Владимир Петрович радостно улыбался. Интересно, подумал я, часто ли он видит своих внуков?
– Твоя, что ли? Красава!
– Спасибо. А где Татьяна?
– А вон она, как раз выходит.
Таня спешила ко мне от первого подъезда, запахивая тонкую куртку. Несмотря на то, что буря миновала, ближе к сумеркам становилось зябко. Мы сами с Тамаркой оделись потеплее.
– Привет.
Татьяна выглядела не то чтобы озабоченной, но она явно не хотела делиться информацией в присутствии посторонних. Если к таковым не относился Владимир Петрович, то местному участковому здесь точно пока нечего делать. Девушка с дежурной улыбкой потрепала Томку за волосы и, взяв меня за локоть, отвела в сторонку.
– Говорили, что свидетелей не найти, но свидетели есть. Точнее, свидетель. – Он?
– Да. И он не спит. Я его слышала. Поднимайся и… не знаю, действуй по обстановке… Пойдем, Томчик, прогуляемся до магазина через дорогу. Там есть всякие прикольные штучки. Он, кажется, не закрылся.
Я проводил их взглядом, полным сожаления. Татьяна не стала тратить время на пустые разговоры, сразу всучила бразды правления в мои руки. Век тебе не забуду, моя французская булочка!
Я отпер дверь первого подъезда копией ключа, который еще в прошлом учебном году мне, как и всем родителям, сделала Татьяна, вошел внутрь и пешком поднялся на площадку между вторым и третьим этажами. На лестнице засыхали бурые капли крови. Петр неслабо ударился головой. Кроме крови, хватало и других следов – от грязных башмаков, плевки, даже несколько окурков. Кто-то вляпался в кровь и оставил кровавый отпечаток. Как рассказал Владимир Петрович, тут побывал наряд полиции, побегали ребята, осмотрели место предполагаемого преступления, поискали свидетелей. Если учесть, что Семенов достаточно вольготно себя чувствует, свидетелей они не нашли.
Я взялся за перила и стал подниматься на площадку третьего этажа. Посередине лестницы остановился, глубоко вдохнул, выдохнул. Не нравился мне этот визит, но если Татьяна права, то это – единственный шанс вытащить дом из черной ямы. Стало быть, я взвалил на себя роль Всадника Света. Томка будет мною гордиться.
Я вышел на площадку, оглядел двери квартир. Вот она, одиннадцатая. Обычная дверь, на которую я никогда не обращал внимания. Да и не мог, по сути, потому что мы с дочерью почти всегда поднимались к Тане на лифте.
Я подошел к двери, нажал на кнопку звонка, затем постучал. Я не стал скромничать, сразу пошел в атаку. Тактика оказалась результативной. Щелкнул замок, и дверь открылась.
«Часовой механизм запущен», – почему-то мелькнуло в голове… и это была явно не моя мысль.
Мне словно кто-то нашептал.
Да, я понимаю ваш скептицизм, но, черт возьми, кто из нас может знать, откуда берутся озарения?
Я вошел в чужой и не очень приветливый дом. По темному коридору от меня катился в инвалидной коляске с двигателем маленький сухонький человек. Хозяин одиннадцатой квартиры не произнес ни слова – просто открыл дверь, приглашая войти, развернулся и поехал. Я шагнул следом.
Коляска проехала мимо закрытой гостиной и остановилась на развилке, откуда можно было поехать либо на кухню, либо в другую комнату, предположительно спальню. Хозяин развернулся лицом ко мне. Теперь на него падал желтоватый свет из окна кухни, и поэтому лицо старика тоже казалось желтым.
Старик молчал. Я тоже. Мы изучали друг друга и думали каждый о своем.
Я думал, что именно так и выглядит История – предмет, который мы изучаем в школе, университете, по книгам и статьям в интернете. Лично мне до сих пор приходилось сталкиваться с Историей, запаянной в кирпичи пыльных томов библиотеки или застывшей в камне разнообразных памятников. Теперь же из полумрака обычной двухкомнатной квартиры на меня смотрела живая Эпоха, причем не самая вегетарианская.
Пугающее зрелище.
Изрезанное морщинами сухонькое лицо с маленькими глазами и навсегда пристывшей к губам усмешкой излучало величественный пофигизм. Тонкие руки, напоминающие клешни скелета, спокойно лежали на подлокотниках коляски, ноги стояли неподвижно, но возникало ощущение, что он вот-вот закинет их одну на другую. Скорее всего, коляска была для старика лишь приспособлением, избавляющим от лишних усилий. Он наверняка мог передвигаться самостоятельно. Может, не так быстро, как ему хотелось бы, но мог.
Положительно, этому человеку было довольно давно и довольно сильно наплевать на суету. Он прошел все – и огонь, и воду, и вражеские пули, и дубины из родных осин, и почетную пенсию, и многолетнее презрительное забвение, – и теперь ему действительно больше не о чем было просить и нечего ждать. Экспонат краеведческого музея, с которого раз в неделю грустная тетушка смахивает пыль. Приходит ли в голову этой тетушке, что в постаревшем предмете может пульсировать жизнь? Я с нетерпением ждал, когда старик подаст голос.
О чем думал сам Николай Ковырзин, глядя на непрошеного гостя, я, разумеется, не мог и догадываться.
Пауза затягивалась. Старик не торопился с приветствием, и вообще-то был прав, поскольку это к нему пришли в гости. Он никого не звал.
– Добрый вечер, Николай Григорьевич. Спасибо, что впустили меня в столь поздний час.
Старик сдержанно кивнул и продолжал с любопытством изучать меня. В этот момент он смахивал на Иоанна Павла Второго, сидящего в своем «папамобиле», или на постаревшего хулигана Биффа Таннена из второй части фильма «Назад в будущее».
Потрясающее сходство!
– Полагаю, – продолжил я вслух, – вы видели, что произошло на вашей площадке пару часов назад? Ковырзин снова едва заметно кивнул. Дурацкий какой-то диалог у нас получался.
– Вы готовы выступить свидетелем?
Старик опустил голову, вздохнул… и заговорил. От звучания его голоса, приглушенного и свистящего, я содрогнулся.
– Решайте свои проблемы сами… мне недосуг.
– Недосуг? Вы чем-то заняты?
Я стал наступать, сделал два шага вперед. Ковырзин откатился назад к дверям туалета и ванной, и над головой у него оказался блок выключателей. Он поднял руку – довольно проворно для немощного старика – и включил свет везде. Мрак был изгнан, и теперь я увидел, что старичок не так уж бесстрашен и равнодушен.
– Вы меня не бойтесь, – сказал я, останавливаясь. – Я не причиню вам вреда. И я не из полиции. И не журналист. И не из собеса. И не…
Я осекся. Список потенциальных гостей ветерана невидимого фронта закончился, а мой статус частного сыщика не добавлял мне привлекательности.
– Хорошо, убедили, – откликнулся Ковырзин. – Тогда кто вы? Какой-нибудь общественник?
– Ну… вроде того. Можно мне пройти? Старик кивнул и указал рукой в сторону спальни.
По ходу я отметил, что квартирка не похожа на обитель позабытого ветерана. Вероятно, за стариком неплохо ухаживают – если не родные и близкие, то какие-нибудь братья по оружию. На полу был постелен дорогой линолеум, стены оклеены толстыми ворсистыми обоями цвета вечерней пустыни, межкомнатные двери выполнены из очень хорошего дерева. Я мельком увидел в кухне плоский телевизор и дорогущую микроволновую печь в стальном корпусе.
Ковырзин въехал в комнату. Двуспальная кровать была аккуратно застелена, в углу на тумбочке тоже стоял телевизор, и не какой-нибудь потрепанный «Рубин», а сверкающий черными боковыми панелями ЖК с диагональю сантиметров под восемьдесят.
– Вот здесь я и живу, – сказал Ковырзин, указывая на кровать и занавешенное плотными синими портьерами окно. – Вернее, обитаю. Гостиная пуста, и в ней мне неинтересно. Она слишком большая. Я провожу время в основном на кухне и вот здесь. Мне достаточно. Хотите коньяку?
– Спасибо, за рулем.
– Дорогой коньяк, хороший.
– Охотно верю.
– Как хотите. А я выпью.
Старик укатил на кухню. Пока он отсутствовал, я изучил вид за окном. Пустынная окраина и подступы к Черной Сопке… Мне бы не хотелось туда возвращаться в такое время дня, как сейчас.
Ковырзин вернулся с пузатым бокалом с парой-другой сантиметров жидкости чайного цвета на дне. В другой руке он держал толстую сигару. Видать, ежевечерний ритуал.
– Не возражаете, если я закурю?
– Ради бога, вы у себя дома.
– В том-то и дело, что нет. – Он усмехнулся. – Я не у себя дома, я здесь практически в гостях. Социальное жилье, которое мне не принадлежит и не досталось бы даже моим потомкам, если бы они у меня были.
Старик подкатился к окну и сделал один небольшой глоток. Присесть он мне не предложил.
– У вас нет родных?
– Не знаю. Когда-то были.
– Где же они?
Старик пожал плечами с раздражением:
– Не все ли равно? Вы ведь не родословную мою пришли выведывать, правда? Спрашивайте по делу или убирайтесь.
Я смутился. Легко сказать – спрашивайте! А что спросить? В памяти всплыли выводы Татьяны, основанные на догадках и ощущениях. В результате я не придумал ничего лучше, как разговаривать с Вымирающей Эпохой на змеином языке:
