— Лида! — Ольга тихо ахнула. — Ну, зачем ты из себя строишь?
Очень долго Лида Берестова молчала, в упор глядя на Ольгу, словно бы именно Ольга была в чем-то виновата!
— Зачем ты за мной следила?
— Да не следила я, вот же… японский городовой! Так получилось, ты пойми. Я приехала, чтобы осмотреть место пожара, ну и тут… одно за одним. Она стала рассказывать про встречу с Верой Петровной, про лыжи и снегирей. Дошла до довольно-таки опасного места, где Лида и Олег… ну и так далее.
— Ты нас видела?
— Я не смотрела, Лида!
— Олег что-то знает?
— Да говорю же тебе… — И теперь уже сама посмотрела Лиде прямо в глаза: — Так, значит, это все-таки ты?!
— Я тебе могу все рассказать — все, как было… А ты уж решай!
Хотя что Ольга могла решать?
— Завтра, после школы, согласна?
В ответ Ольга пожала плечами: какое тут требовалось согласие или несогласие?..
— А теперь ты можешь отсюда уехать? Я тебе машину дам!
Ольга хотела сказать, что не надо ей никакой машины, но едва подумала, как опять придется на лыжах непослушных, пудовых да еще и по темноте начинающейся пилить через лес…
— Ладно, я только лыжи возьму.
— Ты можешь Олегу ничего не говорить? Ольга кивнула, и они расстались.
Не стоит рассказывать про вечер этого дня. Он был нелегок для Ольги. Во-первых, надо было все скрывать от Олега, а во-вторых, надо было как-то с дедом Олавой договориться, чтоб он не рассказывал, куда она «лыжничала».
— А тогда ты мне лично все расскажи! — шептал дед, сверкая своими черно-фиолетовыми глазами. — Иначе…
Бабушка Тома, наблюдавшая за этой сценой, которая разыгрывалась в углу гостиной, сказала с
сердцем:
— Олава! У тебя нутро рабовладельца, хотя должно быть наоборот! Не мучай ты нашу внучку!
— Кто ее мучает! — закричал дед Олава чисто мальчишечьим голосом. — Она сама меня мучает!
Глава XXXIII
Под деревом в метель
Все-таки этот вечер удалось кое-как дожить. Во многом и потому, что Олежка пребывал в сладких воспоминаниях, о свидании со своей золотой и серебряной Лидой. Ольге это было слегка обидно-, однако очень слегка. В самом деле, как левая рука может обижаться на правую, если правая, например, держит букет цветов, а левая — нет?! Так подумала Ольга на самом краешке сна. И потом провалилась в эту медовую, мягчайшую пропасть. И ничего плохого этой ночью ей не снилось. Как и, можно сказать, всегда…
— Ну? Ты ему ничего не говорила?!
Лида и Ольга сидели в школьном кафе за отдельным столиком, кругом веселился народ, отмучившийся после занятий… Да, конечно, здесь все было в курортном режиме. Но, что там ни говори, а уроки есть уроки, и учителя есть учителя, поэтому разрядка все равно необходима!
Ольга ничего не ответила на Лидии вопрос, лишь внимательно, пытливо, как раньше писали
в книжках, смотрела на свою… подругу. И без этих многоточий теперь уж не обойтись!
— Ну что ты на меня смотришь? — сказала Лида почти сердито. — Неужели думаешь, я просто так это сделала? Неужели ты не догадываешься, что на это у меня были самые крутые причины!
Оля ничего не успела ответить после такой, можно сказать, атаки, а Лида вдруг поднялась:
— Идем отсюда! Здесь все на меня смотрят! Идем на улицу!
Хотя там была настоящая метель, это напоминал о своем скором приходе февраль — кривые дороги. Однако Ольга не стала спорить, поднялась из-за уютного столика.
Они вышли на школьный двор, миновали заснеженный, сейчас очень тихий, очень безлюдный парк, который был частью Острова, выбрали скамейку — самую дальнюю, можно сказать глухую, стоящую в углу у стены.
— Садись, не бойся, я недолго! — сказала Лида, словно собиралась Ольгу в чем-то обвинять.
А сама говорила долго! И они в результате здорово промерзли. Но обе не заметили этого.
Нам можно рассказывать это не так подробно, не передавать каждое Лидино слово и каждую ее слезу, которых, кстати, было пролито немало… Итак, вот эта история.
Живет девочка, горя себе не знает. И даже более того — имеет все, чего только пожелает ее душа. И на Канарских островах она от простуды лечится, и на горных лыжах покататься может во Французских Альпах (есть такие замечательные горы, а в них еще более замечательные и очень дорогие курорты), и… Да господи боже мой, хочешь — заведем тебе тигренка? И завели бы, если б вовремя не поняли, что это довольно-таки опасное дело.
Я не к тому это пишу, что «девочку баловали». Были бы у наших родителей такие же возможности, как у господина Берестова, они, наверное, давали бы нам то же самое. Я к тому только, что, когда человек буквально утопает во всем прекрасном и замечательном, ему отчего-то хочется… какой-нибудь гадости.
Что-то подобное произошло и с Лидой. Все было у нее: и лучшие книги, и лучшие фильмы, и в Москву на премьеру в Центральный детский театр на папином самолете. И так далее и тому подобное. Но вдруг, необъяснимым образом обведя вокруг пальца бдительных охранников, она стремительно познакомилась с Димкой Стариковым… господином Стариканди. Стремительно еще и в том смысле, что дико стремилась к этому!
По своему обычаю, Лида не говорила, кто она такая. Гуляла со Стариканди, а когда ей надо было поцеловаться, отправляла Пашу в другой конец сквера или улицы,
А Стариков, кстати, тоже был непростой человек: звезда — пусть и местного значения, но звезда! Приятно быть подружкой атамана, уж вы поверьте. Приятно крутить судьбами твоих неожиданно появившихся подчиненных, приятно и даже дико приятно рискнуть. Причем не папиными долларами, полученными на карманные расходы, а собственной жизнью! Хотя бы ее частью… А как это? А, например, пойти к поезду Барнаул — Москва, встретить «одного делового пацана» и взять у него некий пакет.
— А там что? — спрашивала Лида.
— А тебе обязательно это ущучивать? — зло и весело щерился Стариканди.
— Обязательно!
— Там соломка.
— Что?..
— Темная ты, куколка. Соломка — это наркота! Так тебя устроит?.. Это без вариантов колония! И очень даже возможно: менты за ним секут… — опять ощерился.
Была у Стариканди такая манера: вместо улыбки поднимать правую часть верхней губы, словно он хотел показать, какой там у него клык.
— Ну что, сделаешь или..? — И далее он употреблял словечко, которое в другом обществе считалось бы отвратительным.
Оно и было отвратительным. Однако только обжигало томительно, покалывало, покусывало изнутри. Лиде становилось противно и… приятно.
Там было много всего, много всяких «деталей», и она некоторые Ольге рассказала, а некоторые не стала. Потому что гадкие вещи рассказывать тяжело, хоть они и кажутся поначалу вроде как героическими.
И однажды наступает вдруг момент, когда ты совершенно отчетливо понимаешь: это все дрянь, грязь, отрава. Не словами понимаешь, а самой душой. И у тебя — непреодолимое желание вырваться.
Только это удается далеко не всем. Большинству девчонок из той Лидиной компании просто деваться было некуда: они в этом живут с самого, можно сказать, детства. Да у них иной раз дома еще хуже, чем в той компании. Здесь хоть тебя кто-то вроде бы любит. А дома — никто! И такие девчонки, конечно, — остаются.
Но у Лиды-то, слава богу, было куда уйти, было чем от них защититься. Она их, в сущности, не боялась. Она в них просто играла. И вот однажды, когда новизна и острота прошли, когда Лида увидела, что это такое на самом деле, она решила, как там выражались, «резко отвалить».
Однажды просто не явилась на встречу со Стариковым, перестала ходить в места его, так сказать, обитания… К тому времени Стариканди уже знал, кто такая Лида Берестова. Но одно дело — знать, другое дело — в ее крепость проникнуть. Лида на это именно и рассчитывала.
Стариканди, понятное дело, позвонил, Лида ответила, что занята, что у нее много теперь работы по школе, что она поступила в более сильный класс. Все это было полным враньем. Но ведь так всегда поступают воспитанные девочки, когда хотят дать своим кавалерам знать, что они решили «начать новую жизнь».
Сперва Димка так и среагировал — вроде бы расстроился, типа: не знал, что делать, и бегал по стеночкам с горя. Однако это на Лиду нисколько не подействовало. И Стариков будто бы отстал, поняв безнадежность своего положения.
Но вдруг недели через две после того, как Лида «отшила» его в мягкой товарищеской форме, Стариканди позвонил снова:
— Надо встретиться, королева, — сказал он каким-то новым, чужим голосом.
Непонятно почему, но Лида вдруг испугалась. Правда, сумела переназначить встречу на якобы более удобное ей время: чтоб Стариканди не догадался, что она дергается. А сама в это время дергалась и проклинала себя, зачем было оттягивать свидание на лишние три часа нервотрепки.
