— Фауль просто не мог оставаться, — пояснила Марион. — Он был, так же как и я, глубоко нелюбим мачехой.
…Марион оказалась толковой служанкой. Застучали тарелочки, зазвенели чашечки — по графской опочивальне пронесся пленительный запах горячих гренок. Макали в мед, запивали молоком. Порядочно проголодавшись за обедом, Эвелина уплетала гренку за гренкой. Марион — о, ужас, если б увидел граф! — ела так, что за ушами трещало. Кот тоже не отставал. А наевшись гренок и напившись молока, свернулся уютным калачиком прямо посередке высокой кровати в кружевах и с балдахином.
До самой темноты играли с куклой Изабель, изображая из нее то мачеху, то матушку Молотильник, то «испорченную девчонку». Потом вздумали обследовать весь графский замок. О, это была замечательная идея!
Замок был такой большой и такой таинственный!..
* * *
Шли длинными извилистыми коридорами. Все дальше и дальше… через комнаты направо, налево… Открывая все новые и новые двери. Поднимаясь по лестницам… все выше и выше. Заглядывая в громадные резные комоды. Проскальзывая мимо строгих рыцарских статуй. Заныривая в просторные кресла с высокими спинками.
Да, он был очень-очень большой, ее собственный замок, с гордостью думалось Эвелине. Пожалуй, тут поместились бы три… пять… а то и дюжина сиротских приютов, что при монастыре Пигалиц.
В одной из комнаток, покрытый паутиной, висел большой портрет. На нем были изображены трое: дама с большими грустными глазами, пухлощекий младенец у нее на руках и рыцарь с орлиным носом и золотой цепью на груди.
— Клянусь Пресвятой Девой! — прошептала Марион, оглядываясь на портрет. — Эта дама — ваша покойная матушка! Те же глаза, тот же овал лица…
Да, пожалуй, не признать этого было нельзя. И в таком случае младенец на коленях должен быть никем иным, как самой Эвелиной. Большеглазая малышка в платье с пышными оборками забавлялась блестящей цепью на груди рыцаря.
Да, но кто в таком случае рыцарь?..
Только не отец, сходства абсолютно никакого.
Эвелина пробовала попристальнее разглядеть портрет.
Но портрет точно так же пристально воззрился на Эвелину. Черные глаза изображенного рыцаря смотрели прямо на девочку. И куда бы она ни двинулась, взгляд следовал за ней.
Стало жутко и как-то не по себе. В конце концов, смутившись, девочки выскользнули из комнаты вон.
Дальше… дальше… Коридор за коридором… Дверь за дверью… В какой-то момент обе пожалели, что не прихватили свечи. В замке было интересно, но пустынно. И давно заброшенные комнаты ничем не освещались. А вечерняя тьма быстро заполняла замок.
…Возвращались уже на ощупь. Ни зги не видя в темноте. Где же лестница, по которой они поднимались?
Девочки долго — может быть, час, а может, три — блуждали по комнатам: из одной во вторую, из второй в десятую… из десятой в двадцать пятую — путаясь в портьерах и налетая в темноте на столы и стулья.
— Ах, как нехорошо, что мы заблудились, — вздыхала Эвелина. — Может быть, граф волнуется и ищет нас повсюду?
А Марион некстати выглянула в окно. Оно было узкое, стрельчатое, это окно, располагалось высоко, и в него вообще можно было не выглядывать. Но Марион все ж таки привстала на цыпочки, потянулась и выглянула. И увидала круглую луну, сиявшую в ночном небе. И, конечно, тут же вспомнила про монстра.
— Полнолуние! Все знают, что монстр появляется в замке в полнолуние — когда луна круглая, как тыква. Он снимает голову — и ходит из комнаты в комнату. А если кого встретит — отдает бедняге свою голову и приказывает носить по пятам…
Вот так она сказала. И, конечно же, стало очень страшно. Еще страшнее, чем прежде.
Правда, Эвелина попыталась было опровергнуть ложные слухи.
— Нет никаких поводов для беспокойства, — повторила она слова Бартоломеуса. — В замке нет монстра!
Но Марион это не убедило.
— Самое главное в этом деле, — наставляла она, — упаси вас, ваше сиятельство, взглянуть на него, на монстра. Кто взглянет — тут же потеряет разум…
— Н-нет н-никаких п-поводов для… — убеждала Эвелина побелевшими губами.
— А придет в себя — пожалеет, что сразу не отдал Богу душу. Потому что монстр затащит его в свою конуру…
— Боже мой… — шептала Эвелина.
— …и снесет его голову напрочь! — в экстазе продолжала Марион. — И поставит ее к себе на полочку в свою коллекцию… да-да… где уже красуется много других человеческих голов!
Такое жуткое утверждение опровергнуть было тяжело. Почти невозможно. Стиснув зубы, чтобы не стучали слишком громко, и подозрительно вглядываясь в каждый темный угол — о, Пресвятая Дева, страшно! — девочки в отчаянии искали лестницу — ту самую, по которой поднимались час назад.
— Где же она, боже мой, где же она?! — со слезами вопрошала Марион.
— Кажется, кажется, — дрожащим голосом отвечала Эвелина, — она была где-то тут…
— Нашла! — торжествующе вскричала Марион, загремев по ступенькам.
Цепляясь за перила, спускались вниз. Вниз и вниз…
Внезапно лестница кончилась. И обе уперлись в закрытую дверь.
Р-раз! — нажали они на ручку — и оказались в ярко освещенной комнате.
— Боже, благодарю тебя! — всхлипнула Марион. И без сил опустилась на диванчик.
Диванчик, устланный мягким ковром… отделанный мрамором камин, бронзовые подсвечники…
— Это, должно быть, кабинет графа, — догадалась Эвелина. — Э-э… моего отца, — поправилась она.
Да, несомненно, то был кабинет графа Шлавино. Размышляя так, Эвелина увидала вторую дверь — маленькую и узкую — ведшую из кабинета в соседнюю комнату.
Все ясно: там спальня, и граф почивает. Взять канделябр со свечой — и уйти? Или сначала попросить разрешения?
Измерив шагами ковер на полу, вытерев пальцем пыль с каминной полки и полюбовавшись узором на двери, Эвелина набралась-таки смелости и постучалась.
На стук никто не ответил, а дверь оказалась незаперта. И поскольку никто не пригласил, пришлось войти самим.
В спальне никого не было. И вообще — была ли то спальня?
То есть, наверное… конечно… это могла быть и спальня. Если предположить, что графу нравилось спать на столе, уставленном стеклянными колбами: большими, маленькими, худыми и пузатыми, с зеленым, желтым и синим содержимым. Красиво. Загадочно и…
А на столике у окна стояла веселая круглая коробочка. И веселой она смотрелась оттого, что доверху была полна разноцветных конфет: красных, зеленых, синих…
— Ах, какая красота! — умилилась Эвелина. И подошла поближе.
— Чудные конфетки, — облизнулась Марион. — И, наверное, вкусные.
В этом сомневаться не приходилось. Они были такие кругленькие, нарядненькие, сверху обсыпанные сахаром…
Дело в том, что в те далекие времена девочки не каждый день ели конфеты. И даже не каждую неделю и не каждый год. А если уж говорить об Эвелине и Марион, то не забудьте, что еще вчера одна жила в приюте, а другая — у злой мачехи. Сами подумайте: какие тут могли быть конфеты?
Хотя, если честно, то Эвелина однажды попробовала настоящую конфету. Да-да, это было в тот день, когда в город приезжала принцесса Розалия. Со своей роскошной свитой она посетила монастырь и каждой девочке вручила по конфете. Ах, какая она была вкусная, эта конфета! Вкуснее, наверное, чем все конфеты на свете!
Но вот девочки ходили вокруг стола — так и эдак, чтобы получше разглядеть нарядную коробочку — и похоже было… Да, ничего не попишешь: похоже было на то, что вот эти самые конфетки были еще вкуснее, чем те, которыми принцесса угощала приютских девочек.
Кроме того, разглядев хорошенько коробочку, девочки, представьте, обнаружили, что конфет — неравное количество. То есть, например, желтеньких было две, красненьких — две, а вот зелененьких… целых три! Выходило, что одна зелененькая — лишняя.
Дальше — хуже. Потоптавшись еще немного вокруг стола, девочки с тревогой установили, что не только зелененьких было три. Но также и голубеньких!
Крути не крути, но выходило, что две конфетки были лишние.
Что делать? Как быть?
— Граф, наверное, очень расстроится, если вздумает подсчитать, — взволновалась Эвелина.
— Но, может быть, мы сможем как-то помочь? Как-то исправить положение? — задалась вопросом Марион.
Они задумались. Крепко-крепко. И наверняка бы до чего-нибудь додумались, не сомневайтесь, если бы…
Если бы в кабинете за дверью не раздались тяжелые шаги. В том самом, из которого они только что вышли.
Бимм! — стукнул со звоном канделябр за стеной.
От неожиданности обе замерли.
— …И как я тебе уже говорил, действуй бесшумно.
То был голос графа.
Эвелина хотела выйти и извиниться, что забрела не туда, и рассказать о том, как ей понравился ее замок, и кукла, и попросить свечу… И она как раз обдумывала, что сказать сначала, а что потом, когда из соседней комнаты проскрипел незнакомый голос:
