При появлении детей дед Куфель приоткрыл один глаз и приветливо улыбнулся.
— Кого я вижу?! — громогласно вопросил он надтреснутым, но еще довольно зычным голосом.
— Добрый день, дедушка. Хорошая сегодня погода.
Старичок протяжно зевнул и приоткрыл второй глаз.
— Замечательная, только эти проклятые мухи не дают покоя.
— Надеюсь, ревматизм вас сегодня не донимает? Старичок потянулся, отчего тесный его сюртук затрещал по швам.
— Благодарение богу, ничто меня сегодня не донимает, — сказал он и, тепло улыбнувшись, добавил: — Ну а ты, молодой человек, как себя чувствуешь?
— Спасибо, очень хорошо.
— А каково самочувствие твоей уважаемой мамы?
— Спасибо, она абсолютно здорова.
— А твоего братишки?
— Спасибо.
— А бабушки?
— Бабушка, благодарение богу, находится в полном здравии.
Гипця с искренним недоумением прислушивалась к столь витиеватому обмену любезностями. Когда дед Куфель, перечисляя родственников, добрался до бабушки, она тронула Кубуся локтем.
— Слушай, у тебя ведь нет ни бабушки, ни брата.
— Тс-с! — одернул ее мальчик. — Не мешай. Деду нравится расспрашивать, ну так что?
Гипця молча пожала плечами. Она не могла дождаться, когда же наконец ее спутник приступит к делу Креци. Метод Кубуся требовал, видимо, очень большого терпения.
Тем временем старичок поправил на шее большую «бабочку» в горошек и, откашлявшись, провел ладонью по лысине. Потом, окинув Кубуся быстрым взглядом, он спросил:
— А у тебя ко мне какое дело?
— У меня? — протянул Кубусь с безучастным видом. — Да я так… Вот проходили мимо, я и подумал, что хорошо бы вас навестить…
— Ну-ну… — рассмеялся дед. — Очень приятно, что не забываешь старика! — чуть насмешливо проговорил он.
— Что вы, как можно! — живо запротестовал Кубусь. — Вы, наверно, сегодня еще не пробовали пивка?
В глазах старика блеснули веселые искорки.
— Ты как в воду глядел, не пробовал.
— Так какое пиво вам принести?
— Кружечку светлого, только с шапочкой.
— Сию минуту! — Кубусь повернулся на каблуках и исчез в дверях буфетной.
— Золотой паренек, золотой паренек! — с признательностью прошептал старик и, предвкушая близкое блаженство, облизал сухие губы.
Увидев пиво, он окончательно проснулся. Голубые глаза его светились радостью, а полное лунообразное лицо выражало довольство. Сдунув легкую пену, он с наслаждением погрузил запекшиеся губы в прохладную золотистую жидкость и медленно потянул в себя пиво.
— Неплохо, неплохо, — оценил дед Куфель благотворный напиток, — но все же не то, что в прежние времена!
Старик отставил кружку в сторону.
— Ну а теперь скажи, что тебе надо, — произнес он, лукаво прищурив глаз.
— Да, собственно, ничего…
— Говори же, я тебя знаю! — засмеялся старик. — Ну, пожалуйста, скажи, какое у тебя ко мне дело.
Кубусь громко сглотнул.
— Может быть, вы, дедушка, знаете, кто из местных занимается собачками?
— Собачками, говоришь? — Дед Куфель задумался, машинально потирая ладонью лоб.
— Собачками, — подтвердил юный детектив. — У одной пани пропала такса, и она очень по ней убивается.
— Сейчас, сейчас… — Старик отчаянно тер свою лысину. — Готово, уже знаю! Что-то подсказывает мне, да и кости мои чувствуют, что это Толусь Поэт. Знаешь Толуся Поэта?
— Нет.
— Так узнаешь. Очень интересный человек. И какой умный! А если питает слабость к породистым псам, так это, пожалуй, вина не его, а скорей собачья.
— А где он живет?
— Тут недалеко, на Озерной, в доме четырнадцать. Спросишь Толуся Поэта, и каждый тебе покажет. — Дед Куфель понизил голос: — Только не говори, что это я тебе сказал, а то он на меня обидится. И вообще, поделикатней с ним, у него чувствительная поэтическая душа.
ГЛАВА V
ВИЗИТ К ТОЛУСЮ ПОЭТУ
— Озерная, номер четырнадцать. Это, наверно, здесь, — произнесла Гипця. Дети остановились у маленького деревянного домика. Таких домиков-пенсионеров немного уж оставалось в Варшаве. В небольшом садике за проволочной оградой цвели желтые ноготки и крупные пурпурные пионы. За ними, у самого дома, густо разросшиеся сирень и акация заслоняли окна, доставая почти до самого края крыши. Казалось, что крыша поднимается прямо из этих зарослей. А над кустами виднелся выступавший из мезонина крохотный балкончик с разваливающимися перилами. Оттуда сквозь раскрытую дверь доносилось веселое собачье тявканье.
— Это, наверно, здесь, — повторил Кубусь, задирая голову. — Говорил тебе, что дед Куфель знает обо всем. Если у него кости что-то чувствуют, то уж наверняка.
— Интересно, мы найдем здесь Крецю?
— Этого дед Куфель не может знать. Он не ясновидец, у него лишь всегда хорошая информация.
— Ну, ладно… — Гипця задумалась. — А что мы скажем Толусю Поэту?
— Да ведь дед Куфель предупредил нас, что с этим Толусем нужно обходиться деликатно, так как у него чувствительная поэтическая душа.
— А почему этого Толуся называют Поэтом?
— Если бы я знал!
— Может, он пишет стихи?
— Глупая, если бы он писал стихи, ему не пришлось бы воровать породистых собак. В любом случае это умный парень, и с ним нужно быть поосторожнее, чтобы его не взволновать.
Кубусь еще раз окинул взглядом балкончик и, помолчав, неуверенно проговорил:
— Идем?
Обойдя домик, юные детективы оказались в небольшом дворике, откуда лестница вела прямо к мезонину. Они медленно поднимались по скрипевшим ступенькам, с опаской вслушиваясь в биение своих сердец, и наконец остановились у двери, на которой виднелась сделанная мелом надпись: АНАТОЛЬ ГРОХ — МЛАДШИЙ СОВЕТНИК В ОТСТАВКЕ. ПРОСЬБА НЕ ПРИВОДИТЬ ЛЮДЕЙ.
Из-за двери доносились тявканье, поскуливание, вой, словно собачий хор устроил предполуденный концерт.
Кубусь робко постучал, и из глубины комнаты послышалось приглушенное:
— Войдите!
Ребята скользнули в приоткрытую дверь, и их сразу окружила стая лохматых четвероногих: веселый черный пудель, флегматичная элегантная колли, маленькая трясущаяся левретка, смешной бульдожек и… кроткая деликатная такса. Быстрый взгляд юного детектива задержался на таксе. Окрас коричневый с подпалинами… В общем, все говорило о том, что это и есть пропавшая Креця пани Шротовой.
— Добрый день, — сказала Гипця, обращаясь к человеку, лежавшему на надувном матрасе в углу маленькой комнатки. Это был очень длинный и очень худой мужчина, который лежал, подложив под голову одну руку и зажав в другой маленькую книжечку. Он читал ее, беззвучно шевеля губами, и словно не замечал вошедших.
Собаки сбились в кучу у их ног.
— Добрый день! — уже громче повторила Гипця.
— Не мешайте, — прошептал незнакомец, даже не взглянув на детей и не прерывая чтения. Однако через минуту он отложил книжку в сторону и, потирая пальцами глаза, произнес, обращаясь к самому себе: — Ничего не скажешь, великолепные стихи! Нужно их выучить. Тихо, братия! — недовольно прикрикнул он на псов.
Собаки послушно разбрелись по углам, откуда с пристальным вниманием смотрели на тощего мужчину. А тот совершенно невозмутимо потянулся за пачкой сигарет и, не глядя на детей, закурил.
— Любите стихи? — внезапно спросил он.
— Очень даже… — ответила Гипця.
— Это хорошо. Стихи — самая прекрасная вещь на свете. — Он улыбнулся девочке.
Гипця немного осмелела.
— Мы к вам по одному деликатному делу…
— Ну-ну? — Худющий с любопытством взглянул на нее.
— Мы… — сбивчиво продолжала Гипця, — …мы хотели спросить… — Она замолчала, пытаясь перевести дух.
— Не бойся, валяй напрямик. Тогда к делу приступил Кубусь.
— Допустим, — неторопливо заговорил он, осторожно подбирая слова, — что у одной пани жила-поживала такая маленькая таксочка и что сегодня утром случилось одно маленькое недоразумение…
Худющий нетерпеливо кашлянул.
— Какое недоразумение?
Кубусь беспомощно замолчал, и ему на выручку поспешила Гипця:
— Допустим, что та маленькая таксочка заблудилась, не смогла найти своего дома и прибежала на улицу Озерная…
— Допустим, — подхватил Кубусь, — что она прибежала как раз к дому номер четырнадцать…
Худющий окинул Кубуся подозрительным взглядом.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я… — смутился Кубусь, заливаясь краской. — Я… собственно говоря, ничего… Только хозяйка таксочки беспокоится.
Усевшись на матрасе, Толусь Поэт глубоко затянулся сигаретой. Его длинные ноги, даже согнутые в коленях, доставали ему до подбородка.
— Еще не было объявления в газете, — произнес он тихим невыразительным голосом.
— Таксочка пропала лишь сегодня в десять сорок, — объяснил Кубусь.
