Тем временем по лицею поползли слухи.
Первую змею выпустила Машка Румянцева. Перед уроком латыни она вбежала в кл'асс, где уже сидели Лидочка, Костя и Леха Вербов, да и говорит:
— Слышали? Кактуса убили.
— Как убили? — ахнула Лидочка. Костя ничего не сказал, но от такой новости все у него внутри похолодело, а голова наполнилась неприятным гулом.
— Ты с чего взяла? — грубо спросил Вербов Машку,
— Мне Ленка рассказала из десятого.
— Козлиха, что ль?
— Козлова.
— Ну верь дуре.
— Сам ты дурак, Вербов.
Леха рыпнулся за партой, сделав вид, что собирается поймать Машку, она взвизгнула и отскочила к двери.
— Нет, правда, Ленка сказала, — вернулась к страшной новости Машка, — я не вру.
— А она откуда знает? — Леха скептически скривил губы.
— А им завучиха на уроке сказала. Леха засомневался:
— Им сказала, а нам нет?
— Ну они же старшие. И потом Ленка учится с дочкой Анны Петровны.
— А как это случилось? — вмешалась в разговор Лидочка, на которой лица не было, она даже позеленела. Казалось, вот-вот упадет в обморок.
— Я не знаю, и Ленка пока не знает. Говорит, что Анна Петровна долго расспрашивала их о Кактусе: кто его последним вчера видел да кто с ним разговаривал, не жаловался ли он кому-нибудь на опасность. А когда ее спросили, что случилось, завучиха только покраснела вся, рукой махнула и бегом из класса. Только и сказала: «Беда».
— Ну и ду-у-ра.
— Сам ты дурак, Вербов. Ей знаешь, как трудно говорить об этом, у меня тоже мурашки по спине бегают.
— Это ты дура, Машка, а не я и не Анна Петровна. Ну с чего тут следует, что Кактуса шлепнули?
— Она же сказала: «Беда».
— Ну-у ду-ура. Может, он ногу сломал, а то и вовсе просто попал в милицию. Кактус что хочешь натворить может. Ты молчи уж лучше, чем огород городить. Ну-у дура.
— Сам дурак, — вспыхнула Машка и выскочила из класса, видимо, подыскивать других, более доверчивых слушателей.
— Ну-у дура, — снова сказал ей вслед Леха и углубился в домашнее задание. Вчера он не успел его сделать.
Вторая сплетня-змея тоже не заставила себя долго ждать. Она приползла из уст Вжика.
Вжик со своей новостью подлетел на перемене. Он не курил, поэтому на переменах часто оставался один. Тогда Вжик слонялся по коридорам, не зная, как убить время, и заводил разговоры с ребятами из младших классов.
— Кактус из вашего класса или из «Б»? — подошел он с вопросом к группке лицеистов восьмого «А», среди которых стоял и Костя.
Все сразу обернулись, судьба Кактуса становилась главной темой дня.
— Ага, — поспешил согласиться Мотя, — из нашего.
— Что ж вы его не уберегли? — улыбался Вжик, всем своим видом показывая, что он располагает какой-то дополнительной информацией, еще не ставшей достоянием всеобщей гласности.
— А чего его беречь? Гуляет где-то. Тоже мне сокровище, — проворчал Леха Вербов.
— Ну да, не сокровище! Стоит-то сколько! — улыбка Вжика стала еще шире.
— Не больше копейки! — вступил в разговор Федя Ласточкин. — А я и копейки за него не дам.
— Да их нет сейчас, копеек-то, одни рубли, — заметил Миша Туровский: он во всем любил точность.
— Копейки! Рубли! За вашего Кактуса сто тысяч долларов просят! — Вжик выстрелил из пушки самого крупного калибра. — Не ценили вы его. Не ценили!
— Чего-о? — не понял сути сказанного Мотя. — Что значит: «За Кактуса просят»?
— То и значит, — еще подпустил тумана Вжик.
— Чего «то и значит»? — попался на его удочку Мотя.
— Значит, что Кактуса вашего за эти деньги выкупить можно.
— Откуда?
— Зачем?
— Я не знаю откуда и тем более зачем.
Только его папаша письмо получил с требованием выложить за сыночка сто тысяч долларов. Киднеппинг. Ясно?
— Какой пинг-понг? — не понял «одаренный» Мотя.
— Ой, блин, упысаться — «пин-понг»! — засмеялся Вжик. — Ты, ты! — поймал он за рубашку проходившего мимо Антона Пырьева из одиннадцатого класса. — Слышь, я ему говорю: «Киднеппинг», а он мне: «Пинг-понг»!
— Да сам он Кин-Конг, — тут же включился Антон.
— Не, я не въехал, — сам немного улыбаясь, продолжал допытываться Мотя. — Какой «непшшг»?
— Кид-неп-пинг, чмо, — Вжик хотел было постучать его по голове, но Мотя, вдруг покраснев, отбил его руку. Вжик, хотя и был довольно обидчив, легко вспыхивал и лез в драку, на этот раз понял, что надо объяснить по-человечески. — Киднеппинг, — повторил он, — похищение детей с целью выкупа. Понял?
— А-а, — протянул быстро успокоившийся Матвей, — а я думал, какой пинг-понг?
Все опять засмеялись.
— А ты откуда знаешь, что Кактуса похитили? — серьезно спросил Леха Вербов.
— Вот знаю, — ответил Вжик и тут же повернулся, чтобы уйти.
— Вжик, Вжик! — попробовал остановить его Миша Туровский, но прозвенел звонок, и лицеисты заспешили в классы, возбужденно обсуждая услышанное.
«Не бывает двух без трех», — говорят французы. Сплетни-змеи, видно, сговорились подтвердить французскую мудрость, и вслед за двумя первыми приползла третья, самая ядовитая, и ужалила Костю.
Это случилось уже после уроков и совсем случайно. Костя шел к выходу, думая о том, что сегодня ему еще ехать в клуб скаутов — он посещал его уже год и даже ходил летом в скаутский поход в Карелию. А на дом задали до фига по математике, и завтра его спросят на русском (это он знал наверняка), да еще по-английскому — лопатой не разгребешь. Как все это успеть? Бросать клуб Косте не хотелось, уж больно хороший народ там собрался, он крепко сдружился с ними в походе. И тут деловитое течение его мыслей прервали слова, круто изменившие весь строй Костиной жизни и в этот день, и в ближайшем будущем.
— Вот этот? — услышал он у себя за спиной любопытный девчачий шепот.
— Ага, этот, сынок физика, которого милиция сегодня арестовала.
— Тоже выгонят, если докажут, что отец его Кактуса похитил.
— Конечно.
Неприятный холодок снова пробежал у Кости под джинсовой курткой. Он резко обернулся. Две девчонки из шестого класса смотрели на него глазами, полными любопытства и страха.
— Ты что сказала? — неожиданно грубо и хрипло спросил Костя и шагнул к маленьким сплетницам. Они тут же бросились наутек, причем так, что одна чуть не сбила другую. Но Костя их не преследовал. Что-то вдруг навалилось на него непомерной тяжестью. Голова стала пустой и тяжелой, зазвенело в ушах. — Тьфу, дуры! — . выругался Костя, стряхнул с себя секундное оцепенение и, усиленно гоня прочь пошлую девчачью глупость, вышел из лицея на улицу.
Однако избавиться от этого бреда оказалось не так-то просто. Дурацкие слова вертелись в голове, не давая покоя. Теперь Костя уже никуда не спешил. Чтобы унять внезапно нахлынувшее волнение, он должен был остаться один. Он вдруг испугался. Куда девался отец? Неужто его и вправду забрали? И нахлынувшей неприятной мутью его вдруг пронзило предчувствие нежданной беды.
Сбежав по ступенькам небольшого крыльца, он повернул налево, стремясь поскорее скрыться за углом здания. Там росла сирень, и весной или ранней осенью в ее густых зарослях можно было найти уединение. Но в октябре заросли становились прозрачными. И все же Костя поспешил туда.
Глава III
«YOU ARE DEAD!», ИЛИ «ВЫ ПОКОЙНИК, ВИКТОР ВИКТОРОВИЧ!»
К порядкам в лицее «Школа-ПСИ» Костя скоро привык. Они оказались удобнее, чем в обычной средней школе. Никаких ограничений в одежде — ходи в школу в чем хочешь; полная свобода на переменах, даже дежурных нет; почти на всех уроках творилось то, что в его родной школе назвали бы «форменным безобразием». Ученики запросто с места перебивали учителя; рассаживались за парты по собственному разумению; не вели дневников; порой беседовали во время урока с учителем на отвлеченные темы; играли на гитаре и пели под лестницей во время перемены; крутились на перекладине, специально установленной для этого в одном из коридоров рядом с кабинетом химии, и даже, страшно подумать, на курение старшеклассников администрация «Школы-ПСИ» смотрела сквозь пальцы. Лицеистам разрешалось многое из того, что не прощалось в обычной школе. И в то же время, как ни странно, учиться Костя стал больше и старательнее.
Но все-таки в новой среде «одаренных» лицеистов ему приходилось туго. Он чувствовал, что каждый его' шаг, каждое действие находится под оценивающим, насмешливым и беспощадным взглядом новых школьных товарищей. А Глобус сразу же записал его во враги. «У меня много врагов», — было одним из самых расхожих изречений Митьки Ежова. Почему в их число угодил и Костя, он понять не мог. Разве что из-за непрерывных конфликтов его отца с Глобусом. Но Глобус и с другими учителями ссорился, вот хотя бы с физруком, а ведь не попал Мотя Горенко в его лютые недруги. Странный был человек Митька Ежов.
