— Но мы… Мы пришли сразу после звонка.
— Не совсем, — мягко поправил Сэм. — Мы ждали вас, если не ошибаюсь, минут пять или семь, и только потом стали расходиться. После субботника, сами понимаете, все были грязные, многие сразу побежали в туалет мыться. Вот, собственно, и все. Если бы Маргарита Ивановна пришла чуть пораньше, она бы застала нас. Но, возможно, они разговорились с гостем и не заметили звонка…
— Мы заметили звонок! — голос Маргоши сорвался. Она стала понимать, куда клонит Сэм. — И смею вас заверить, мы не засиживались в учительской!
— Что ж, спросите ребят. — Сэм обиженно развел руками. — Они скажут, правду я говорю или нет.
— Спросим! — с оттенком угрозы пообещала Аврора. — Обязательно спросим!
— И Николая Степановича спросите.
— К сожалению, Николай Степанович болен, — в голосе завуча мелькнуло отчетливое замешательство.
— Можно поинтересоваться по телефону.
— Мы уже с ним говорили, Саматов. И еще поговорим. Попозже. А пока разговор идет с вами… Тенеев!
— А чё сразу я-то? — Гоша, успевший к этому времени развернуться и по-цивильному спрятать руки в карманы, качнулся на пятках. — Я вообще в угле стою, никого не трогаю.
— Не в угле, а в углу.
— Я и говорю. Стою тута, никого не трогаю…
— Ты подтверждаешь слова Саматова?
— Ну дак…
— Подтверждаешь или нет?
Гоша с вопросом воззрился на класс. Так было всегда, когда требовалась подсказка, а подсказки пню вроде Тенеева требовались постоянно. Вопроса Авроры он явно недопонял.
— Мы пришли вчера в класс вовремя, — подсказал ему Сэм, — а Маргариты Ивановны не было. Мы подумали, что она заболела и разошлись по домам.
— Так это было? — спросила Аврора Георгиевна.
— Ну да, — Гоша с готовностью кивнул.
— Вынь руки из карманов! Вот… А теперь повтори: так или не так.
— Так или не так…
— Ты издеваешься?
— Вы же сами сказали… Чё издеваюсь-то! — Гоша надулся. — Сэм ясно сказал: пришли и ушли, чё неясного-то?
— Тенеев!
— Ну?
— Вернись на место.
— Туда-сюда только гоняют… — Гоша разболтанной походкой двинулся к своей парте. — Прямо лошак какой…
— Ты лошара, а не лошак! — подсказал Женька. Гоша попытался смазать его по затылку, но не достал.
— Тенеев, на место! — Аврора Георгиевна взглянула на Маргариту Ивановну. Старенькое лицо литераторши пошло пунцовыми пятнами. Было видно, что она лихорадочно пытается восстановить в памяти события вчерашнего дня. Пальцы ее нервно сплетались и расплетались, силясь увязать узелком расплясавшиеся нервы. Увы, о забывчивости Маргоши знала вся школа, этим и воспользовался Сэм.
— Я, конечно, точно не помню, но мне кажется, мы не задерживались, — неуверенно произнесла она. — Это ведь не рядовое событие. И потом я заглядывала в кабинет несколько раз… Видела, как появились Чохов Сережа, Войцович Антоша, Герочка…
— Иерочка… — пропел дурным голосом Шама. Сидящий рядом Краб двинул локтем ему под ребра. Шама заткнулся.
Выдав в их сторону трассирующий взор, и убедившись, что все тихо и все мертвы, Аврора Георгиевна вновь перевела башенные орудия на бедную Маргошу.
— Когда именно они появились? — прокурорским тоном осведомилась она. — Я имею в виду Чохова, Войцовича и Митина.
— Ну, я точно не помню…
Серега уставился на собственные ладони, они снова начинали зудеть. Предчувствие беды витало в воздухе. Он ощущал ее аромат, и, верно, от этого снова начинали чесаться ладони.
— Чохов! Когда вы пришли на урок?.. Чохов, я к тебе обращаюсь. Встань!
— Оглох, Чех! К тебе обращаются, — квакнул с задних парт Митек.
Затравленно оглянувшись, Сергей поднялся. Пока поднимался, три раза произнес слово «блин» и пару раз еще одно непечатное слово. В самом деле, почему опять он? Почему не Антон, не Гера?
— Смотрите, у него уши красные! — хихикнул Кокер.
— Знает, мясо, чью собаку съело…
— Тихо! — Аврора Георгиевна шагнула ближе, неторопливо переложила тяжелую указку из левой руки в правую. Чтобы сподручнее — сообразил Серега. И снова выругался. Про себя, понятно. Чертовы уши и впрямь пылали. Должно быть, от дурных предчувствий.
— Объясни, Чохов, когда вы пришли в класс.
— Правду, Чех! Ничего, кроме правды!..
Смешки волной прокатились по рядам.
— Мы пришли вовремя, — выдавил из себя Сергей. — Перед самым звонком.
— Маргарита Ивановна в классе была?
— Нет, она сидела в учительской.
— Откуда ты знаешь?
— Мы мимо проходили, видели, как она там сидела с Петром Васильевичем.
— Понятно. Дальше…
— А что дальше? Пришли в класс, сели, стали ждать.
— Кто еще был в классе?
— Никого, — ляпнул Серега и только через секунду-другую осознал, что неминуемое свершилось. Момент истины каплей шлепнулся на пол и в мертвой тишине разорвался подобием бомбы.
— Ты хочешь сказать, что вы были в классе втроем?
— Нет…
— Что нет?
— Потом пришла Маргарита, а с ней Петр Васильевич.
— Ты хочешь сказать — Маргарита Ивановна?
— Ну да… Звонок прозвенел, они и пришли.
— Сразу после звонка? — голос Авроры Георгиевны наполнился тугим звоном. И тишина за спиной тоже свивалась в тугую пружину. Серега почти физически ожидал удара. Справа, слева и в спину… Да и Аврора могла приложить указкой. Хотя за что? За правду?
В панике он метнулся глазами к Маргарите Ивановне. Это было спасательным кругом, единственным, ради чего стоило всходить на плаху. Ее ведь дурой забывчивой выставляли! Самой настоящей. Мол, маразм и прочие дела. Что с такой взять… Но Маргоша глядела на него с надеждой.
— Да, — более уверенно сказал Серега. — Они пришли почти сразу. Потом Маргарита Ивановна принесла чай, привела девчонок с продленки. А затем… Затем вы пришли с новенькой.
— Расхожденьице, — констатировала Аврора. Казалась, она даже довольна неожиданным результатом. — Ты говоришь одно, Саматов — другое. Кому верить?
— А давайте проголосуем, — предложил Сэм. — Кто подтвердит мои слова, а кто слова Чеха.
— Давайте, — с удивительной легкостью согласилась Аврора. — Поднимите руки те, кто согласен с версией Саматова.
— Это Сэма, что ли? — на всякий случай уточнил Гоша. — Тогда, конечно…
— Поднимай грабли, перцы! — пробасил Шама.
Серега даже не пытался считать. Руки подняли все. Галерка даже пару ног взметнула. Хотя нет. Конечно, проголосовали не все. Уперев глаза в парту, рук не подняли Антон с Герой. А еще Ева Оршанская. Она в отличие от друзей с интересом крутила головой, обозревая голосующих. Тарасик Кареев смотрел, конечно, в сторону Анжелки. И делал все, как она. Поднятая рука его, правда, дрожала, но Сереге от этого было не легче.
— А вы чё, фуфелы, уснули? — Кокер ткнул Геру в спину, но тот лишь дернул плечом.
— Забавно… Получается, что Чохов говорит неправду? Оговаривает класс?
— Да Чахотка ваще всех прессует! — гаркнул Шама.
— Его самого надо прессануть!
— Еще обзываться любит! — пискнула Элла Дудкина. — Чего против всех-то?
— Значит, надо понимать так, — все тем же звенящим голосом произнесла Аврора Георгиевна, — что класс пришел на урок вовремя?
— Дак ясно же! Чех опоздал, блин, со своими мотылями, а теперь лажу гонит!
— Значит, он говорит неправду?
— Дак стопудово же!.. Врет, кизил, и не чернеет!..
Класс взорвался и взвыл. Кто-то швырнул в Серегу бумажным жевышем, Кокер почти сполз на сидении, пытаясь пнуть по Гериному портфелю. И все, как один, гудели и кривлялись, показывая друг другу опущенный вниз большой палец. Это им Федюня поведал про голосование в Колизее. Да и без его рассказов все по пять раз «Гладиатора» смотрели. Вот и голосовали электоратчики. Типа — за смерть и бойкот!
Серега, набычившись, смотрел на беснующийся класс и понимал, что это все, финиш. Такого в его жизни еще не было. Войнушка с отдельными кланами и отдельными пнями — это одно, и совсем другое, когда единым фронтом против него выступит весь класс. И наряду с дрожью внутри поднималось ответное злое чувство. Потому что он был прав! Сто раз прав! И нельзя было предавать Маргошу с ветераном. Даже ради раскрасавицы Анжелки! И плевать на Шаму с Сэмом, на Краба и Алика с Максом. Хотят войны — они ее получат. Потому что он не Гоша и не Кокер. Надо будет — всех по одиночке переловит. И объяснит, что к чему. Просто и доступно. А груша, подвешенная отчимом в спаленке, очень ему в этом поможет…
— Спасибо, Сережа! — с чувством произнесла Маргарита Ивановна. Голос ее потерялся во всеобщем реве, но Серега услышал. И даже кивнул в ответ. Глаза у литераторши увлажнились, но рук она больше не заламывала.
— Я пойду, Аврора Георгиевна. Вы уж меня, пожалуйста, отпустите…
