— Пожалуй, мы так и сделаем, — согласился я. — Но сначала не худо было бы выяснить о них как можно больше. Кто у нас может знать о телевидении все?
— Баба Ганя! — тут же сказал Ванька. — Она обожает телевизор и смотрит его с утра до ночи, когда время есть! Если эти парни хоть сколько-то мелькают в какой-нибудь передаче о путешествиях или о животных, — она их сможет узнать!
— Да, они вполне похожи на одну из съемочных групп какой-нибудь популярной программы о природе, — кивнула Фантик.
— Значит, надо слетать к бабе Гане! — сделал вывод я. Баба Ганя, которую мы неплохо знали, потому что покупали у нее яйца и помидорную рассаду, жила в ближайшей деревеньке. — К сожалению, мы знаем полное имя только одного из них, Листяков Сергей Васильевич. Про двух других нам известно только то, что их зовут Павел и Алик.
— Для бабы Гани это может быть вполне достаточно! — сказал Ванька. — Вот что, я возьму велосипед и за пять минут сгоняю туда и сюда.
— Давай! — одобрил я.
И Ванька унесся.
— Хорошо ему! — позавидовала Фантик. — Есть что делать. А мы сиди и жди, когда он вернется.
— Да, хочется что-то делать, — согласился я, берясь отмывать кастрюльку из-под какао. — Тем более что все запутано так, что дальше некуда. Вот мы сейчас сосредоточились на Птицыне, лисах и яхтсменах, а воры и Шашлык с Чумовым как-то отошли на задний план. А ведь они тоже кусочки головоломки.
— Для того чтобы узнать, кто воры, нам надо найти видеопленку, — сказала Фантик.
— А для того чтобы найти видеопленку, нам надо знать, где ее искать. То есть кто воры. Замкнутый круг получается, — вздохнул я.
— Остается одно, — сделала вывод Фантик. — Добиться, чтобы яхтсмены нам рассказали, кто вертелся на озере во время съемки. Мне кажется, они расскажут, потому что сами мечтают выпутаться из этой истории, чтобы плыть дальше, и, если мы им пообещаем, что мы их не выдадим…
И тут мы услышали громкий лай Топы.
— Подожди немного, кажется, кто-то пришел.
Я вышел из дома. Топа стоял у крыльца и лаял — не злобно, а скорее так, предупреждающе. А у калитки стоял мальчишка приблизительно моего возраста — долговязый и довольно мрачный.
— Привет! — сказал я, подходя к калитке.
— Привет, — ответил он. — Здесь живет лесничий?
— В смысле, смотритель заповедника?
— Да.
— Это мой отец. Он сейчас отъехал. А ты кто?
— Петька, — сообщил мрачный мальчишка. — Петька Птицын.
— Что-о? — Я не мог сдержать изумления. — Ты — сын Птицына? В смысле, того самого, браконьера?
— Ну да, — буркнул он. — Мне надо твоему отцу кое-что передать. Он скоро будет?
— Не очень, — ответил я. — Но ты заходи, заходи… Топа, свои! Сидеть! — Я открыл калитку.
— Не укусит? — осторожно осведомился Петька.
— Нет, не бойся. Проходи в дом.
Петька прошел следом за мной, на всякий случай обойдя притихшего у крыльца Топу по широкой дуге.
— Познакомься, Фантик, — сказал я, проводя гостя на кухню. — Это Петька Птицын!
— Ой! — вскрикнула Фантик. — А мы как раз собирались поехать тебя искать!..
— Зачем? — коротко и угрюмо спросил Петька.
— Мы думали, ты сумеешь нам чем-нибудь помочь, — объяснил я. — Мы хотим распутать эту историю, потому что знаем, что твой отец не раздевал световые бакены.
— А, ну… тогда… — Петька замялся и посмотрел по сторонам. — А откуда вы это знаете?
— Это долгая история… Скажи лучше, что тебе надо передать моему отцу?
Петька насупился, задумавшись. Он явно сомневался, говорить нам, с каким поручением он прислан, или нет.
— Может, тебе чаю налить? — спросила Фантик, воспользовавшись паузой.
— Можно, — буркнул Петька. — Я с утра не жрамши.
— Тогда я тебе еще и бутерброд сделаю, — сказала Фантик. — Садись к столу.
Петька осторожненько, словно опасаясь подвоха, присел на край стула и застыл, как деревянный.
— Да расслабься ты! — рассмеялся я. — Никто тебя не укусит.
Петька поглядел на меня так, как будто в этом сомневался, но на стуле уселся поудобнее, немного поерзав.
Отхлебнув чаю и отхватив здоровый кус от хлеба с медом, он еще чуть-чуть оттаял.
— Ну, вреда не будет, если сказать, — пробормотал он, больше обращаясь к себе, чем к нам. — В общем, так. Мой отец просил передать вашему отцу, — он явно считал меня и Фантика братом и сестрой, — что ему есть что рассказать. Но он рассказывать не будет, пока с вашим отцом не переговорит. Потому что… Потому что, ну, ваш отец — мужик нормальный, и зря подводить людей не станет.
— Угу… — Я задумался. — Он хочет рассказать отцу всю правду, и чтобы отец потом сам решил, что стоит знать милиции, а что нет? Чтобы не выдать тех, кого выдавать не стоит? Ну, чтобы не пострадали люди, которые в этой истории оказываются без вины виноватыми, да?
— Вроде того, — сказал Петька. — И еще он говорит, что, пока он не переговорит с вашим отцом, милиция от него ни словечка не дождется, хоть на двадцать лет его станут сажать!
— Это, в общем, понятно, — сказал я. — И больше ничего?
— Ничего. — Петька отправил в рот последний кусок хлеба с медом и взял второй бутерброд.
— Хорошо. — Я сел напротив него. — А теперь можно задать тебе несколько вопросов?
— Ну, можно, — ответил Петька, выдержав паузу и опять напрягаясь.
— Твой отец и правда вернулся домой около семи утра? Ведь вроде ты подтверждал это милиции?
— Домой? Да.
— Что значит «домой»? — спросила Фантик, заинтригованная тем, как Петька невольно подчеркнул это слово.
— Ну… Ну правда, — сумрачно сказал Петька.
— Послушай, — я постарался собраться, чтобы говорить как можно спокойнее и рассудительнее. — Если ты не хочешь, чтобы об этом знали, то мы никому не скажем. Но нам самим важно знать. Смотри, что получается. Если твой отец вернулся в три-четыре ночи, как обычно возвращаются браконьеры, то у него просто не было времени сплавать за остров и раздеть бакены. А если он вернулся домой около семи утра, то в принципе такое время у него было. То есть, стоя на том, что он вернулся домой к семи, он не создает себе алиби, а уничтожает его. Возможно, сам он думает иначе, поэтому и тебе велел подтверждать его показания… Но он не прав.
— Да ничего он не велел! — Петька внезапно разгорячился. — Просто… Просто если б я сказал иначе, то отец бы понял, что я за ним следил, и вздул бы меня по первое число, выйдя из тюряги! Он мне не раз запрещал высовываться — говорит, не мое дело!.. А раз я должен делать вид, что был дома, значит, должен говорить, что знаю только одно: что отец вернулся в семь утра!..
— Ты следил за отцом? — удивилась Фантик. — Зачем?
— Да я не следил! — с жаром объяснил Петька. — Я ждал его. Потому что всегда за него волнуюсь, когда он вот так уходит. Ладно там, на вашего отца нарвется, но ведь он психанутый!.. — Петька резко осекся и, втянув голову в плечи, боязливо оглянулся по сторонам, словно боясь, что громко прозвучавшее последнее слово может долететь до его отца, и тогда Петьке не поздоровится. — Я имею в виду, он никакого зверя за противника не считает. Гонор у него такой. С медведем встретится — и с медведем ломаться начнет. Говорит, что волка можно голыми руками задавить, а медведя настоящие охотники одним ножом убивают, без всяких стволов. Здрасьте вам! Я так понимаю, что хоть отец и силач каких мало, но медведь его задерет. Он упертый насчет того, что стыдно перед неразумным зверем отступать, и сам на рожон лезет… Вот мы всегда и переживаем. Как-то он запаздывал, мы с матерью вышли ждать его на берег, а он, как приплыл, дал нам прикурить! Мол, мы его только подставляем, потому что все вокруг знают, чьи мы сын и жена, и если какой-нибудь патруль — милицейский или водный — нас при ночном объезде заприметит, то сразу поймет, что отец едет сейчас или из заповедника, или с незаконной рыбной ловли, и что его можно брать «тепленьким», потому что у него лодка — или мотоцикл там, если он по суше двигался, — браконьерской добычи полна! В общем, запретил нам выходить его встречать, чтоб «не маячить и не засвечиваться». А я все равно волнуюсь. Вот и позавчера… Мать уснула, а мне не спалось. Я и выскользнул потихоньку к гаражам. В начале четвертого это было. Вижу — велосипед катит. Отец, значит, он обычно мотоцикл оставляет за городом, у друзей одних, а после этого на велосипед пересаживается. Потому что после этой деревни, где живут его друзья, уже начинаются места, где ночные патрули шастают, вот и надо двигаться бесшумно, чтобы встречи с ними избежать. В общем, едет отец с рюкзаком, подъезжает к гаражу, велосипед ставит, а сам идет на берег. Подождал немного, потом я услышал плеск весел и как с отцом кто-то тихо разговаривает…
— Не разглядел, кто это? — спросил я.
— Без понятия, — ответил Петька. — Я его вообще не видел, он с берега не поднимался, а там ведь обрывчик небольшой и кусты, перед тем местом, где лодки ставят, а подойти поближе я боялся, чтобы отец меня не засек. В общем, минут через десять отец показался. Рюкзак у него уже пустой, обвисший — отдал, значит, добычу. Гляжу, за левый край гаражей топает, где самогонщики, которых можно круглосуточно разбудить.
