Маше стало жутковато, хотя в детстве она бегала играть в Макарихин дом — разумеется, когда там не жили. Дом часто давали каким-нибудь нужным для города приезжим: то молодой учительнице, то милиционеру. Но долго ни один жилец не выдерживал и просил хоть самую маленькую комнатку, лишь бы подальше от вонючего завода.
— Пойдем отсюда, — поежилась Маша, — Не хочу я ни помидора, ничего. А то еще Триантафилиди вернется и подумает, что мы воры.
Петька толкнул фанерку в окне, и она упала.
— Не подумает. Сейчас увидим, что за помидор! — Он просунул в разбитое окно голову, потом плечи, потом втянулся по пояс. — Витька сказал, большущий. А мы его — того… Посмотрим.
Петька говорил бодро, как настоящий мужчина в кресле у зубного врача. Было ясно, что он уже ненавидит все помидоры на свете и мечтает пойти домой. Но Петька не любил признавать свои ошибки. Раз обещал показать гигантский помидор, то покажет. Хоть насильно, а покажет и будет делать вид, что это интересно.
— Ща посмотрим. — Мелькнув подошвами сандалий, Петька исчез в комнате.
— Пойдем уж, — позвала Маша. Ей стало совсем тоскливо.
— Угу, — гнусаво ответили из окна, и оттуда высунулась жуткая пучеглазая рожа! Маска для подводного плавания.
— Да ну тебя, — фыркнула Маша и пошла к забору. Петька догнал ее:
— Что, испугалась?
— Почему испугалась? Маски я не видала, что ли? Просто надоели твои шуточки.
— Да ладно, Маш. Я ж ничего плохого… — бубнил Петька. — Вернись, помидор посмотришь. Он в корзинке лежит. Большущий!
За забором послышалось урчание мотора. Скрипнули тормоза. Доигрался Петька! Сейчас Триантафилиди как закричит: «Что вы здесь делаете?!» Может, и в милицию нажалуется.
Спрятаться было негде, кроме как за дощатым сараем. Маша схватила Петьку за руку:
— За мной, быстро!
Их спас замок на калитке. Пока Триантафилиди звенел ключами, Маша с Петькой юркнули в щель между задней стенкой сарая и забором.
— Перелезем? — шепнул Петька. До него дошло, что момент неприятный, воровской. Он больше не храбрился.
— Потом, когда в дом войдет.
— Хозя-аин, — просяще тянул незнакомый голос у калитки. — Хозя-аин, договаривались же: платишь за два конца. От Сочи это будет сто баксов. А ты что дал?
— Подавись, — ответил Триантафилиди.
У калитки замолчали.
Петька высунулся из-за угла и шепнул:
— Маш, он правда доллары отсчитывает. Настоящие.
— Да ну, — сказала Маша, — откуда у пенсионера доллары? Десятирублевки, наверное. Они тоже зеленые.
— Нет, он только пять бумажек отдал, а сто долларов десятирублевками — это… Это много, — не смог подсчитать Петька.
— Что еще? — сухо спросил Триантафилиди.
— Дай водички, хозяин!
— У меня самого воды нет, я только вчера приехал.
Калитка захлопнулась. По-старчески шаркая ногами, Триантафилиди пошел в дом.
Таксист уехал не сразу. Было слышно, как он скрипит чем-то железным и ругается:
— Жаба земляная. Воды у него не выпросишь.
Наконец хлопнула дверца, и машина уехала.
Немного подождав для верности, Маша с Петькой перемахнули через забор.
Обратно шли молча. Маша ругала себя: опять она поддалась на Петькины уговоры и как дурочка побежала красный помидор смотреть. Петька глядел под ноги, вздыхал и наконец сказал:
— А левый дедушка этот Триантафилиди. Я только что сообразил: в Макарихином же доме водопровода нет. Ему придется воду с колонки таскать, под каждый помидорный кустик по полведра. Не натаскаешься.
— На тарном есть водопровод, — возразила Маша. — Если он полезный для города человек, то ему трубу проведут.
— Все равно левый дедушка, — упрямился Петька. — У него телевизора нет. Что за пенсионер без телевизора? И на шиша пенсионеру маска с ластами?
— И доллары, — подсказала Маша.
— Ага, и доллары.
— Петька, ну что тут особенного?! У нас тоже были доллары, когда мама копила деньги на дом.
— И что, твоя мама платила по сто баксов за такси?
— Нет, у нас же «уазик». Не выдумывай, Петька. Триантафилиди, может, столько зарабатывает на помидорах, что маме и не снилось.
— Много ты заработаешь на помидорах! — возразил Петька. — Нет, поверь моему опыту: он подозрительный тип.
Маша хотела ответить, что знает еще одного подозрительного типа, который ездит в Сочи на такси, но смолчала.
Дед не шел из головы. Она была уверена, что больше никогда его не увидит.
Глава XI
Неожиданное расследование полковника Алентьева
На дорожке стоял новенький чемодан и еще куча полиэтиленовых пакетов и пакетиков самого соблазнительного вида. В одном угадывался арбуз, в другом просвечивала коробка с нарисованными роликами. Дед сидел на крыльце и пытался поставить Барса на задние лапы. Вредный и самостоятельный, как все коты, Барс недовольно фыркал, но не уходил. Пока Дед придерживал его за шиворот, Барс еще стоял, а потом опускался на четыре лапы и, урча, терся о Дедовы колени.
— Опять вас дома нет. — Дед смотрел виновато. Ясно, о чем он думал: хватилась мама денег или нет.
Но что такое деньги по сравнению с фотографией настоящего Николая Алентьева в газете! Зачем вернулся этот чужой человек? Что ему нужно?!
Выяснять отношения при Петьке не хотелось. А Петька не собирался уходить. Почему-то все считали Деда своим. Динамит ему сразу — «дедушка Коля», Евгений Евгеньич — «заходите в гости», и даже Барс от него не удирал!
«Жулик!» — стала злить себя Маша, но из этого ничего не получилось.
— Ты же знаешь, где ключ, — сказала она.
— Знаю. Но мне и здесь хорошо. В четырех стенах я до слез насиделся. Это тебе, — Дед показал на пакет с роликами.
— Спасибо, — без радости ответила Маша.
Дед удивленно приподнял бровь: «И это все?»
Отворачиваясь от него, Маша достала ключ из-под коврика и отперла дверь.
— Нашли записку? — шепнул ей Дед, чтобы не слышал Петька.
— Не только.
Газета с чужой фотокарточкой лежала в Машиной комнате на столе.
Дед вошел и сразу все понял.
— Петя, — сказал он, — там еще арбуз остался во дворе, принеси, пожалуйста. И вымой его.
Когда Петька вышел, Дед протянул Маше красную книжечку:
— Вот, мне отдали на память. Тридцать лет она меня дожидалась.
На согревшейся в Дедовом кармане кожаной обложке было оттиснуто золотом:
Министерство обороны СССР
Маша раскрыла книжечку. Дед! Дед на фотокарточке, только помоложе, не очень-то похожий на себя нынешнего, но все равно Дед!
Главное разведывательное управление
Генерального штаба
Алентьев Николай Георгиевич
воинское звание — майор
«А говорил, что полковник», — ища, к чему бы придраться, подумала Маша, хотя все было ясно. «Полковника» Дед получил, пока был в Америке. Но там не давали таких красных книжечек и не прикручивали орденов на грудь. Дедовы звания и награды были точками и тире в зашифрованных радиограммах.
— А в газете кто? — спросила она.
— Да подполковник один, Михальчук. У меня была встреча с журналистами, ну и его посадили рядом. Это чтобы он меня останавливал, если начну болтать лишнее, — с обидой в голосе объяснил Дед. — Вообще-то правильно: я в России давно не был и не знаю, о чем уже можно рассказывать, а что до сих пор тайна. А Михальчук такой бойкий оказался, не дал мне рта раскрыть. Журналисты спрашивают, он отвечает, и не от себя, а как бы от всей разведки: «Было принято решение», «У нас в таких случаях делается так-то и так-то….» Вот нас и перепутали. По московскому каналу его тоже показали с надписью «Николай Алентьев». А вы с мамой подумали…
— Она ничего не подумала. А я ничего не сказала.
Дед заглянул Маше в глаза и долго смотрел, не отрываясь.
— Деньги я взял, в чемоданчике одни газеты…
— И чемоданчик не американский, — добавила Маша.
— Да, мне дал его старый друг в Москве. Я специально опросил какой похуже, чтобы не возвращать… Ты думала, что я вор, но пустила меня в дом. Почему?
— Откуда мне знать? Пустила, и все! Я тебя, кажется, люблю, Дед, — ответила Маша.
Петька сидел за столом и ел арбуз. Барс под столом лакал молоко. Маша примеряла ролики. А Дед, развалившись в кресле, смотрел на всех с блаженной улыбкой. Из-за этой улыбки он вчера показался Маше немного тронутым. Сейчас она понимала: Дед слишком долго пропадал в тюрьме и отвык от обычной жизни. Поэтому самые простые вещи умиляли его до слез.
— А что у тебя было за срочное дело? — спросила Маша.
Дед оценивающе посмотрел на Петьку, заглянул под стол и посмотрел на Барса.
— А вы не проболтаетесь?
— Барс точно не проболтается, — заверила Маша и тоже посмотрела на Петьку.
