Директор, в очередной раз собравший голову, радостно подхватил:
– Ученик наш любезный, послушный, вку-у-усненький!
– Мне его отдайте! Я голодная! – протянула сморщенную белую руку Муза Ивановна.
– А мне косточки! – злобным смехом раскатилась Ольга Ароновна. При этом стало видно, что во рту у нее все зубы кривые, длинные и гнутые. – Погуляем вволю! Кровицы теплой напьемся!
– Отвали, старая, – махнул в ее сторону щупальцем Иван Васильевич. – Помирать давно пора, а ты все туда же – за молодыми бегаешь! Дохлой крысой перебьешься.
– Дайте его нам! – хором выкрикнули физкультурники. – Мы его сначала помнем, покатаем, помягче сделаем, а потом уж к праздничному столу подадим.
– Молчать! – подняла вверх руку Маргарита Ларионовна.
Но от ее окрика все еще больше загалдели. Муза Ивановна вцепилась в треножник, намереваясь ткнуть им Ольгу Ароновну. Директор совсем потерял голову. Она укатилась к физкультурникам, и те стали пинать ее от одной ноги к другой. Историк одной лапкой цеплялся за длинный подол платья географички, а другой стучал по своей голове, отчего по всей учительской раздавался мелодичный перезвон.
Колька попятился. Все то время, пока вокруг происходили эти дикие события, он усиленно щипал свою ногу, пытаясь прийти в себя. Ноге было больно, но от этого не просыпалось. Наоборот, Мишкин все больше и больше погружался в кошмар наяву.
И тут в голове больно стукнуло: «Журнал!»
Хоть режьте, но Колька отсюда без журнала не уйдет.
Он вспомнил наглую ухмылку Соньки Морковкиной, и подступающий страх с него как рукой сняло.
Второй треножник уже был опрокинут, поэтому в учительской стало заметно темнее. В этом полумраке копошились уродливые фигуры, противными голосами визжали женщины. Только географичка возвышалась над всеми высокой статуей. Зеленые глаза ее ярко светились, внимательно следя за каждым движением Мишкина.
А он уже стоял около шкафа, где стопками лежали классные журналы. В темноте плохо было видно, какая у кого обложка. Костер в треножнике последний раз вспыхнул, и в его свете Коля успел заметить ярко-оранжевый блик. Журнал лежал отдельно от общей стопки.
Он рванул стеклянную дверцу, схватил журнал и бросился к выходу. От сильного удара дверца разбилась. Звон осколков повис в гробовой тишине – вся нечисть, как по команде, перестала орать и сопеть.
Мишкин выбежал в коридор. Дорогу ему преградил некто в черной простыне. Простыня распахнулась, перекрывая ход на лестницу. Коля попятился.
– За ним! – завизжала Маргарита.
Крик ударил Мишкина в спину. Он кинулся по коридору к другой лестнице. Колька мчался что есть духу, только мелькали колонны холла, но коридор не кончался. Бежать с каждым шагом было все труднее и труднее – ноги как будто прилипали к полу, отрываясь от него с противным чавканьем.
Коля глянул вниз. Паркета не было. Вместо него была булькающая жижа болота. То тут, то там виднелись прозрачные лужицы воды. Бугорок, на котором Мишкин остановился, быстро уходил под грязь.
Коля прыгнул вперед. Но и этот островок стал тонуть.
Так Мишкин допрыгал до первой лужицы, мимоходом посмотрел в нее… И чуть не полетел головой вперед.
Под водой лежал мертвец. Серая натянутая кожа лица, ввалившиеся темные глазницы, разметавшиеся светлые волосы. Это была девчонка. Губы у нее были ярко накрашены, на сморщенной шее болталось ожерелье из крупных красных бусин.
Коля бросился прочь от этой лужи, но тут за ногу его кто-то ухватил. Он дернулся. Вслед за рукой из-под тины поднялся еще один покойник. На Мишкина глянули слепые глаза, прикрытые бельмами, ярко-красный рот улыбнулся.
– Теперь мы вместе, – прохрипел покойник.
Отработанным в секции карате до автоматизма приемом Коля развернулся на пятке и врезал по держащей его руке каблуком свободной ноги. Кости покойника хрустнули, пальцы разжались.
Из-под соседней кочки снова полезла рука.
– С нами, с нами, – пробулькала трясина.
– Не дождетесь, – выкрикнул Колька, опуская тяжелый журнал на голову, пытающуюся вылезти из-под тины.
Костлявые руки еще цеплялись за его штанины, но это уже не мешало ему бежать. Впереди показалась лестница. Он ступил на гулкий кафель. За спиной смолкли все звуки. Болото последний раз чавкнуло и успокоилось. Колька мельком глянул через плечо – короткий коридор, паркет, узкий холл.
Тьфу, тьфу, тьфу, – сплюнул он три раза в левую сторону и покатился по перилам вниз.
Журнал был в руках – все остальное его сейчас не волновало.
Вдруг что-то шевельнулось в его волосах. Мишкин схватился за шиворот. Под пальцами было что-то мокрое и липкое. И это что-то недовольно урчало. Колька дернул изо всех сил, одновременно с рывком сваливаясь с перил.
Это была оторванная в запястье кисть руки, на белых костях болтались ошметки кожи. Кисть дергалась из стороны в сторону и недовольно рычала.
– Да пошла ты! – разозлился Мишкин, забрасывая кисть обратно на третий этаж. В полете рука успела погрозить Коле пальцем.
– Все равно не уйдешь от нас, – ахнуло по всем закоулкам.
В ответ Мишкин только расхохотался, хлопнув ладонью по оранжевой обложке.
Можете кричать сколько угодно! С журналом в руках он непобедим!
Больше его никто не задерживал. Сверху топали, рычали и сопели, над его головой трясся потолок. Казалось, еще чуть-чуть, и стены рухнут. Но он уже бежал по первому этажу, и спасительный выход был от него всего в двух шагах.
За окном бушевал ветер. Он хлопал открытой фрамугой, сдувал штору, гудел в неплотных форточках.
Коля перекинул ноги через подоконник. Напоследок оглянулся.
Под вешалками промелькнула темная тень, на батарею взобралась черная кошка.
– Мое! – прошипела она, прыгая на Колю всеми четырьмя лапами. Блеснули в лунном свете длинные острые когти.
– А-а-а-а! – Мишкин слетел с подоконника, задом пересчитав все неровности стены.
– Мое!
Казалось, что вопила вся школа.
Боясь обернуться, Коля бежал к забору. Лунный свет обманчиво освещал дорогу, скрадывая расстояние. Вот она калитка – только руку протянуть. Но до нее нужно было еще бежать и бежать.
Сначала за забор полетел журнал, потом рядом с ним тяжело спрыгнул Мишкин.
Здесь, за границей школы, все было тихо и спокойно – ни ветра, ни воя.
Только луна, большая и круглая, тревожно освещала уснувший город.
Коля подобрал свою добычу, нежно прижал к груди.
– Вот вам! – погрозил он кулаком в темноту кустов. – Так я вам и дался.
Он развернулся и зашагал к своему дому, бормоча под нос:
– Никогда мне эта школа не нравилась. Тоже мне выдумали – ходить туда каждый день. После этого еще и не такие кошмары привидятся… Покойник за партой – это цветочки. Учитель-вампир – детская сказка. Могло случиться что и похуже…
Дома он прокрался в свою комнату, бросил на пол журнал и растянулся на кровати.
Утром все, что произошло при свете луны, показалось ему обыкновенным ночным кошмаром.
Глава II
Предупреждение черной кошки
А все потому, что утром яркой луны не бывает.
В то утро в окно Колькиной комнаты нещадно светило осеннее солнце. Вставать после ночных прогулок не хотелось, глаза отказывались открываться, ноги с постели не спускались. Но Мишкин силой заставил себя сначала сесть, а потом и встать – он не мог себе позволить пропустить первый урок, когда выяснится, что журнал исчез.
А для этого нужно одеться и идти в школу.
В школу!
Воспоминание о ночном походе несколько охладило его решимость.
Было это или приснилось?
Коля глянул на свою добычу. Вот он – журнальчик в ярко-оранжевой обложке! Теперь ничто не помешает ему ходить на тренировки, и он смело будет смотреть в лицо Соньки Морковкиной.
Все остальное можно считать кошмарным сном.
Стрелки часов неумолимо приближались к восьми, и с каждой минутой уверенность из Колиной души выветривалась. Воображение настойчиво напоминало о болоте, покойниках и грозящей руке.
Он залпом выпил чай, засунул в себя бутерброд, щелкнул по клетке, в которой сидел нахохлившийся попугай Кеша, и выбежал на улицу.
Вид школы его смутил. Стоит, зараза, как ни в чем не бывало!
Он потоптался у забора в том месте, где ночью перелезал его, посмотрел на светлые окна. На третьем этаже, как раз там, где находится учительская, к стеклу припечаталось мертвенно-бледное лицо.
Через секунду весь двор наполнился криками, школа зажила и забурлила, наружу вырвался первый звонок.
Мишкин шел по коридору, с тревогой поглядывая вокруг. Школа как школа – стены, паркет, кабинеты. На первом этаже висят портреты учителей – до того привычные, что их уже и не замечаешь. Второй этаж для началки и рисования. Третий – их.
Сначала должен быть урок истории. На третьем этаже.
Коля остановился, не дойдя до учительской двух шагов. Ходили туда-сюда учителя, мелькнула длинная худая фигура Маргариты Ларионовны, просеменила, прижимая к себе стопку тетрадей, Муза Ивановна.
