Мне действительно приходилось покуривать на пляже, чтобы как-то поддерживать наш авторитет в козиновской компании. Но от пива я воздерживался, тем более что и не тянуло. И жалкие подначки Виктора тоже не имели для меня никакого значения. Но в этот раз мне так опротивел пепси, что я вдруг сам неожиданно для себя согласился:
— Ладно, возьмите мне банку. Женька вытаращил на меня глаза, а Козинов уж и его спрашивает:
— А тебе брать?
Женька от удивления, что ли, тоже согласился. Ну а уж когда перед нами оказались две банки пива «Туборг», я, конечно, еще и закурил. Тут и начались мои новые неприятности.
Видимо, и правда, есть Бог на небе, и Он наказывает болванов. Я затянулся поглубже и выпустил вверх мощную струю дыма, словно старинный паровоз. Проследив, как струя стала облачком, собравшимся на короткое время под навесом ресторанчика и рассеившимся при первом дуновении теплого ветерка, я опустил глаза и напоролся на пристальный взгляд других глаз. Так хорошо мне знакомых и не покидавших меня все эти последние дни. Серые удивленные глаза под ровной челкой.
Хуже всего, что Светка была не одна, а с мамой и, видимо, еще и папой. Потому что ее мама шла немного впереди под руку с высоким светлорусым мужчиной, с такими же, как у Светки, серыми глазами. Однако отец Светки меня еще не знал, а мать была увлечена беседой и меня не замечала.
В душе я немного смутился, но, как говорится, черт меня дернул. Иронически улыбнувшись, я поднял банку с пивом, сделал ею Светке приветственный жест, отхлебнул и подавился. Я попытался сдержать кашель, но вышло только хуже, щеки у меня надулись, и я с неприличным звуком прыснул пиво веером на стол, Козинова и компанию.
— Ох ты елки! — вскочил из-за стола Виталий, с шумом уронив стул.
Козинов громко заржал, а мне было не до смеха, потому что та часть пива, которую я не выпрыснул через рот, пошла через нос. Я вскочил, жутко кашляя и прикрывая рукой сочащиеся из носа струи пенного напитка. Но сидящий рядом со мной Виктор так двинул мне кулаком промеж лопаток, что я тут же опять очутился на своем месте. Я вскочил еще раз, а он опять двинул, я опять сел. Все это не имело никакого смысла, ведь не куском же я подавился, а пивом, но зато вызвало бурное веселье чуть ли не всех окружающих. Ржал даже Женька — предатель. Мне пришлось нырнуть в сторону от кулака предупредительного Виктора. Не глядя больше ни на кого и закрывая рот и нос рукой, я бросился прочь из ресторана, чтобы откашляться где-нибудь в одиночестве.
Когда я вернулся, Светка с родителями сидела за соседним столиком и ела сосиску. Мама ее мне улыбнулась, приветственно и насмешливо одновременно, затем кивнула головой и поздоровалась. Мне ничего не оставалось, как поздороваться тоже. Светка на меня не смотрела, а отец был так занят своей сосиской, что ему не было до меня никакого дела. Я сел за стол и уставился на пивную банку с толстым мужиком на картинке, пить мне больше не хотелось.
Но это было еще начало. Последующие события поставили под угрозу все: и следствие, и мои и так непростые отношения со Светкой, и вообще все лето.
Пришел я в тот день, вернее уже вечер, домой, а там новость. Отец поставил у нас сотку, купил сотовый телефон. Видать, его пошатнувшиеся недавно дела снова пошли на поправку. Мама, само собой разумеется, уже сидела на телефоне.
— Да, надо, конечно, надо, — говорила она кому-то в трубку. — Здесь просто какой-то кошмар. Мой младший одичал совершенно. В первый же день его побили, а на второй пришел еще хуже. Глаз аж черный. Так заплыл, что ничего не видит. Где, что, с кем — не говорит. Раньше девяти почти не приходит. Курить начал, от него пахнет. Не знаю, что и делать…
Что ты! Какие занятия, он английский, наверное, уже и не помнит. В голове одна рыбалка да драки.
«Вот уж неправда!» — подумал я, ведь после тех двух раз я больше и не дрался, а на рыбалке уже с неделю не был, и в голове у меня совсем другое.
Но это все было бы ладно, мало ли о чем моя мама говорит по телефону, дальше — хуже. Когда вечером приехал отец и мы все трое сидели у телевизора, она вдруг и заявляет:
— А вы не хотите отсюда уехать?
Мы с отцом, как по команде, повернулись к ней.
— Куда? — спрашивает папа.
— Я звонила Бузенковым, они собираются в Анталию, приглашают с собой, путевки Леня обеспечит, недорого.
— Что я в этой Анталии не видел? Турков? — грубовато заворчал папа. — Да и у меня здесь работа… Нет, это невозможно.
— Не знаю, как ты, а я не видела моря. Все Москва да дача, Москва да дача, Москва да дача.
— У других и этого нету, — на мой взгляд, вполне резонно возразил папа.
— Есть, все есть. У кого надо — все есть. А я хочу на море. Мы сколько с тобой на море не были? Уже лет восемь.
— Ну уж восемь.
— А ты посчитай. Нет, теперь, когда у нас есть деньги, надо ехать. Как хочешь. И Саше там интересно будет, он еще ни разу за границей не был. А то что он тут видит? Рыбалка да драки. Опять же покупается в море. Надо ехать.
— Да куда я поеду? — вскочил с места папа. — Ты подумай! Куда я дела дену?
— Ничего, подождут дела. А не подождут, пусть твои подчиненные пока поработают. Две недельки. А то ты все сам да сам, тоже мне — начальник. Ничего не случится за две недели, приедешь — увидишь.
— Я не поеду! — бухнулся папа назад в кресло.
— А я поеду! Ты не едешь — мы с Сашкой вдвоем поедем! Здесь ему делать нечего! И мне тоже! — Теперь уже вскочила мама и вышла из комнаты, хлопнув дверью.
Несколько секунд мы сидели молча. Затем папа посмотрел на меня, откинулся на спинку кресла и сказал в сердцах:
— Сашок, не женись никогда. Жена — враг человека!
В тот миг я был с ним согласен. К моему ужасу, намерение мамы оказалось серьезным. Она в тот же день стала собирать вещи. Я ехать не хотел ни в какую. Но отец, немного подумав, занял половинчатую позицию. Он, мол, не поедет, не может, а вы с Сашей езжайте. Мама надулась, но позвонила Бузенковым, сказала, что едет вместе со мной, и продолжала собираться. Я не знал, что делать, но делать что-то было надо, или же все пойдет прахом.
Утром я побежал к Женьке, вернее, поехал, как всегда, на велосипеде. Он собрался было уже на пляж, но я предложил ему пока туда не спешить, объяснив всю серьезность сложившейся ситуации. Вместо пляжа мы поехали к пешеходному мосту, но наше любимое место было уже занято. Под мостом жгли костер узоровские ребята. Тогда, чтобы нам никто не мешал, мы переправились через речку, надрали в поле колхозного гороха и расположились в прибрежном ивняке, лузгая зеленые стручки.
— В таких случаях я обычно болею, — немного подумав над сложившейся ситуацией, сказал мне Женька.
— То есть как?
— Ну, если ты заболеешь, тебя ведь не повезут в эту Анатолию.
— Анталию, — поправил я.
— Ну Анталию, какая разница? Надо заболеть, и все.
— Да как заболеть-то? Я однажды в Москве пробовал. Пять раз по пять минут в мороз то на балкон, то под горячий душ бегал. Фиг-то я заболел. Даже в горле не запершило.
— А по-настоящему и не нужно. Я всегда просто притворяюсь, В прошлом году, когда в школу неохота было ходить, я так болел три раза.
— А что для этого надо?
— Градусник и все. Я начинаю специально кашлять. — Женька показал как, выходило действительно вполне натурально. — Горло у меня и так всегда красное, врачи говорят, тонзиллит какой-то. А когда мать заставляет меня мерить температуру, я ее натрясаю.
— То есть как? — опять изумился я.
— Трясу градусник в другую сторону. Не стряхиваю его, а наоборот. Или можно приложить ненадолго к печке, лампе, батарее, или в чай сунуть. Но главное — не переборщить, а то набежит сорок. Так что натрясать лучше.
— Какая сейчас простуда? Жарища стоит, сил нет. И горло у меня в порядке, — сокрушался я.
— Мишка говорил, можно покурить сигарет, набитых ногтями, — предложил мне другой вариант Женька, — вроде бы тогда болит голова и рвота. Но сам я не пробовал. Может, и брехня.
— Ну уж на фиг, травиться я не буду. Тем более что «может, и брехня». Надо что-то другое.
Но другого способа не знали и не придумали ни я, ни Женька.
— Ну что, — доев горох, спросил Женька, — поехали напоследок на пляж съездим?
Я молча сел на велосипед, но сдаваться пока не собирался. И, как оказалось, не зря.
Вскоре мы были уже на полпути на Дальний. Вдруг Женька возле лесочка остановился и осторожно слез с велосипеда, затем, не говоря ни слова, бросился в чащу. Я удивился и хотел отправиться за ним.
— Не ходи сюда! — донесся из кустов Женькин голос. Я понял почему. Смеясь, я пошел назад к велосипеду, но только я закинул на седло ногу, как понял, что пойти мне в лес все-таки придется…
Короче, на пляж мы в этот день так и не попали, не смогли доехать. Да и домой-то еле вернулись. Останавливались раз пять, не меньше. Женька ругался, говорил, что это от гороха. Опрыскали они его чем-то, что ли? Только мне это сослужило прекрасную службу. Не знаю уж, отравился я или заразился, но четыре дня я не мог выйти из дома. Была и температура. Вызывали врача. Отец подумывал везти меня в Москву в больницу. Однако я сам оклемался. Но мама посадила меня на жестокую диету.
