Тео пытался расколоть школьную систему. Согласно официальному сайту, в Джексонской начальной школе учились четыреста пятнадцать детей, от подготовишек до пятиклассников, но списка учеников не было. Зато удалось найти список учителей, с цветными фотографиями и электронными адресами. Тео счел это неплохим началом. Организация родителей и учителей имела отдельный сайт, где нашлись несколько имен и контактная информация, но больше не было почти ничего.
Почти час мальчики искали в Интернете имена учащихся, учителей, родителей, администраторов — всех, кто был хоть как-то связан с учреждениями, которые Тео и Харди задумали использовать в своей кампании.
Тео скучал в конторе, убивая время. В четыре они с Эйприл Финнимор договорились встретиться в «Замороженных йогуртах Гуффа» на Главной улице, куда ходили каждую неделю. Эйприл часто оставалась дома одна — старшие сестры уже вылетели из неуютного родительского гнезда, — однако ее это не тяготило: девочка была смышленой, остроумной и проявляла незаурядные способности к рисованию. Тео не воспринимал ее как подружку в романтическом смысле — для него Эйприл была настоящим другом, который по прихоти судьбы оказался девчонкой. Но большинство ребят не понимали, как это с девочкой можно просто дружить, и Тео уже устал объяснять. Сложная штука — отношения.
Винс, помощник миссис Бун, заглянул к Тео:
— Слушай, съезди в канцелярию суда! Это надо подать до пяти часов и зарегистрировать сегодняшним числом.
Винс бросил на стол файл с документами по разводу, который вела миссис Бун.
Тео вскочил:
— Сейчас съезжу!
— Вот спасибо, — обрадовался Винс и скрылся за дверью.
Тео мало что любил больше, чем поездки в окружной Страттенский суд — он готов был мчаться туда под любым предлогом. Мальчик потрепал Судью по макушке, пообещал скоро вернуться, схватил файл и побежал к велосипеду.
Здание суда было самым большим в Страттенберге — и самым внушительным. У входа высились толстые колонны, к которым вели длинные широкие ступени. Оставив велосипед у стойки, Тео побежал вверх по лестнице. Обычно в вестибюле толпились юристы, полицейские и работники суда, но Тео по опыту знал, что в пятницу здесь никого не бывает. Его мать часто жаловалась, что в пятницу после обеда судью не застать, а Айк говорил, что в пятницу юристы потихоньку смываются в свои излюбленные бары восстанавливать силы после трудовой недели.
Пробежав через пустой холл, Тео поднялся на третий этаж, в суд по делам семьи и брака, где секретарем работала его тайная любовь, красавица Дженни. Он бы на ней женился, не будь Дженни замужем и в интересном положении.
— Здравствуй, Тео, — улыбнулась она, и ее кроткие голубые глаза засветились. Тео залился краской и подал папку:
— Здравствуйте, Дженни. Можно зарегистрировать сегодняшним числом?
— Классная фотография у тебя в газете, — сказала секретарша, разбирая бумаги. Тео любовался ею из-за высокой стойки ресепшена.
— Спасибо.
— Как Судья?
— Поправляется. Еще в бинтах, но вполне живой.
— Я слышала, этих негодяев утром выпустили из тюрьмы.
— Да, — подтвердил Тео. — Их адвокат подала апелляцию и добилась освобождения, но они свое еще отсидят.
— Надеюсь, — сказала Дженни, штампуя документы. — Сейчас все зарегистрирую.
— Спасибо. До свидания.
На этом можно было и уходить, но Тео, как всегда, прирос к полу, не в силах отвести от Дженни глаз.
— Пока, Тео, — улыбнулась она. — Береги собаку.
— Непременно.
Тео вышел из канцелярии с бьющимся сердцем — при виде Дженни у него каждый раз учащался пульс. По пути он заглянул в зал суда Генри Джентри, самый большой и парадный, и с удивлением увидел, что там темно и пусто. Тео спустился по лестнице, поглядывая на большие портреты покойных судей, но по пути к выходу его кто-то окликнул. Обернувшись, мальчик увидел смутно знакомого человека лет сорока, лохматого и бородатого, в видавших виды кроссовках.
— Я Норрис Флэй из «Газеты», — сказал, подходя, мужчина. Флэй явно был из тех, кто считает несерьезным подавать руку тринадцатилетнему, вот он и не подал. Тео, глядя на него снизу вверх, спросил:
— Как поживаете?
— Хорошо, а ты?
— Замечательно.
— Есть минута?
Вообще-то было уже без десяти четыре, и Эйприл вот-вот подойдет к «Замороженным йогуртам Гуффа». Выросший в семье юристов, Тео с материнским молоком впитал недоверие к репортерам, чья работа — разнюхивать и предавать гласности то, о чем люди предпочитали бы умолчать. Родители Тео соблюдали неписаное правило неприкосновенности частной жизни обратившихся к ним людей, и мальчика поражало, как иногда по телевизору адвокаты азартно выбалтывают пикантные подробности дел своих клиентов. В старом добром «Бун энд Бун» порядки были иные. Отец Тео часто говорил: «Юристы и репортеры — дрянное сочетание».
— Допустим.
— Понравилась фотография во вчерашней газете?
— Ничего фотография, — сказал Тео, оглядываясь. — А в чем дело?
Флэй тоже осмотрелся по сторонам — случайный прохожий мог решить, что подросток забирает наркоту у дилера.
— Уже уходишь?
— Да.
— Давай пройдемся.
Они вышли из здания суда и остановились за одной из колонн.
— Как твой пес?
— Нормально. — Тео не понимал, почему Флэй вдруг захотел поговорить, и нервничал все сильнее. Вдруг кто-нибудь увидит, как они шепчутся на ступенях суда?
Флэй прикурил сигарету и выпустил струю сизого дыма над головой Тео. У него был бегающий взгляд, и сам репортер казался каким-то дерганым. Тео захотелось отойти на пару шагов.
— Об этом шоссе ходит много слухов. Мой источник сообщает, что местные бизнесмены давят как сумасшедшие, почуяв возможность хорошо заработать. Ты меня понимаешь?
Тео рассматривал свои ботинки.
— Особенно усердствуют застройщики, — продолжал Флэй. — Эта стая стервятников только и ждет одобрения проекта, чтобы слететься и понастроить торговых центров и всякого фастфуда по обе стороны шоссе. Не успеешь оглянуться, как пробки там будут не меньше, чем сейчас на Бэттл-стрит.
Тео молчал. Флэй ждал, выпуская из ноздрей сизый дым.
— Больше всех усердствует Джо Форд. Знаешь такого?
— В первый раз слышу, — сказал Тео, поднимая глаза на Флэя и нимало не заботясь о том, что лжет. Он видел Джо Форда в стенах «Бун энд Бун», но репортеру этого знать не полагалось.
Флэй сверлил его взглядом, словно зная правду.
— Твой отец не один год был адвокатом Форда.
— И что?
— А на днях Форд отказался от услуг «Бун энд Бун». Почему, не знаю, но готов спорить, это как-то связано с шоссе.
— Чего вы от меня-то хотите? — не выдержал Тео.
— Информации.
— И не мечтайте, я ничего не знаю.
— Может, узнаешь? Покопайся, найди что-нибудь ценное, помоги остановить строительство!
— Копаться — ваша работа, а не моя.
— Мы же в одной команде, Тео! — Флэй достал из нагрудного кармана белую визитку и сунул ее мальчику. — Вот мой телефон. Что-нибудь узнаешь — позвони. Обещаю полную конфиденциальность. Я свои источники не раскрываю.
Тео нехотя взял визитку и молча отошел. Он знал, что не сделал ничего плохого, но почему-то на душе у него было скверно. Он сел на велосипед и поехал по Главной улице, раздумывая, говорить родителям или нет. Джо Форд уволил его отца только вчера — откуда Флэй об этом знает?
Эйприл уже ждала за их обычным столиком. Она заказала свой любимый замороженный йогурт, Тео — шоколадное мороженое «Ореос». Эйприл казалась подавленной, и Тео знал причину: ее родители вели между собой бесконечную войну, и если бы процедура развода еще не началась, грозили бы друг другу разводом. Тревоги Тео сразу показались пустяком, когда девочка описала последнюю ссору родителей. Он не знал, что посоветовать, и молча слушал. Эйприл мечтала уехать, как старшие сестры, но в тринадцать лет уезжать некуда. Сидя дома, как в ловушке, в своем воображении она создавала вымышленные миры, в которых ей удавалось убежать в Париж изучать историю искусств и живопись на берегах Сены.
