– А вот скажи мне, Огнева, а зачем вам это нужно? – спрашиваю я.
– Тайное общество?
– Оно самое!
– Так везде же есть, так и у нас должно быть! – вперед подруги выскакивает с ответом Зиночка.
Дома я еще из прихожей услышала разговор. Судя по его громкости, у нас в гостях была Клара Карловна фон Миних. Да и тембр ее голоса, чуть надтреснутый, трудно было спутать с чьим-либо еще. Маменька была знакома с ней с ранних детских лет и рассказывала, что Кларе по причине ее имени-отчества изрядно доставалось дразнилок от сверстников. А еще ее, видимо, по той же причине полагали немкой. Так русская барышня Клара Благова взяла и вышла замуж за барона фон Миниха, и уж после этого никто и не вспоминал о том, что она русская. Сама Клара Карловна ко всем этим жизненным перипетиям относилась со смехом. Куда больше ее мучило то, что оба ее сына сейчас находились далеко и она по этой причине, чтобы не чувствовать себя одинокой, вовсю принялась помогать молодым людям, хоть как-то проявляющим себя в искусстве. Вот и сейчас разговор у них с маменькой шел о постановке спектакля по пьесе неведомого мне – да я уверена, что и никому другому неведомого – молодого дарования. Клара Карловна умоляла маменьку принять участие в этом любительском спектакле и говорила, что одно это сразу вознесет сочинителя выше вершины Олимпа. Маменька отнекивалась, уверяла, что слишком занята. Клара Карловна не без оснований подозревала, что все эти ссылки на занятость лишь отговорки, и пыталась настаивать. Этак все могло закончиться обидами, и я поспешила в гостиную.
– Здравствуйте, баронессы[3]! – сказала я от порога и сделала книксен. – Здравствуйте, тетя Клара!
– Ой, Дашенька! – обрадовалась Клара Карловна, всегда любившая, когда я называла ее тетей. – Как я рада тебя видеть!
– И я очень рада вас увидеть! – ответила я, обнимая тетушку. – Как поживаете? Генрих и Григорий пишут?
– Отлично поживаю. И Гриша с Генрихом тоже отлично поживают, оба даже ждут повышения в званиях. Вот только Ирина Афанасьевна норовит мне все удовольствие от жизни испортить, уж прости, что жалуюсь тебе на твою же мать. Ну что ей стоит сыграть в нашем спектакле?
– Тетя Клара, маменька сейчас и впрямь весьма занята.
– Я вот тоже весьма и весьма занята. Однако нашла время зайти в гости и целый час уговаривать. Ладно, коли ты говоришь, что Ирина занята, то, верно, оно так и есть. Но в другой раз я от нее так просто не отстану. Ох! Я ведь и вправду занята, и мне уже бежать надо! Ирина, не желаешь играть в новой пьесе – твое дело. Но хотя бы на журфиксы[4] ко мне заглядывай. Прелюбопытная публика собирается! Все, меня нет, я убежала.
Клара Карловна и в самом деле бойко соскочила с дивана и поспешила в прихожую. Маменька отправилась ее проводить и вернулась двумя минутами позже, видимо, тетя Клара и впрямь куда-то не поспевала, а то проводы столь короткими не вышли бы.
– Мама, а отчего ты отказываешься сыграть в этой новой пьеске? Неужели нет желания?
– Желание у меня есть! – твердо ответила маменька. – Но это желание в пьесе роль исполнить, пусть даже в самом разлюбительском из любительских кружков. Клара же предлагает нечто заумное, непонятное, написанное этак странно, что и не выговорить, того и глядишь, язык сломается. А говоря попросту – невероятно скучное и бездарное. Ты только ей этого не говори, она, кажется, всеми новомодными веяниями в словесности и во всем остальном искусстве всерьез увлечена. Только и слышу: «Ах, Мережковские[5]! Ах, Брюсов[6]!», «Ах, у меня в пятницу будут Мережковские и Брюсов!».
– Так не самые плохие поэты…
– Не самые! И неплохие! Но Клара вокруг себя собирает по большей части тех, кто им и другим таким же слепо подражает и норовит рифмовать «смерть» и «любовь», вот и весь их взгляд на искусство и его реформацию. Да и бог с ними, у тебя как дела?
– Меня зовут стать членом тайного общества! – От маменьки у меня секретов нет, и я ей рассказываю все подробности.
Более прочего маменьку повеселило постановление тайного общества не кокетничать с мужчинами.
– Нужно устроить тайное общество обучения кокетству! – предлагает она. – Не желаешь организовать?
– Ты считаешь, что я в этом вопросе много понимаю?
– Может, и немного, потому как тебе нужды в том нет никакой, но побольше, чем твои соученицы понимают в борьбе за права женщин.
– Кстати, а отчего бы нам не сходить на журфикс к Кларе Карловне? – Эта идея пришла мне в голову неожиданно, оттого и вопрос прозвучал не совсем к месту.
– Ты полагаешь, там будет интересно?
– Если не будет интересно, так забавно будет в любом случае. Ну и на Мережковских с Брюсовым взглянуть прелюбопытно.
– И как ты себе такой визит представляешь? – обеспокоилась маменька возможными осложнениями. – Инспектор ваш там навряд ли появится, но может оказаться человек, который сочтет правильным сообщить.
– И что с того?
– Как что? Вылетишь из гимназии с волчьим билетом[7]! А ты ведь про университет разговор заводила…
– Поеду учиться в Сорбонну или Оксфорд, если в России не дадут.
– Ну слава богу! А то я побоялась, что ты ответишь, мол, выйду замуж за Петра Александровича и обойдусь без университета.
– Замуж я, конечно, выйду. Очень может быть, что и за Петра Александровича. Но не в ближайшие пять лет! А в пятницу мы с тобой пойдем смотреть на декадентов[8] и прочих символистов[9].
– Сударыня, там месье пришел, ждет вас.
Месье Дешан появился у нас несколько недель назад, и его появление оказалось слегка курьезным.
По возвращении в Москву маменька вдруг решила, что мне необходимо продолжить музыкальное образование, и пригласила преподавателей для занятий на фортепиано и пением. Продолжить – это, конечно, весьма сильно сказано, потому как я, в отличие от маменьки и дедушки, которые играли и пели очень хорошо, могла лишь наиграть одной рукой «Собачий вальс» и пропеть без сильной фальши пару детских песенок. Уж не знаю, что вышло бы, если бы у меня возникло желание заниматься этим всерьез, может, даже какие скромные успехи случились, но вся беда заключалась в том, что желания у меня не было. Ни малейшего. Открыто обижать маменьку мне не хотелось, вот я и сделала так, что оба преподавателя уже через пару недель признали меня совершенно не способной и отказались от занятий со мной. Правда, маменька догадалась, что все это неспроста, но и поняла, что насильно мил не будешь, и настаивать ни на чем не стала. Зато я подвела маменьку к мысли пригласить для занятий со мной мастера фехтования. Прежде всего, потому, что слишком хорошо запомнила, насколько мне недоставало умений в схватке с милейшим мистером Ю[10]. Ну и чтобы маменька могла успокоиться тем, что принимает участие в моем развитии. Тем более что она и сама всегда относилась ко всякому спорту и гимнастике очень хорошо и пусть принимала участие в наших с папенькой упражнениях нечасто, но зато с удовольствием.
Месье Дешана к нам в дом привел Антон Петрович, который слышал о нем от Алексея Юрьевича Никитина[11]. О чем он сразу же и сообщил, да тем и ограничился, справедливо полагая, что одной такой рекомендации достанет с избытком.
Да и сам вид учителя фехтования говорил о многом. Лет пятидесяти, с гривой седых волос до плеч и азартно торчащими в разные стороны острыми кончиками усов. Взгляд слегка ленивый, но ясно, что все до мельчайших деталей замечающий. А уж двигался он столь легко и грациозно, едва ли не танцуя, но притом весьма мужественно, что сразу вызывал уважение.
Маменька заговорила с месье по-французски, чем неожиданно привела его в сильное смущение.
– Ваша светлость, – сказал он и даже чуть покраснел, – я, само собой, могу поддержать разговор и на этом языке, но мой французский настолько уступает вашему, что мне будет неловко.
Настал черед маменьки удивляться.
– Я полагал, что Антон Петрович заранее рассказал вам обо мне, – ответил со вздохом на ее вопросительный взгляд месье Дешан, – но вижу, что это не так и что мне, пожалуй, стоит объяснить все сразу. Я француз только по фамилии, хотя мой прадед был самым настоящим французом. В Россию он пришел с армией императора Наполеона, но почти сразу попал в плен. А вскоре был пленен вторично – прекрасными глазами очаровательной русской женщины. Второй плен оказался для него пожизненным, во Францию он так и не вернулся, о чем никогда не жалел. Попытался заняться торговлей, но вскоре понял, что лучше всего у него выходит обучать искусству владения холодным оружием. Вот это занятие и стало в нашей семье фамильным промыслом. Сейчас же казаться иностранцем на этом поприще выгоднее, чем быть русским. Вот я и называю свою школу «Школой месье Дешана», хотя и был во Франции лишь однажды и недолго. Это с одной стороны. С другой – я хотя бы имею на то полное право, в отличие от многих иных, лишь выдающих себя за французов или итальянцев. Надеюсь, вы удовлетворены моими разъяснениями?
