Так что от «черных» археологов только и жди неприятностей. И отец, естественно, напрягся, услышав про археологическую экспедицию, которая даже не удосужилась завезти ему письмо с официальным разрешением.
— Сколько их? — спросил отец у Гришки.
— Двое постарше и человек пять-шесть молодежи, — ответил Гришка. — Похожи на профессоров со своими студентами. Хотя, я говорю, кто их знает…
— А я-то надеялся сегодня дома поработать, и только завтра отправиться в обход заповедника! — вздохнул отец. — Но ничего не поделаешь, на сегодня работы в доме отменяются. Надо мне туда съездить.
— И мы с тобой! — сразу сказал Ванька.
— Ни в коем случае! — заявил отец. — Мало ли, что там может произойти.
— Так я могу поехать, в подмогу, — предложил Гришка.
— И тебя там не надо! — сказал отец. — Я Топу возьму. А на подмогу вызову милицию, все официально должно быть и основательно… Ладно, понесли эти штуковины. А я сразу Алексею Николаевичу позвоню.
Алексей Николаевич — это наш местный начальник милиции.
Едва мы затащили в дом всю «столярку», отец сразу прошел к телефону.
— Алексей Николаевич?.. Да, это я. Тут вот какое дело. Григорий Торбышев засек возле Удолицы каких-то людей, которые вполне могут быть «черными» археологами. Я сейчас туда выезжаю, и не могли бы вы туда наряд послать? Обычно эти «археологи» не очень буйные, но лучше будет, если они увидят, как одновременно со мной машина с милицией подъедет. Я рассчитываю там быть где-то минут через сорок, катером по воде. Вот и отлично, спасибо.
Он положил трубку и сообщил нам:
— Все. Мы с Топой поехали.
— Ты только поосторожней, — попросила мама.
— Да, это пустяки, — отец махнул рукой. Но ружье он при этом прихватил. — Если что, я их и без всякой милиции укрощу. Но лучше все обставить, как следует.
Действительно, завидев мощную фигуру отца, да еще с ружьем и с грозным волкодавом, почти любая шатия-братия спасовала бы. Но отец всегда старался исключить лишний риск.
— Так, может, — предложил я, — мы пока вместе с Гришкой займемся лестницами, чтобы времени не терять? Раз уж мы с тобой не едем?
— Займитесь! — охотно согласился отец. — А я присоединюсь к вам, как вернусь.
И он достал подвесной мотор, взвалил на плечо (мотор отец всегда снимал и уносил домой: конечно, вряд ли кто рискнул бы умыкнуть мотор из его катерка, но народ у нас всякий попадается, поэтому лучше, конечно, держать мотор от греха подальше), свистнул Топу и направился к берегу. Мы проводили его, посмотрели, как он отплывает и как Топа важно сидит на носу, а затем вернулись в дом и взялись за дело.
Работа у нас, под Гришкиным руководством, шла здорово. Мы заменили целый кусок перил, перестелили несколько ступенек, и даже не заметили, как время пролетело. Было, наверное, часа два, когда мы услышали где-то на озере — сперва далеко, потом все ближе и ближе — тарахтение знакомого мотора.
— Отец возвращается! — завопил Ванька и, бросив молоток, помчался на берег. Мы поспешили за ним следом.
Топа первым выскочил из лодки и встряхнулся.
— Привет, папа! — закричал мой братец. — Ну что, разобрался ты с этими типами?
Отец, сняв мотор, тоже вылез из катера.
— Слава Богу, это не типы, — ответил он. — Оказались, в итоге, нормальными археологами, только вот растяпы большие. Решили, что ничего не будет страшного, если они завезут официальное разрешение на раскопки через денек-другой. Ну, и получили пару минут испуга, когда с одной стороны их я взял на прицел, а с другой — милиция. Это даже не совсем археологи, а… Впрочем, я за обедом все расскажу, есть хочется после такой прогулки. Гриш, ты ведь останешься к обеду?
Гришка малость замялся, Он редко оставался у нас к обеду, потому что он вообще не любил никого стеснять.
Но отец добавил:
— От свекольника и рыбных биточков не стоит отказываться. И потом, после обеда мы все-таки займемся лестницей, чтобы сегодня закончить.
И Гришка согласился. Кроме того, что не было никакого смысла отказываться от обеда, его еще и любопытство разбирало: а чем там кончилось дело с этими археологами?
За обедом отец стал рассказывать.
— Как я сказал, это не совсем археологи, — сообщил он, кроша в свекольник сваренное вкрутую яйцо, заправляя сметаной и присыпая зеленью. — Они, так сказать, еще только учатся. Твоя наблюдательность тебя не подвела, Григорий. Это группа студентов под руководством двух профессоров, у них сейчас нечто вроде летней практики. И практику они придумали довольно своеобразную. Они собираются проделать весь вероятный путь Васьки Буслаева, от Новгорода до Каспийского моря. До Иерусалима они, естественно, не поплывут…
— Какого такого Васьки Буслаева? — спросил мой братец. Спросил несколько невнятно, шамкнув при этом: он набил полный рот, разом выловив из своего свекольника и кусок мяса, и картошку, и крупные ломтики зеленого огурца и яйца.
— Не знаешь, кто такой Васька Буслаев? — удивился отец. — Ну и ну!.. А ты хоть знаешь, Борис?
— Ну… герой былин, — осторожно ответил я.
— Каких былин? — вопросил отец.
— Новгородских, естественно, — я смутно помнил, что Васька Буслаев, как и Садко, был новгородцем. Да и догадаться об этом было нетрудно: зачем же тогда археологи-практиканты начали свой путь не откуда-нибудь, а от Новгорода?
— И что он делал? — спросил отец.
Я опять напряг свою память.
— Дрался со всеми, — ответил я.
Тут мама не выдержала и рассмеялась.
— Одно из двух, Леня, — сказала она. — Либо усадить их за чтение былин, либо ты сам напомнишь им, в чем было дело.
— Пожалуй, придется напомнить, — вздохнул отец. — Итак, Васька Буслаев был единственным сыном у вдовой матери, представителем и наследником одной из самых богатых и знатных новгородских семей. Была у него своя дружина, которую он набрал на доставшиеся в наследство денежки, сплотив вокруг себя самых отчаянных буянов и сорвиголов новгородской земли. С этой дружиной он много веселых дел переделал, а кончил тем, что вызвал на драку весь Великий Новгород. Придрался к тому, что его матери, мол, обида нанесена, а новгородцы, мол, не желают справедливого разбирательства — суда, как мы сказали бы сейчас — и покрывают обидчицу. Мол, вы нас побьете — и дружину распущу, и пеню уплачу, вину свою признаю, а мы вас побьем — будете содержать меня и мою дружину, платя большую подать с каждого двора…
— Словом, по понятиям решил разобраться, как сказали бы сейчас, — ввернул, ухмыльнувшись, Гришка.
— Точно! — согласился отец. — Самый настоящий новый новгородец со своей братвой, вот каким этот Василий Буслаевич получается. В общем, новгородцы — народ заводной и задиристый, и сошлись они с молодцами Васьки Буслаева, и бились несколько дней, и немало народу там полегло…
— Насмерть? — недоверчиво спросил Ванька.
— Насмерть, — подтвердил отец. — В те времена иначе не дрались.
— И впрямь, классическая разборка на стрелке! — опять не выдержал Гришка.
Отец улыбнулся.
— Как можете догадаться, кончилась эта «разборка» тем, что Васька Буслаев и его дружина весь город побили, потому что Васька Буслаев был могучий богатырь, и вся дружина была подобрана ему под стать. Какое-то время Васька Буслаев с дружиной жил припеваючи и пировал, получая дань со своих сограждан. А потом скучно ему стало, да и покаянные настроения стали его одолевать. И вот решил он отправиться во святой город Иерусалим, грехи свои замолить. В былине сам он так об этом говорит: «Много смолоду бито-граблено, «настала пора грехи замолити». И стал он узнавать дорогу в святой город Иерусалим. И узнал, что кружным путем, через моря, ехать три года, зато дорога спокойнее, а прямым путем — год, но дорога трудная. И одна из главных опасностей: что на Каспийском море, там, где Волга в него впадает, сидят лихие атаманы-разбойнички, и всех проплывающих грабят и убивают, никому спуску не дают. Ну, разумеется, Василий Буслаевич прямой путь избрал и отправился, со всей своей дружиной…
— И перебил он этих атаманов-разбойничков? — спросил Ванька.
— Нет, — ответил отец. — Этого ему не понадобилось. Атаманы-разбойнички его как родного приняли, едва узнали, кто он такой: как же, мол, наслышаны, на Василия Буслаевича с его дружиной мы нападать не будем. С почетом его пропустили и даже упрашивали к ним присоединиться. Но он им ответил: нет, ребята, с прежним завязал, вот грехи в Иерусалиме замолю, и после этого правильную жизнь начну. Проводили они его в Иерусалим и просили за них тоже там помолиться. А Василий как в Иерусалим приплыл, так тут же ко всем священникам, епископам и патриархам, принялся их золотом осыпать, молебны заказывать да святым местам поклоняться. Сколько он золота оставил в Иерусалиме — не сосчитать. Но молился истово, все свои грехи отмолил. И в обратный путь пустился. Ехали они, ехали, и въехали на гору, а на горе череп лежит. Ну, Васька Буслаев не удержался и что-то насмешливое про тот череп сказал. А череп вдруг возьми и заговори: «Не смейся надо мной, Василий Буслаевич, я молодцом не хуже тебя был, а теперь вот здесь лежу, незахороненный, и тебе здесь лежать, потому что ты насмехаться надо мной вздумал вместо того, чтобы меня схоронить». Василий Буслаевич разозлился и направил коня, чтобы прыгнуть через череп. Вот только конь его споткнулся, когда прыгал, Васька Буслаев упал с коня и шею себе сломил. На том его жизнь и кончилась. А дружина схоронила его да и поехала дальше в Новгород. Приехала к его матери: «Мол, так и так, отмолил ваш сын свои грехи в Иерусалиме, но после этого шею сломил». А она дала им ключи от своих необъятных подвалов: берите, мол, столько золота, драгоценностей, мехов и прочего, сколько унести сможете, в память о моем Василии. Так и завершилась эта история.
