– Почему «был»?
– А потому, что когда человек пять лет из своих двадцати двух провел за решеткой, все его таланты идут на то, чтобы достать лишнюю миску баланды, – жестко ответил Измятый майор. – На воле это может быть черепаховый суп в дорогом ресторане, но суть одна. Нормальный человек ест, чтобы жить и делать что-нибудь полезное, а уголовник живет, чтобы жрать, пить и ничего не делать.
– Я думал, что ему лет восемнадцать, – признался Блинков-младший. Худышка был повыше него, но хилый, как паучхэк.
– Заключение никому не идет на пользу, – отрезал Измятый майор и сменил тему: – Катер не нашли и, судя по всему, не найдут. Бензин в нем кончился, погода в эти дни стояла ясная. Какой-нибудь хозяйственный мужичок по нашу или по эстонскую сторону границы давно его заметил, подобрал и присвоил. А там в отсеке непотопляемости тайник с долларами и документами Гутенберга и Айвазовского. Они ведь жили здесь по поддельным документам. И опять невозможно ничего доказать.
– А печатный станок? – подсказал Блинков-младший.
– Вот именно! Это наша последняя надежда! – горячо воскликнул Измятый майор. – Только не станок, а клише. Айвазовский успел признаться, что они делали оттиски обычным ручным прессом. Это винтовой зажим, как на мясорубке, только побольше. Пресс они утопили, и теперь, если даже мы его найдем, это будет всего лишь косвенная улика. А клише где-то на вилле. Мы все обыскали, но разве найдешь, когда один особняк – тысяча квадратных метров?
– На что оно похоже? – спросил Блинков-младший.
– Не оно, а они, у купюры же две стороны. Гутенберг печатал стодолларовые бумажки и двадцатки, значит, уже четыре клише. Это металлические пластинки, на которых выгравированы доллары, только шиворот-навыворот, как в зеркале. Увидишь – ни с чем не перепутаешь.
– Это я понимаю, – сказал Блинков-млад-ший. – Я спрашивал, толстые они или тонкие. Нельзя ли, например, заложить их в книгу?
– Обычно толстые, чтобы не прогибались при печати. Но, в общем, все четыре можно спрятать в выдолбленный кирпич, в отдушину – да куда угодно. В том-то и проблема: мы ходили с миноискателем, а что толку, если все стены «звенят»? В них же провода, трубы… Нет, чтобы найти клише, пришлось бы весь особняк разобрать по кирпичику, – развел руками Измятый майор.
Блинков-младший давно понял, к чему он ведет.
– Значит, вы будете ждать, когда Палыч вернется за клише, и хотите, чтобы я за ним проследил.
– Я не ХОЧУ, – нажал голосом Измятый майор, – а ПРЕДУПРЕЖДАЮ тебя. Хотеть я могу, чтобы ты не хулиганил и старушек через дорогу переводил.
– А приказывать: «Блинков, помоги милиции», – не имеете права, – повторил Блинков-младший слова майора, с которых начался их разговор.
Все-таки плохо у нас поставлено это дело. В Америке майор велел бы ему положить руку на Библию и официально вручил бы звезду помощника шерифа. А так ходит вокруг да около, хотя обоим все ясно.
– ПРЕДУПРЕДИТЕ меня, что делать, если я замечу что-нибудь подозрительное, – подыграл Измятому майору Блинков-младший. – Исключительно ради моей безопасности.
Майор довольно кивнул. Формальности соблюдены, и можно брать быка за рога.
– В поселковой охране работает Никифоров, мой бывший сержант. Подойди, познакомься, чтобы вы знали друг друга в лицо, и больше пока что от тебя ничего не требуется. Как играл с детьми у особняка, так и играй. А если заметишь подозрительного человека…
– Палыча, – вставил Блинков-младший.
Измятый майор замотал головой.
– Нет, Гутенберг или, как ты говоришь, Палыч сам не придет. Он понимает, что мы с него глаз спускать не будем. Это может быть либо кто-нибудь из поселкового персонала – садовник, водопроводчик, уборщица, либо гость. Люди здесь живут небедные и любят устраивать праздники по поводу и без повода. Завтра суббота, к господам банкирам понаедут партнеры по бизнесу, друзья, знакомые и друзья знакомых. Вот среди них, возможно, и будет человечек, который так, невзначай поинтересуется виллой Букашина. Ему расскажут, как неделю назад здесь брали преступников, а он – «Что вы говорите?! Как интересно, пойду сам посмотрю!» И пойдет осматриваться, чтобы ночью достать клише. А ты в это время сидишь с детишками на лужайке. Увидишь его – скажи Никифорову, и он меня вызовет из Пскова. А на крайний случай…
Измятый майор достал из кармана маленький револьвер.
– Сигнальный или стартовый – называй как хочешь, а в общем, игрушка, – сказал он, выкладывая револьвер на журнальный столик перед Блинковым-младшим. – Только не вздумай брать преступника на мушку и кричать «Руки вверх!». Он тебе самому руки пооборвет. Револьвер нужен, чтобы подать сигнал, если не успеешь лично предупредить Никифорова. Клише могут лежать в таком доступном месте, что «гость» решится взять их среди бела дня. Это может быть обставлено как случайная находка: шел, споткнулся о плитку на дорожке, решил ее поправить, чтобы другие не спотыкались – батюшки, клише! И он у всех на глазах садится в машину якобы для того, чтобы отвезти находку поселковым охранникам, а на самом деле – чтобы удрать. А ты в этот момент где-нибудь в сторонке затеваешь игру в войну и стреляешь: три длинных, три коротких. Почти «SOS», только на второе «S» у тебя патронов не хватит. Никифоров опускает шлагбаум и задерживает его машину.
– Как можно стрелять длинно или коротко? – не сообразил Блинков-младший.
– Просто делай паузы длиннее или короче. Во взгляде Измятого майора ясно читалось:
«Кому я доверил серьезное дело? Он же простых вещей не понимает!»
Блинков-младший почувствовал, что у него пылают уши. Он торопливо цапнул револьвер и сунул его в карман. Дали бы хоть газовый, а то что это за оружие?
– А ты думал, я тебе дам автомат, рацию и наручники? – уловил его настроение Измятый майор. – Я и так доверил тебе непростительно много. Сам удивляюсь: «С ума ты сошел, Саня, – служебную тайну раскрывать мальчишке?!» Но брат мне рассказывал, как ты разгадал Гутенберга, как он тебе не верил, а ты настоял на своем и оказался прав… – Измятый майор скорчил такую болезненную гримасу, как будто сам себе тупой пилой отпиливал палец, и признался: – Меня ведь отстранили от этого дела. Айвазовский написал жалобу, будто бы я кулаками выбивал у него ложные показания. На Гутенберге хоть пистолет висит, а он, Айвазовский, вообще получается чистенький. Не обвиняемый, а пострадавший от ментовского произвола. Если мы не найдем клише, то преступники меня отдадут под суд, а не я – преступников. Вся надежда на тебя, Блинков. Не проворонь «гостя»!
Блинков-младший молча кивнул. А что тут скажешь? Не клясться же.
– И учти, – закончил Измятый майор, – Гутенберг будет где-то поблизости. Он любит организовать дело и наблюдать со стороны.
Тренькнуло разбитое стекло. Что-то гулко ударилось в дощатую стену над головой Измятого майора, отскочило и запрыгало по полу. Блинков-младший успел прихлопнуть это подошвой, поднял ногу и увидел большую ржавую гайку. Разбитое стекло не осыпалось, в нем осталась почти ровная дыра в паутине трещин.
– Как из ружья пальнули. Сильная рогатка, – заметил Измятый майор, ощупывая вмятину в доске над своей головой. – Если бы в лоб, то сотрясение мозга обеспечено.
– Палыч уже здесь, – сказал Блинков-младший.
Глава IV
Грязюкинская война
За год и три месяца до описываемых событий, прошлой весной, мальчишки из соседнего села Большие Грязюки увлеклись стрельбой по окнам в дачном поселке.
На окраине поселка был длиннющий овраг, всегда заполненный грязной жижей, потому что в штормовую погоду в него попадала вода из озера. Грязюкинцы подъезжали к нему со стороны картофельного поля, нахально становились во весь рост и пуляли из рогаток. По прямой до ближайших домов поселка было шагов пятьдесят. Пущенная из рогатки гайка на таком расстоянии пробивала тройное остекление.
Поселковые охранники не могли перелететь овраг по воздуху, как гайки. Пока они садились в машину и мчались в объезд, шпана успевала удрать на великах. Бороться с ней было невозможно. Не сажать же мальчишек в тюрьму за разбитые стекла.
Скажете, за детей отвечают родители? В общем, да. Отвечают, как могут. Но в Больших Грязюках жили самые обычные люди, а в дачном поселке – банкиры и бизнесмены. Одно шведское окно в их особняках стоило не меньше тысячи долларов. Если сельский житель зарабатывает столько за год, соседи считают, что он живет хорошо. Взрослым грязюкинцам не хватило бы жизни, чтоб расплатиться за меткую стрельбу своих детей. Самое большое, что они могли сделать, – это выдрать своего Петьку или Ваську ремнем. После такой воспитательной работы разозленный Петька или Васька натягивал штаны, садился на велик и ехал мстить буржуям.
Он и не подозревал, что войной против поселка тайно командует матерый уголовник.
Фальшивомонетчик, которого Блинков-младший знал как Палыча, в уголовном мире носил кличку «Гутенберг», по фамилии немецкого первопечатника.
