— Хорошо работаете, — заметил я. — Вы мастерицы рисовать рожи.
— Хочешь, твою разрисуем? — спросила Долли. И нацелилась в меня кисточкой.
Я отпрянул — от греха подальше.
— Что сказал папа? Ведите себя прилично. Это работа.
— Смотри. Я свою почти закончила, а у тебя еще конь не валялся, — заявила Дэйл.
— Ладно, ладно. — Я выбрал мелкую желтушную тыковку и рукой смахнул с нее грязь. — Мои тыквы, — сказал я, — будут вылитые вы.
Долли показала мне свою тыкву.
— Вот эта на тебя, Девин, похожа, — сказала она. — Видишь? Желтая, сморщенная и противная.
— Посмотрим еще, у кого смешнее получится, — сказал я.
Я держал тыковку в одной руке. Потянулся за кисточкой… и остановился.
— Эй! — вскрикнул я, услышав какой-то звук. Словно бы низкий стон. Он исходил от тыквы!
Внезапно твердая тыквенная кожура сделалась мягкой. Как человеческая кожа!
— Девин, в чем дело? — вытаращились на меня близняшки.
— Эта… эта тыква, — пролепетал я. — Она стала мягкой… как человеческое лицо. И как будто рыгнула! Смотрите! Она ожила!
Девчонки непонимающе таращились на меня.
И опять я услышал это. Тихий стон.
Испуганно охнув, я резко вскочил. Я уронил тыкву. Я оттолкнул столик. Тот опрокинулся, и все баночки с краской посыпались на землю.
Красная, черная и белая краска расплылись огромной лужей у наших ног.
Девочки тоже вскочили и отпрыгнули подальше от расползающейся лужи.
— Ты все испортил! — сердито закричала Дэйл.
— Мы себе веселились, — сказала Долли, — а ты все испортил.
— Что здесь происходит? — Через задний двор к нам трусцой бежал папа. — Кто разлил краски?
И первым делом он, разумеется, посмотрел на меня.
— Извини, пап, — сказал я. — Но… тыква… Я взял тыкву, а у нее кожура стала мягкой, и она издавала странные звуки, и на ощупь была как человеческое лицо, а не тыква.
Все это я отбарабанил на одном дыхании. Не прерываясь.
— Которая тыква? — спросил папа.
Я показал. Тыква валялась на земле, касаясь бочком лужицы красной краски.
Папа нагнулся и подобрал тыкву. Постучал по ней пальцем. Сжал в руке.
— Она твердая, Девин. На ощупь — тыква как тыква.
— Но, папа…
Он снова сжал ее в руке.
— Никаких звуков не издает, так?
— Нет, — признал я, покачав головой. — Мне правда жаль. Но…
— Девин, поди сюда, — мягко промолвил папа. Он положил руку мне на плечо и отвел за угол сарая. — Сынок, давай поговорим.
— Ты имеешь в виду наш обычный разговор «как мужчина с мужчиной» на тему того, какой я негодник?
— Да, — сказал он. — Именно такой разговор.
— Я дико извиняюсь за краски, — сказал я. — Но тыква действительно стала странной на ощупь. И…
— Девин, я знаю, что фермерский труд тебе не по нраву. Понимаю, тебе обидно. Но твое плохое отношение мешает всем остальным. Мне нужно, чтобы ты принимал участие в деле и помогал. Ты нужен и девочкам — чтобы заботиться о них. Не надо пугать их и портить их труды.
— Я понял, но…
— Как ты сам думаешь, сможешь исправиться? Это же так просто…
— Конечно, пап, — ответил я. — Нет проблем. Я постараюсь работать усерднее. Обещаю. — Я поднял правую руку, словно давая торжественный обет.
Я говорил совершенно искренне. Мне действительно было неловко. Я не хотел становиться для всех обузой.
Если снова увижу какую-нибудь чертовщину, просто не буду обращать внимания.
Я буду держать нос по ветру и хвост пистолетом все время, что проведу здесь.
Я последовал за папой обратно к скамейке. Миссис Барнс уже помогла девочкам поставить стол, и теперь вместе с ними расставляла на нем новые баночки с красками.
Мы втроем снова взялись за работу. Близняшкам она явно нравилась. Они малевали всякие чудные, придурковатые рожи. Я же рисовал злые, страшные физиономии, в основном — черно-белые.
За работой девочки снова затянули свою любимую тыквенную песенку:
— Джек, Джек, Джек-Фонарик,
Джек-Фонарик, О-ЖИ-ВИ!
Я уже от всей души ненавидел эту песенку.
Я уговаривал их прекратить. Как думаете, прекратили они? Черта с два, они принялись горланить ее еще громче.
Я был несказанно рад, когда пришла мама и увела девчонок. Она собиралась съездить с ними до города и прикупить там кое-чего.
Я насчитал двенадцать готовых тыкв. На следующей я набросал очертания серьезного лица. Мне было интересно, сколько разных выражений я смогу изобразить.
Уроки рисования мне всегда нравились. Наша училка говорит, что я не лишен таланта. Я умею рисовать весьма недурно. В пятом классе я сделал несколько рисунков акварелью, и теперь они висят на почетном месте в школьном коридоре.
Опустив голову, я сосредоточенно рисовал грустное-прегрустное белое лицо, как вдруг все вокруг потемнело.
На меня пала тень. Тяжелая тень.
Я поднял глаза — и увидел стоящего надо мною мальчишку. Он был в белой футболке и джинсах… а вместо головы на его плечах сидела огромная круглая тыква!
— Что?! — выдохнул я.
И обомлело уставился на тыквенную башку. Как она вообще держится у него на плечах?
Внезапно я совершенно уверился, что попал в фильм ужасов.
«Вторжение тыквоголовых!»
Но тут тыквенная голова начала медленно опускаться. Я понял, что мальчишка просто держал ее обеими руками. Держал перед лицом.
Фух! У меня на этой ферме скоро окончательно крыша съедет.
Он был бледен и очень худ. Джинсы на нем буквально висели. Прямые каштановые волосы спадали на лоб. Темные глаза сохраняли серьезное выражение, даже когда он криво мне улыбнулся.
Я положил тыковку, над которой работал, и встал.
— Привет, — сказал я. — Ты… меня напугал.
— Извини. — Голос у мальчишки был тихий и сипловатый, словно он страдал ангиной. Он показал на тыкву, которую нес в руках.
— Тыква эта… она созрела уже. Вот я ее и сорвал. Собираюсь маме отдать.
Я моргнул:
— Маме?
Он кивнул и отвел со лба длинные волосы, но они тут же снова упали ему на глаза.
— Я Хэйвуд Барнс, — представился он. — Ты знаешь. Сын миссис Барнс.
— А, привет, — сказал я. — Я… не знал. Я — Девин О`Бэннон.
— Я в курсе, — ответил он и снова одарил меня кривоватой улыбочкой. — Моя мама договорилась с твоим отцом. Я буду помогать вам с тыквами и всем прочим. Ну, там… носить, срывать, с покупателями подсоблю опять же.
— Замечательно, — сказал я. — Эх… я любой помощи буду рад. Я в этих фермерских штучках ни в зуб ногой.
Он уселся на скамейку рядом со мной. Мы поболтали немножко. Я рассказал ему о моей семье, и почему в этот Хэллоуин мы оказались на ферме.
На протяжении всей беседы он массировал пальцами колени. Я обратил внимание, что пальцы у него длинные и очень бледные.
Он поделился со мной необычными рецептами блюд из тыквы, которые постоянно готовила его мать. Говоря о них, он смеялся. Он похвастался, что сможет сварганить из тыквенной мякоти какое угодно блюдо. Но вкус всегда будет один и тот же.
Мы поговорили о жареных тыквенных семечках. Я признался, что никогда их не пробовал.
— Это вещь, — сказал он. — Попкорн и рядом не валялся. Честное слово. Бросаешь в масло и жаришь — всего делов. Вещь!
У нас на глазах два черных дрозда затеяли потасовку из-за какой-то длинной зеленой козявки. Драка разразилась нешуточная. Мы засмеялись.
Мне пришелся по душе этот парень. Разговаривать с ним было одно удовольствие. И вообще… здорово встретить ровесника в такой глуши.
Из высокой травы выскользнул Зевс. Заметил дроздов. Выгнул спину. Шерсть его встала дыбом. Он опустил голову и, крадучись, двинулся к ним.
Птицы вовремя его заметили. Крича и хлопая крыльями, они взвились в воздух, прежде чем кот успел сделать еще хоть один шаг.
Хэйвуд фыркнул:
— Жизнь на ферме бьет ключом.
— Где ты живешь? — спросил я.
Он махнул рукой в сторону поля:
— Во-о-он там. Неподалеку.
— Твоя мама живет с нами на ферме, — сказал я.
— Ага. А я живу с отцом и еще кучей народу.
Я увидел папу, шагающего к гаражу.
— Уже встречался с моим папой? Вот он, — показал я.
Хэйвуд вскочил:
— Пойду поздороваюсь. Увидимся. — И убежал.
Я поднял тыковку, над которой работал. Еще парочку сделаю — и все. Папа будет доволен.
Я потянулся за кисточкой — и тут мой взгляд упал на кучу тыкв, разрисованных сестренками.
— Так. Минуточку. Не может быть!
Я уставился на лица, нарисованные на тыквах. Безобразные рожи монстров. У некоторых были злобные красные глаза. Зеленые слюни сочились из острозубых ртов. У некоторых физиономию рассекала нарисованная трещина. Клыки. Вывалившиеся глаза. Рога, как у чертей, торчащие из макушки. У одной изо рта и даже ноздрей перла оранжевая блевотина.
