— Сразу к ангарам? — спросил Ванька, когда мы оказались на улице.
— Нет, — ответил я. — Сперва занесем ключи Климентьеву, чтобы не таскаться с ними. Еще потеряем их — и тогда будем ничем не лучше этого «тридцать три несчастья».
Но в закутке при цехе, где мы предполагали найти Климентьева, его не оказалось. Одна из теток, мотавшихся по цеху — теперь мы выяснили, что они собирали в мешки металлическую стружку — объяснила, что Климентьев опять вышел к «железнодорожным ангарам».
— Отлично! — сказал Ванька. — Там мы его и найдем... вместе с Брюсом, — шепотом добавил он.
И мы потопали к ангарам.
В первом мы никого не нашли и двинулись к другому, где стояли два вагона, открытые и частично загруженные.
— Где-то здесь и Брюс должен вертеться, — прошептал Ванька.
— В общем, смотри в оба! — велел я.
Мы зашли в ангар. На первый взгляд он казался безлюдным, но где-то в глубине, у дверок в ремонтные боксы и помещения, нам почудилось какое-то движение.
— Василий Петрович! — позвали мы. — Василий Петрович!
— ...Здесь!.. Это вы?.. — слабо донеслось до нас.
— Пошли туда! — сказал я и направился в глубь ангара.
Ванька вертел головой.
— Я уверен, что Брюс где-то рядом. Такое у меня ощущение, — сообщил он.
— Если он рядом — мы его найдем! — ответил я. — Сперва нам надо отдать ключи Климентьеву... и переговорить с ним.
— Ты хочешь ему все рассказать? — удивился Ванька. — А вдруг Дед — это все-таки он?
— Мы это поймем по самому началу разговора, — сказал я. — И сразу станет ясно, что рассказывать, а что не рассказывать.
Я открыл металлическую дверь, из-за которой нам послышался отдаленный голос, ступил в полумрак... и больше я ничего не помню, кроме того, наверно, как у меня искры сыплются из глаз...
...Очнулся я от того, что кто-то рядом стонал. Открыв глаза, я увидел рядом собой Ваньку, который присел и держался за затылок. Мы находились в полумраке — но не в том, в который вошли. Нынешний полумрак был другого оттенка, золотистого такого, в отличие от синеватого полумрака ремонтного помещения, в котором нас вырубили.
Мне достаточно было повернуть голову, чтобы понять: мы в вагоне, и вагон этот крепко заперт, и весь свет, проникающий в него, — это свет из крохотных окошек, по три с каждой стороны, под самой крышей. Мало того что окошки были крохотными, на них еще и решетки имелись. То есть, понял я, выбраться из вагона без посторонней помощи нам вряд ли удастся.
— Кажется, мы крепко влипли... — пробормотал я.
Ванька повернулся на звук моего голоса.
— Да уж... Интересно, какая сволочь нас так шандарахнула?
Я теперь присел и взялся за затылок, в котором гудело и звенело, как в пчелином улье.
— И как долго нас собираются здесь держать? — дополнил я Ванькин вопрос своими. — И зачем? И...
Не договорив, я стал судорожно шарить по карманам.
— Пропало! — сообщил я Ваньке. — Все пропало! И все наши выписки, и бумага от Степанова! Осталась только гаечка, оброненная Брюсом.
— Это Климентьев, точно, — заявил Ванька. — Он догадался, что мы обо всем догадаемся, и заманил нас в ангары. Степанов верит ему — и поверит, что с завода мы ушли благополучно. А мы укатим вместе с вагонами!
— Недалеко укатим. — Я хотел улыбнуться, но скорей скривился от боли. — Сортировочная станция в трех километрах, и на ней мы поднимем такой ор, что нас сразу обнаружат. Там ведь полно народу — и военизированная охрана, и вообще... И потом, вагоны уйдут не раньше, чем сегодня в ночь, а нас начнут искать еще с вечера, факт. Мы услышим, как нас ищут, — и закричим.
— Значит, нас заберут отсюда в другое место еще до того, как нас начнут искать, сказал Ванька. — И страшно подумать, что сделает Климентьев, чтобы навек избавиться от нас... Одно несомненно: Дед — это он! А ты не хотел мне верить!
— Признаю свою ошибку... — пробормотал я.
И тут мы услышали стон в дальнем углу вагона.
Нас бросили на крохотном пятачке, чуть присыпанном опилками: единственном свободном от завалов металлического лома месте. А стон доносился из-за этих груд металла.
— Кажется, мы не одни! — подскочил Ванька — и от резкого движения его мотнуло из стороны в сторону.
— Уже легче, — сказал я, тоже поднимаясь. — Полезли туда. Кажется, насчет Климентьева прав был я, а не ты. И если так, то я знаю, кто Дед!
Мы перебрались через горный хребет из распиленных алюминиевых лодок и рулонов алюминия, и на еще одном пятачке, не занятом металлом, обнаружили Климентьева. Он негромко стонал, его глаза были закрыты, его голова разбита в кровь.
— Василий Петрович!.. — затрясли его мы. — Василий Петрович!
Он открыл глаза и приподнял голову.
— Ребятки... — прохрипел он. — Простите дурака... Кто...
— «Тридцать три несчастья», — сказал я.
Климентьев резко присел — от изумления полностью придя в себя и даже забыв о боли.
— Что?! Епифанов?!
Ванька выпучил на меня глаза.
— Ну, Борька!.. На этот раз ты точно пальцем в небо!.. Видно, у тебя мозги перекорежило от удара по башке!..
— Епифанов — это Дед, — сказал я, стараясь говорить твердо и спокойно. — И это все объясняет. Но давайте подробности потом... Сперва нам надо выбраться отсюда. Мы это сможем, Василий Петрович?
— Не знаю, — ответил Климентьев. — Надо попробовать... Помогите мне встать...
Он кое-как поднялся, опираясь на нас, потом, уже поуверенней, добрался до дверей вагона.
— Заперты, — сообщил он, подергав их туда и сюда. — А доски вагона крепки, не прошибешь. Если бы еще подобрать стальной ломик, то можно было бы попытаться. Но тут сплошной алюминий... и не наш! — добавил он, потрясенно оглядываясь по сторонам.
— В том-то все и дело, — кивнул я. — Теперь я знаю, какая затеяна махинация и как хотят потопить Степанова. Но чтобы выручить Степанова, нам надо выбраться отсюда до того, как с нами сделают что-нибудь совсем дурное!
— Объясни все-таки поподробней... — начал он, но тут мы услышали знакомое насмешливое стрекотание.
— Брюс!.. — ахнул Ванька.
Брюс, скотина подлая, сидел у окошка, пялясь на нас сквозь решетку, и что-то издевательски тараторил.
— Тихо!.. — шепотом сказал я. — Есть у меня идея...
Я лихорадочно соображал. Если Брюс утащил бриллиантовое кольцо в конуру Топы, то, очень вероятно, и что-то другое, особенно ценное в его глазах, он отволочет в тот же тайник. Что-то, на чем, естественно, будет наш запах — и Топа поднимет панику. Но чтобы родители поняли причины этой паники, это что-то должно быть определенно моим...
От волнения я прижал руку к груди — вдруг понял: вот оно!
В прошлых повестях я немало рассказал о нашем замечательном местном священнике, отце Василии. Отец к религии относился спокойно, но отца Василия очень уважал, посещал его храм, помогал ему во всех его благих начинаниях типа сбора теплой одежды и продуктов для детей из самых бедных семей и организации ежедневных бесплатных обедов для пенсионеров в трапезной при церкви — начинаниях, которые отец Василий называл с усмешкой «моя партизанщина»: его неуемная энергия порой настолько доставала вышестоящие власти, что вместо благодарности он получал по шапке за «излишнюю суетливость». И естественно, отец нисколько не был против, когда отец Василий подарил мне и Ваньке по крохотному образку из эмали на золотой цепочке: мне — Бориса и Глеба, Ваньке — Крестителя Иоанна — и велел носить постоянно, никогда не снимая. Этот образок и сейчас был на мне. И, если Брюс доставит этот образок в конуру Топы, а Топа в зубах принесет его родителям или своим беспокойным поведением заставит их как следует пошарить конуре, то ни у кого не возникнет никаких сомнений, что нас надо спасать. Все примчатся на территорию завода — и Степанов, и Миша со своими эфэсбешниками... А если догадаются взять с собой Топу — а ведь они наверняка догадаются, — Топа в несколько секунд приведет их к вагону...
Теперь задача была только в том, чтобы Брюс взял образок и чтобы доставил его не куда-нибудь, а в Топину конуру...
— Брюс, — заговорил я, сняв образок и держа его в луче света, чтобы тонкая золотая цепочка и яркая эмаль сверкали и играли как можно привлекательней. — Брюс, миленький, смотри, что я тебе дам. Можешь отнести и спрятать у Топы в конуре, ладно?
Брюс склонил голову набок и несколько задумался. Я осторожно подобрался к окошку, протянул руку, Брюс порхнул прочь. Я повесил образок с цепочкой на решетку и стал ждать. Через две минуты Брюс не выдержал, подскочил к окошку, ухватил образок — и был таков!
Я облегченно перевел дух. Ванька и Климентьев, которые следили за всем этим затаив дыхание, — тоже.
— Теперь главное, чтобы Брюс отнес это не куда-нибудь, а в Топину конуру, — сказал я. — И как можно скорее!
— Брюс отнесет! — уверенно заявил Ванька. — Он умный, и он просто обязан нас выручить!
