ощущения: возбуждение от приключения и движения к цели.
«Не лги себе, Мэри. Тебе понравилось держать оружие в руке. Тебе понравилось ощущение, когда топорик вонзается в плоть».
И я снова оказываюсь в той ночи. Джеймс лежит на грязном асфальте, ночь жаркая и пахнет потом. Я слышу шум вертолётов над головой, пока Королевский город
