Кладовая была так забита провизией, что в нее трудно было войти. Пироги с мясом, пироги сладкие, с фруктами, окорока, большущий круглый язык, пикули, соусы, торты с вареньем, печеные и свежие фрукты, разные студни, бисквиты, кувшинчики со сливками – просто конца не было тому, что наготовила миссис Пенрутлан. Дети смотрели и восхищались, а она стояла рядом и смеялась.
– Сегодня вам обычного ужина не будет, – сообщила она. – Вы ничего не получите с обеда до вот этого ужина, так что накопите хороший аппетит и поедите как следует!
Кому было дело до обычного ужина, когда их ждала такая роскошная трапеза! Возбуждение нарастало по мере того, как приближалось представление.
– Вон уже идут первые зрители из деревни! – закричал Джулиан, занявший место у входа в сарай: он собирался помогать кассиру. – Ура! Скоро начнется! Подходите все! Лучшее шоу в мире! Приходите все как один! Все сюда!..
Когда большой сарай наполнился публикой, явившейся из соседних деревень, шум в помещении поднялся оглушительный. Пришлось принести еще несколько ящиков, чтобы усадить всю детвору. Все разговаривали и смеялись, некоторые ребятишки хлопали в ладоши, торопя начало представления, а возбужденные собаки тявкали и лаяли во всю глотку.
Тимми тоже был возбужден. Он приветствовал всех лаем, энергично размахивая хвостом. Ян сидел рядом с ним, и Джордж была уверена, что он претендует на то, чтобы считать Тимми своей собственной собакой. Ян выглядел чище, чем обычно. Миссис Пенрутлан и в самом деле заставила его искупаться!
– Не пойдешь на представление и на ужин не попадешь, пока не выкупаешься, – пригрозила она.
Но все было тщетно: Ян заявил, что боится купания.
– Я там утону, – сказал он, отшатываясь от ванны, которая уже была наполнена водой.
– Ах, боишься! – безжалостно сказала миссис Пенрутлан, поднимая его и окуная в воду прямо в одежде. – Еще больше испугаешься! Ну-ка, раздевайся прямо в воде, я твои одежки постираю, когда ты вымоешься. Ой, малыш, какой же ты грязный!
Ян орал во всю глотку, пока миссис Пенрутлан скребла его, намыливала и растирала. Он чувствовал себя полностью в ее власти и решил ничем ее не раздражать, пока находится в этой ужасной ванне!
Фермерша выстирала его заношенные штаны и рубаху и повесила их сушиться. Она завернула Яна в старую шаль и велела подождать, пока вещи высохнут, а потом уже надеть их.
– Как-нибудь на днях я тебе сделаю приличную одежду, – сказала она. – Ах ты, маленький мошенник! Какой же ты худенький! Надо будет тебя немного подкормить!
Тут Ян заметно повеселел. Кормежка – это слово ему гораздо больше нравилось!
И теперь он сидел в сарае рядом с Тимом, приветствуя всех входящих, и чувствовал себя важной персоной. Он радостно заверещал, увидев входящего в сарай деда.
– Дедуля! Ты говорил, что придешь, но я не верил. Входи скорей, я найду тебе стул.
– А что с тобой-то стряслось, что у тебя за вид? – удивился старик. – Что ты с собой сделал?
– Я принял ванну, – сказал Ян с гордостью в голосе. – Да, дедушка, я выкупался. И тебе бы надо.
Дед отвесил ему затрещину, а затем стал кивать знакомым. В руке у него была большая пастушья палка, и он держался за нее, даже когда уселся.
– Эй, дед, мы тебя, должно быть, лет двадцать здесь не видели, – сказал здоровенный краснолицый мужчина. – Чем ты занимался все эти годы?
– Своими делами и своими овцами, – ответил старик. Он говорил неторопливо, и выговор у него был подлинно корнуольский. – Да, и снова ты меня, должно быть, увидишь еще через двадцать лет, Джо Тремэйн. А если хочешь знать, я тебе скажу: я не из-за представления пришел, а из-за ужина.
Все разразились хохотом, и дед приосанился, довольный, как Панч[4]. Ян смотрел на него с гордостью. Его старый дед мог за себя постоять когда угодно.
– Ш-ш! Представление начинается! – сказал кто-то, увидев, как дернулся занавес. Разговоры и возня тут же прекратились, все повернулись к сцене. Потертый, даже драный голубой занавес сдвинулся в сторону.
За сценой прозвучал аккорд скрипки, потом приятная мелодия. Занавес двигался медленно, то и дело застревая на кольцах, а публика выражала свое удовольствие долгими блаженными вздохами. Она видела Барни много раз, но они ей никогда не надоедали.
Все Барни вышли на сцену, и скрипка замолкла. Актеры запели бодрую песню с припевом, который публика с энтузиазмом подхватила. Старый пастух отбивал ритм, стуча палкой в пол.
Каждому номеру доставались щедрые аплодисменты. Но вот кто-то громко крикнул:
– А где же старина Клоппер? Куда он делся?
И конь Клоппер тут же вышел на сцену, застенчиво косясь на публику. Он выступал так робко, что старик чуть не свалился со стула от смеха.
Снова вступила скрипка, и Клоппер принялся маршировать под ее мелодию. Музыка стала быстрее, и он побежал. Еще быстрее – и он пустился галопом и тут же свалился со сцены.
– Ха-ха-ха-ха-ха! – взревели все, как один.
– ХА-ХА-ХА-ХА! – послышался громовой голос. Все повернулись и посмотрели – кто это? Ясное дело, это был мистер Пенрутлан, который крутился и вертелся на стуле, словно от жуткой боли. Но это он так смеялся над проделками Клоппера.
Конь услышал этот громовой гогот и приложил к уху копыто, чтобы прислушаться как следует. Тут старик от восторга свалился со стула. Клоппер зацепил задними ногами передние и тоже повалился. Всеобщий хохот и крики довольной публики достигли такой силы, что можно было только удивляться тому, что крыша еще держится.
– Хватит, – раздался чей-то решительный голос сбоку сцены.
Джулиан посмотрел туда, а Клоппер послушно повернулся к выходу, помахивая одной из задних ног в знак приветствия восхищенному собранию. Голос принадлежал директору. Он стоял так, чтобы держать все происходящее в поле зрения. Улыбки на его лице не было – даже после штучек Клоппера!
Представление имело большой успех, несмотря на всю свою примитивность. Шутки были старые, пьеска еще древнее, пели актеры фальшиво, а танцевали даже хуже, чем школьницы-третьеклассницы. Но все делалось так весело, оживленно, дурашливо и добросердечно, что с начала до конца вызывало у зрителей огромный энтузиазм.
А что до Клоппера, то это был его вечер! Всякий раз, когда его голова хотя бы выглядывала на сцену, аудитория радостно оживлялась. Фактически она бы с удовольствием смотрела весь вечер на одного-единственного актера – разумеется, Клоппера. Джулиан и Дик глядели на него, как зачарованные. Как им обоим хотелось попробовать эти задние и передние ноги в действии, и надеть голову, и самим исполнить маленький «клопперньш» номер!
– Сид и Бинкс ужасно хороши, да? – сказал Дик. – Ух, как бы мне хотелось заполучить эти ноги и голову и выступить на рождественском концерте в школе, Джу! Там бы все обалдели! Давай спросим Сида, не дадут ли они нам немножко попробовать.
– Голову не дадут, – сказал Джулиан. – Ну все равно, можно бы и без нее обойтись, попробовать только ноги. Ей-богу, мы с тобой могли бы напридумывать забавные штучки.
Вся публика опечалилась, когда занавес стал закрываться и представление окончилось. Скрипка заиграла «Боже, храни королеву», все поднялись на ноги, как лояльные граждане, и пропели все слова гимна.
– Трижды ура в честь Барни! – закричал кто-то из детей, и приветственные возгласы взлетели к стропилам. Дед так рьяно размахивал своим посохом, что заехал какому-то пожилому фермеру по затылку.
– Ну ты, старик! – воскликнул фермер, потирая затылок. – Хочешь, что ли, со мной подраться? Ничего не выйдет, я с тобой связываться не стану. Ты ж меня зацепишь, как овцу, крюком за заднюю ногу и свалишь на землю!
Дед был доволен. Такого вечера у него не было лет сорок! А может, пятьдесят. И еще ведь ужин будет. По-настоящему он из-за него и пришел. Он-то уж покажет кое-кому из этих шестидесятилетних юнцов, как надо есть!
Деревенские ушли домой, переговариваясь и посмеиваясь. Две-три женщины остались помочь. Барни не стали даже переодеваться, они явились на кухню как были – в сценических костюмах, на Щеках – потеки грима, растаявшего от жары. Сарай здорово нагрелся – ведь столько народу сгрудилось там в тесноте.
Ребята были довольны всем, даже очень. Они столько смеялись проделкам Клоппера, что даже ослабели. Пьеса тоже их позабавила, со всеми ее вздохами и стонами, угрозами, слезами и беготней. И теперь они более чем созрели для ужина!
Барни столпились вокруг тяжело нагруженного стола, отпуская шуточки, расточая комплименты миссис Пенрутлан, хлопая друг друга по спине и вообще ведя себя, как школьники, дорвавшиеся до угощения. Джулиан разглядывал их и думал – веселые люди! Он поискал взглядом директора – ну уж хоть сейчас-то он, наверное, повеселел и улыбается.
Но того нигде не было. Джулиан смотрел снова и снова. Нет, его точно не было.
