– Для этого я ещё не созрел, но уже всерьёз заинтересовался историей Макинтошей: двенадцатью веками политических скандалов, наследственной вражды, сражений, измен, отравлений, виселиц, политических убийств и жестокой мести. Удивительно, что какие-то Макинтоши до сих пор существуют.
По сигналу все отправились наверх в большой просторный зал, украшенный старинным оружием. Шесть круглых столов, рассчитанных на десять человек каждый, были накрыты для обеда. У обеденных приборов лежали программки с перечислением мероприятий и подаваемых блюд: картошки с репой, салата, чая, песочного печенья и «небольшой выпивки» для провозглашения тостов.
– Мы с вами сядем вот здесь и займём место для Энди, – сказал Большой Мак, придвигая ещё один стул к столу. – Энди предстоит ещё играть на волынке.
Разглядывая старинное оружие на стенах, Квиллер заметил:
– Интересно, известно ли ФБР про ваш оружейный арсенал? Вы могли бы запросто развязать войну с Локмастером.
– Это наш собственный музей, – заявил его хозяин. – Я его регистратор. Здесь двадцать семь палашей, сорок пять шотландских кинжалов, двенадцать сабель шотландских горцев, семь эфесов, четырнадцать круглых кожаных щитов, двенадцать пистолетов, двадцать один мушкет и тридцать штыков – всё надлежащим образом каталогизировано.
Квиллер вежливо осведомился о здоровье жены собеседника.
– Откровенно говоря, ей не стоило отправляться в путешествие. Лучше бы сидела дома и смотрела всякие ужасы по телевизору, – сказал Мак-Вэннел. – Правда, я много фотографировал во время поездки, и она теперь с удовольствием вклеивает фотографии в альбомы и делает подписи к ним, А вы? Продержались до самого конца?
– Только до Эдинбурга. Но я бы хотел когда-нибудь вернуться в Шотландию вновь вместе с Полли.
– Мы провели пару дней в «Олд Рики», перед тем как улететь домой. Я оставил жену в отеле, а сам пошёл фотографировать город. В Эдинбурге есть несколько хороших мест, откуда на город можно посмотреть с высоты птичьего полёта. Я поднялся на двести восемьдесят семь ступенек до верхней площадки одного монумента. Там есть крепость высотой четыреста футов. А высота Кресла Артура восемьсот двадцать два фута. Странное название для холма, но у шотландцев встречается и не такое. Что вы скажете, положим, о «миксти-мэксти» или «уитти-уотте» ? Только не спрашивайте меня, что это значит.
В отсутствие супруги Большой Мак разговорился и готов был приводить статистические данные о чём угодно: где сожгли на костре триста ведьм и кто умер от пятидесяти шести колотых ран… Но его речь прервали жалобные завывания волынки.
Голоса постепенно стихли. Двойные двери распахнулись, и появилась торжественная процессия во главе с шефом полиции Броуди. Броуди и так был крупным мужчиной, но сейчас в национальной шотландской одежде, высокой шапочке с перьями, ярко-красном камзоле, с кожаной сумкой мехом наружу и в белых коротких гетрах, он казался настоящим великаном. Эндрю торжественно и медленно заиграл «Шотландскую славу», и от пронзительных звуков волынки в жилах Квиллера взыграла кровь Макинтошей. За волынщиком шёл барабанщик, а следом за ним – семь молодых людей в юбках и белых рубашках с подносами в руках. На первом подносе лежала горка чего-то гладкого и серого – хагтис. На шести остальных стояло по бутылке виски. Процессия дважды обошла комнату – и бутылка виски появилась на каждом столе. После чего распорядитель словами Роберта Бернса обратился к «королю пудингов», за который все выпили, затем пудинг разрезали и разложили по тарелкам, и участники процессии, сделав ещё один круг по залу, торжественно удалились под весёлую мелодию шотландского танца.
Броуди вернулся уже без волынки и шляпы и присоединился к Мак-Вэннелу и Квиллеру.
– Отлично, дружище, – сказал ему Квиллер. – Когда Броуди играет на волынке, даже у Макинтошей бегают по спине мурашки. У тебя очень выразительный инструмент.
– Это старинная волынка с серебром и слоновой костью. Таких больше не делают, – похвастался Броуди. -Я волынщик в седьмом поколении. Когда-то это считалось в Хайленде благородным занятием. У вождя каждого клана был свой волынщик, сопровождавший его всюду, даже на поле битвы. Пронзительные звуки волынок поднимали кланы в атаку и вселяли ужас во врагов. По крайней мере так задумывалось.
– Слушай, Энди, ты не состоишь в родстве со знаменитым эдинбургским преступником? – поинтересовался Большой Мак во время трапезы. – Я видел то место, где в тысяча семьсот восемьдесят восьмом году его повесили.
– Обманщик Броуди? Ну, я признаю, что обладаю его чувством юмора и стальными нервами, но он не был волынщиком.
– На этой неделе жизнь на Гудвинтер-бульваре била ключом из-за телевизионных съемок и толпы, пришедшей на показ перед распродажей, – вернул их в сегодняшний день Квиллер.
– Завтра людей будет ещё больше, – мрачно предсказал Броуди.
– Почему распродажа производится прямо в доме?
– Если вещи увозят на аукцион, возникает масса возможностей обмануть клиента. Я не говорю, что Фокси Фред мошенник, но что доктор Мелинда не промах – это факт. Я всегда отдавал должное этой девушке!
– Энди, расскажи мне об ограблениях в Перпл-Пойнте. Когда я переехал сюда, никаких краж со взломом и в помине не было, но с развитием туризма картина меняется.
– В том, что произошло в Перпл-Пойнте, нельзя винить туристов, это дело рук местных, скорее всего подростков, которые знали, куда лезть, и знали, что в сентябре эти коттеджи пустуют всю неделю, за исключением выходных. Кроме того, их добыча не так уж велика. Грабитель-профессионал из Центра подогнал бы к коттеджу фургоны и погрузил бы в них всё, что можно было бы вытащить.
– А эти что взяли?
– Всякую электронику, фотоаппараты, бинокли. Одним словом, мальчишки!
Распорядитель постучал по столу, требуя внимания, и объявил, что пора переходить к серьёзному делу – провозглашению тостов. Присутствующие воздали должное Уильяму Уоллесу, мятежнику и первому герою в борьбе Шотландии за независимость.
Мак-Вэннел сказал Квиллеру:
– Он был огромного роста и носил саблю длиной пять футов и четыре дюйма.
Потом участники обеда провозгласили тосты в память Роберта Бернса, Марии Стюарт, Красавца принца Чарли, Флоры Макдональд, сэра Вальтера Скотта и Роберта Льюиса Стивенсона, причём реакция присутствующих от тоста к тосту становилась всё более бурной. Квиллер пил холодный чай, прочие потягивали виски.
Вечер закончился стихами Роберта Бернса, которые прочёл владелец «Магазина для мужчин», и исполнением всеми присутствующими песни «У Кэти Верди был нежный голосок» – исполнением страстно-громким, благодаря виски. За этим последовало на удивление трезвое исполнение «Доброго старого времени», после чего Броуди сказал Квиллеру:
– Иди на кухню. Я велел парню из обслуживающего персонала припрятать немного пудинга для твоего сообразительного кота.
Многие из участников вечера не спешили уходить, но Квиллер поблагодарил хозяина и отправился домой, увозя завёрнутый в фольгу трофей. Когда он подъехал к амбару, уже сработал часовой механизм, и дом был освещён и снаружи, и внутри.
– Вкусненькое! – крикнул он, входя через заднюю дверь, и его грохочущий голос разнёсся по всем трём этажам и чердаку. Сиамцы, примчавшись с разных сторон, столкнулись лбами, встряхнулись и последовали за хозяином, чтобы впервые в жизни отведать хаггис.
Пока Квиллер наблюдал, как его ребятки с восторгом уплетают национальное блюдо шотландцев, ему пришла в голову мысль, немедленно приведшая его в ярость. Не по этой ли причине Коко заставлял его пойти на вечеринку? Это объяснение казалось слишком уж притянутым за уши. Нет, скорее всего Коко пытался сообщить нечто важное.
Квиллер спрашивал себя: «Не иду ли я по ложному следу?.. Не подозреваю ли невинного человека?.. Неужели мои подозрения совершенно беспочвенны?..» И, наконец, он задал себе вопрос: «Неужели всё обстоит совсем не так?..»
Он стал думать о реакции Коко на голос Мелинды при прослушивании магнитофонной записи… о отзывании эмульсии с фотографий, на которых она была изображена… о его ощетинившейся шерсти, когда она позвонила по телефону… о его враждебности к Квиллеру после того, как тот провел с ней всего пару минут на репетиции. Может быть, эти звуки и запахи напоминали Коко о его давнишней неприязни к ней. И, возможно, он хотел раскрыть Квиллеру глаза на что-то предосудительное: на ложь, на скрытую опасность, на позорную тайну, на грубую ошибку.
Дойдя в своих рассуждениях до этого места, Квиллер осмелился спросить себя: а не допустила ли Мелинда ошибку, выписывая Ирме лекарство? Ведь если так, то именно она, а не водитель автобуса несёт ответственность за сердечный приступ, стоивший Ирме жизни?
В субботу между полуночью и рассветом обитатели Гудвинтер-бульвара, мирно почивавшие в своих спальнях, отделенных от внешнего мира стенами толщиной в добрый фут, услышали непрекращающийся грохот, напоминавший гуд надвигающегося урагана. Те, кто не поленился выглянуть в окно, увидели вереницу огней, двигавшихся по бульвару. Несколько человек позвонили в полицию, и примчавшийся ночной патруль обнаружил множество автомобилей, автофургонов и пикапов, припаркованных у края тротуара, так что для движения транспорта оставалась только одна полоса. Приехавшие захватили с собой подушки, одеяла и термосы, некоторые привезли с собой детей и собак. Самые энергичные улеглись в ряд в спальных мешках на каменном крыльце особняка Гудвинтеров.
