— Нет, — расслышала Маша ответ генерала. Все трое уселись в джип и уехали.
— Других генералов уже выписывают, — заметила Маша, поторапливая Ухова. — Дядь Вась, может, вы посидите, а я пойду в справочную, узнаю, в каком корпусе Дед?
— Вместе пойдем, — встал Ухов.
Пока он заправлял под ремень пузо и вытирал платком потное лицо, Маша уже вбежала в корпус и сунулась к окошку справочной.
— У вас лежит генерал Алентьев, скажите, когда его выпишут? — одним духом выпалила она.
Справочная женщина была немолодая и, судя по всему, очень уважала свой возраст и свою работу.
— А ты кто ему будешь? — неторопливо спросила она.
— Внучка.
— Да, звонила ему внучка, — подтвердила справочная женщина, как будто Маша этого не знала. — Что же ты опаздываешь? Я сказала: «Выпишут в час», это значит, выпишут ровно в час, у нас строго…
— Да-да, еще бы! — Маша готова была согласиться с чем угодно. — А где дедушка?
— Уехал. Только что и уехал. Как вы с ним не встретились?
У Маши сжало сердце:
— На черном джипе?
— Не знаю, я за ним не бегала. Но только пришли за ним из охраны президента, документы мне показали. Один майор, а на вид не скажешь, совсем молоденький.
Ухов подошел, немного отстав от Маши, и слышал почти весь разговор. Он отодвинул Машу от окошка и рявкнул:
— Фамилия!
— Белякова, — испуганно прошептала справочная женщина.
— Майора фамилия!
— Я не помню. Простая фамилия: Санин, Ванин. Или Панин. А что случилось?
— Ничего, извините, — остыл полковник. — Они не говорили, куда его повезут?
Справочная женщина по-куриному встряхнулась и спросила строгим голосом:
— А кто вы такой, чтобы вам все рассказывать?
Ухов сунул в окошко красную книжечку, помахал ею и тут же спрятал.
— Полковник Ухов, разведка. Так куда, говорите, повезли генерала Алентьева?
— В Барвиху, в санаторий. Он сперва ехать не хотел, а майор ему: «Вам уже палата выделена, товарищ генерал…»
— Спасибо, — схватив Машу за руку, Ухов потащил ее к выходу.
— Как же так, дядь Вась? — не понимала она. — Ладно — мы его не узнали, забинтованного. Но Дед! Прошел в двух шагах и не заметил!
— Или он еще плохо видит, или он не Дед.
— А кто же? — Маша остановилась. — Ой, правда, дядь Вась! Погодите, я спрошу, вдруг у них есть другой генерал Алентьев.
— Спрашивай, а я пойду потихоньку, — безразлично махнул рукой Ухов.
Другого генерала Алентьева в глазном центре не было ни сегодня, ни вчера, ни последние двадцать лет, как сказала справочная женщина.
Маша догнала медленно бредущего Ухова и пошла рядом.
— По росту — Николай Георгии, — вслух рассуждал полковник, — только Николай Георгич худой, а этот среднего телосложения. Он там не поправился у вас в Укрополе?
— Не поправился. Кожа да кости, — ответила Маша. — Может, форма мешковатая?
— Может быть, — согласился Ухов.
— Или в Курске напутали, — продолжала Маша. — Вдруг там есть свой генерал Алентьев? Его ранило в лицо, и вот курского Алентьева отправили в Москву на операцию, а дедушка до сих пор где-то там лежит в больнице.
— Чтобы так все напутать, они должны быть круглыми тезками: Алентьевыми Николаями Георгичами. Это редкое совпадение. А чтобы круглые тезки были еще в одном звании… Ладно, зачем гадать, — оборвал себя Ухов. — Примем пока такую версию: Дед плохо видит после операции, вот и не заметил нас. Поехали в Барвиху.
Черный джип, конечно же, давно умчался. А Ухов с Машей стали застревать в пробках. К санаторию они подъехали часа через три. Там «жигуленок» не пустили даже на подъездную дорожку, и пришлось идти пешком. Дошли до ворот, а дальше их не пустили вообще, «ни конными, ни в пешем строю», как выразился Ухов.
Правда, сначала красная книжечка Ухова подействовала на охранника. Он куда-то звонил и неслышно разговаривал за стеклом в будке. Потом высунулся и спросил у Маши:
— А ты ему кто?
— Внучка.
Охранник еще поговорил, повесил трубку и при-эыл дверь будки.
— Генерал отдыхает, сегодня к нему не пускают никого, — сказал он и сразу заперся.
— Вот те, бабушка, и Юрьев день, — проворчал Ухов. — Ты что-нибудь понимаешь?
— Не-а.
— Не похоже это на Николая Георгича. П< генерала и сразу заважничал?!
Они пошли назад вдоль высоченного глухого забора. По верху еще тянулась колючая проволока. Забор выглядел неприступным, но только не для тех, кто выигрывал турниры по пейнтболу.
— Знаешь, что? — начал Ухов.
— Знаю. Костюм жалко, — сказала Маша. Она была в «сафари» и уже мысленно примерилась к забору: высокий — это ничего, а вот колючая проволока погубит ее лучший костюм.
— В конце концов, вещи нужны, чтобы носить, а не любоваться, — заметил Ухов.
Маша считала, что одно другому не мешает, но промолчала. Все равно придется лезть через забор. Она не заснула бы, пока не узнала, что случилось с Дедом.
В голову лезли самые мрачные и самые глупые мысли. Мрачные: а вдруг Дед сошел с ума от снотворного? Поэтому и секретность такая: джип с мигалками, санаторий, в который не пускают. Причем к другим больным пускают, а то бы охранник в будке не стал и разговаривать с Машей и полковником… А дурацкие мысли были такие: Деда схватили наши контрразведчики, забинтовали, чтобы никто не узнал, и теперь допрашивают в тайных подвалах санатория. Как-никак, он двадцать лет просидел в американской тюрьме. За это время и самый стойкий человек мог сдаться и перейти на службу к американцам… Словом, надо было поговорить с Дедом, и Маша собиралась сделать это сегодня.
Они с Уховым отошли подальше от будки охранника и стали выбирать, где перебросить Машу через забор. Дело это непростое, когда забор глухой и ты не видишь, что происходит по ту сторону. Один уголок не понравился Ухову: поблизости виднелся корпус санатория, и полковник боялся, что Машу заметят из окон. В другом месте был слышен стук мячика, там играли в теннис.
Наконец, им здорово повезло. Маша приметила дерево с нависавшей над забором толстой веткой. Значит, «сафари» не познакомится с колючей проволокой. Мало того, чуть подальше был и путь к отступлению: похожее дерево росла на земле санатория, протягивая ветку на эту сторону.
— Охрана несется крайне небрежно, — заметил Ухов. — Давно было пора спилить эти ветки.
— Несется?! — Маша представила, как охранник из будки несется куриными яйцами, кудахча и хлопая руками. Это было так забавно, что она подавилась смехом и не могла ничего сказать, только кудахтала.
— Это у тебя нервное, — решил Ухов. И вдруг заткнул ей рот. — Тихо!
Ветки на санаторном дереве раскачивались. По ним кто-то лез. Еще немного, и над забором показались забинтованные руки, потом голова в мягком кепи из камуфлированной ткани и плечи с генеральскими погонами. Из-под кепи виднелись бинты.
Схватив Машу в охапку, полковник метнулся за ближайший куст. Его потная рука по-прежнему зажимала ей рот. Маша замычала и стала извиваться. «С ума он сошел! Это же Дед!»
— Тихо, — повторил Ухов. — Позвать его хочешь?
— Угу.
— Не зови, пока не спрыгнет на нашу сторону. Обещаешь?
Маша опять угукнула и вдобавок еще моргнула: «Обещаю-обещаю, только отпустите».
— А зачем, дядь Вась? — шепнула она, как только полковник освободил ей рот.
— Не хочу, чтобы он опять удрал. Тихо, сейчас все узнаем.
Нависшая над забором ветка прогнулась, почти касаясь колючей проволоки. По ней на четвереньках ползла мумия с забинтованным лицом. Снятый для удобства ремень висел у нее на шее, форменная тужурка задралась. Маша увидела отвисшее пузцо, совсем не похожее на поджарый живот Деда. Пузцо было загорелое и блестящее, как надутый шарик.
— Это не Дед! — закричала она.
Мумия вздрогнула, и колени соскользнули с ветки. Секунду она пыталась балансировать, удерживаясь одними руками, а потом сорвалась вниз. Проволочные колючки надежно впились в генеральские штаны, мумия повисла вниз головой, и черные очки упали с ее лица. Маша подбежала и увидела чужие, злые и напуганные глаза.
— Ты кто? — вылез из кустов полковник Вася.
— Генерал Алентьев, — убито пролепетала мумия. Голос показался Маше знакомым. И глаза она где-то видела раньше. Посмотреть бы в лицо этому «генералу Алентьеву»… И вдруг она вспомнила: поезд, перестук вагонных колес и сварливое бурчание Темирханова: «Разве это мина? Детская хлопушка.
Я видел, как выводили проводника… У НЕГО ГЛАЗА БЫЛИ ЗАБИНТОВАНЫ».
— Товарищ генерал, подайте чайку. С сахаром и со снотворным! — бросила Маша в перевернутое лицо самозванца.
Глава XX
ЕЩЕ ОДИН ДЕНЬ ГЕНЕРАЛА АЛЕНТЬЕВА
«Цок-звяк», — дребезжит отставшая подковка на сапоге надзирателя. В наших тюрьмах их называют контролерами, но от этого не легче. Тихо лязгает заслонка «глазка» в толстой железной двери. Надзиратель заглядывает в камеру, освещенную синей дежурной лампочкой.
