– Видно, хочет первым узнать о следующем преступлении, – подмигнул друзьям Петька.
Доблестный сторож Иван Степанович с незапамятных времен охранял, по его собственным словам, «жизнь и покой вверенных жителей». Если верить Степанычу, его молодые годы прошли в активной борьбе с преступностью. На этом основании он с гордостью величал себя бывшим заслуженным работником органов правопорядка. В доказательство своего славного и почти боевого прошлого сторож поселка Красные Горы ежегодно на День милиции облачался в видавший виды синий милицейский китель без знаков отличия и надевал не менее старую милицейскую фуражку с выщербленной кокардой, в которую, как любил рассказывать Степаныч попала шальная пуля, когда он задерживал «одного матерого бандита». Однако доблестный сторож облачался в свою форму не только на День милиции, но и когда в поселке или его окрестностях случались какие-нибудь экстраординарные события.
В последнее время милицейская форма извлекалась из шкафа все чаще и чаще. Ибо, как говорил Степаныч, «в окрестностях не дремлет криминал». Когда же месяц назад в Красных Горах произошло дерзкое преступление, он, невзирая на ужасающую жару, не расставался с кителем и фуражкой три дня подряд, так как втайне от всех затеял собственное расследование. Во-первых, Степаныч горел желанием тряхнуть стариной. Во-вторых, он надеялся, что, поймав и обезвредив опасных преступников, сильно поднимет свои акции в глазах жителей Красных Гор, а значит, окажется вправе требовать значительного повышения жалованья. И, наконец, в-третьих, Степанычу очень хотелось утереть нос слишком, по его мнению, «зеленому» капитану Шмелькову, который был участковым милиционером их района.
Но мечты Степаныча так и остались мечтами. Преступников обнаружили члены тайного «Братства кленового листа». С той поры доблестный сторож поселка Красные Горы, и без того давно с подозрением относившийся к Петьке и его друзьям, воспылал к этой, как он говорил, «подростковой компании» недобрыми чувствами. И вот, судя по новому шедевру «наглядной агитации», вывешенному на стене сторожки, Степаныч начал принимать экстренные меры.
– Это против нас, – продолжала любоваться плакатом Настя.
– Ежу понятно, – кивнул Дима. – Степаныч хочет, чтобы ему первому сообщали обо всех происшествиях.
Не успел он это произнести, как на маленьком приусадебном участке возле сторожки показался сам бывший заслуженный.
– Добрый день! – подчеркнуто вежливо поздоровались с ним юные детективы.
Степаныч в ответ досадливо крякнул и решительно направился навстречу недругам. Из дома послышался резкий окрик его верной супруги Надежды Денисовны:
– Ваня! Куда тебя унесло! У меня уже банка готова! Иди закручивать!
Доблестного сторожа как ветром сдуло: Надежду Денисовну он уважал и боялся.
– Иди, иди, – проворчал ему вслед Дима. – Работай на благо семьи.
– Кстати, Димочка, – спохватилась Маша, – если мы сейчас же не поторопимся домой, то наше с тобой благо окажется под большим сомнением.
– Точно!
Брат бросился по направлению к собственной даче: их с Машей бабушка органически не переносила опозданий к столу.
– После обеда встречаемся у меня в шалаше! – крикнул Петька вслед близнецам и Насте.
Возле Настиных ворот близнецы с ней расстались и поспешили к себе. Их бабушка, пожилая ученая дама Анна Константиновна, после кончины мужа, знаменитого академика и доктора биологии Дмитрия Александровича Серебрякова, вышла на пенсию и стала жить круглый год в Красных Горах, посвятив себя созданию мемуаров. «Жизнь столкнула меня почти со всеми великими современниками, – любила повторять она. – Поэтому я считаю своим долгом оставить грядущим поколениям свои скромные записки».
Подчинив свою жизнь работе над книгой воспоминаний, Анна Константиновна старалась придерживаться очень строгого распорядка дня. И бывала крайне недовольна, когда внуки опаздывали к завтраку, обеду и ужину. В таких случаях она говорила, что Дима и Маша унаследовали худшие качества от ее сына, а их отца, который «никуда не может поспеть вовремя».
Вот почему близнецы, спеша на всех парах к собственному дому, срочно выработали тактику поведения.
– Снимаем часы, – велела Маша. – Скажем, забыли дома.
– Правильно, – поспешно засунул в карман свои часы Дима.
Взбежав на крыльцо, он хотел позвонить, но заметил, что дверь приоткрыта. Почтя за лучшее не привлекать раньше времени бабушкиного внимания, близнецы, скромно потупив глаза, проскользнули на кухню.
– Бабушка, мы… – начала было с ангельским видом Маша.
Она хотела сказать, что они с братом очень торопились, но вовремя осеклась: стол был накрыт, однако бабушки в кухне не оказалось.
– Где же она? – изумился Дима.
– Может, уже пообедала, чтобы нас проучить? – предположила сестра и подбежала к плите.
На ней стояла кастрюля с супом. Маша потрогала ее.
– Совершенно холодная. Нет, Димка, она не ела.
– А вдруг бабушке стало плохо? – перепугался брат.
Едва не сбивая друг друга с ног, они кинулись в гостиную. Там тоже никого не было, но сквозь распахнутую на веранду дверь доносился взволнованный мужской голос:
– Вот я и говогю, Анна Константиновна! Пгосто какая-то мистика! А точней, чудеса в гешете!
Близнецы переглянулись. Этот картавый голос мог принадлежать только одному человеку на свете. А именно, почетному и действительному члену почти всех научных академий мира Павлу Потаповичу Верещинскому. Кругленький, небольшого роста, Павел Потапович, несмотря на свои восемьдесят с лишним лет, обладал несокрушимой энергией в поисках сенсаций. Вот и сейчас, по-видимому, принес Анне Константиновне очередную «сногсшибательную новость». Маше и Диме все стало ясно: почтенный академик явился с визитом к их бабушке именно в тот момент, когда она собралась разогревать обед. На сей раз это было очень удачно. Теперь бабушка нипочем не заметит, что близнецы опоздали.
– Павел Потапович! – донеслось ее восклицание до внуков. – Как вы можете верить подобной чуши! Вы же ученый!
– Между пгочим, моя догогая, наука подобного не опговеггает, – заметил Павел Потапович.
– Не знаю, не знаю, – снова заговорила Анна Константиновна. – Верить в каких-то призраков! И вообще, кто вам такое сказал?
Услышав это, близнецы, уже намеревавшиеся было показаться бабушке, резко изменили свое решение и продолжали слушать.
– Ах, Анна Константиновна! – воскликнул Павел Потапович. – Ах, я стагый гвупый козев!
Димка не выдержал и хрюкнул.
– Молчи, «гвупый козев»! – давясь от смеха, прошептала ему в самое ухо Maшa.
– Пгостите, пгостите вевикодушно стагого дувака! – продолжал тем временем распинаться передпожилой ученой дамой Павел Потапович. – Я же вам не сказав самого гвавного. Всю эту таинственную истогию мне поведава моводая хогошенькая пейзанка.
– Что еще за пейзанка? – озадачился Дима.
– Это по-французски «крестьянка», – шепотом отозвалась сестра. – Даром, что ли, тебя уже три года французскому учат?
– Отстань, – отмахнулся Дима. – Слушать мешаешь.
Так вот, мивая моя Анна Константиновна, – вещал на веранде Павел Потапович. – Эта самая пейзанка пгодает нам твогог и мовоко. Значит, пгихожу я к ней сегодня утгом, а она сама не своя. Вицо бведное, гуки дгожат.
– Слушай, Машка, – наклонился к уху сестры брат. – Что руки дрожат, я понял. А вот что такое «вицо бведное»?
– Это он так выговаривает «лицо бледное», – хмыкнула Маша.
– Помилуй вас бог, Павел Потапович! – раздалось исполненное иронии восклицание бабушки. – Если я правильно вас поняла, вы на основе бледного лица и дрожащих рук вашей молочно-творожной пейзанки приходите к заключению, что в окрестностях появился призрак князя Юрия Борского?
Близнецы едва не подпрыгнули и стали слушать еще внимательней. Павел Потапович, попросив Анну Константиновну не торопиться с выводами, изложил историю; в ней повторялось почти все, что Дима и Маша слышали утром от Вовы. По словам Павла Потаповича, «пейзанка» столкнулась с призраком не одна, С ней был сын, которого академик назвал «пгевестным бевобгысым мавьчонкой».
– Слышал бы Вовка… – Маша едва сдерживалась от хохота.
– Если бы Вовка услышал, то умер бы, – сдавленным шепотом отозвался Дима. – Превратился бы в призрак. И в отместку Павлу Потаповичу стал бы являться по ночам у него на даче.
У Маши вырвался какой-то странный писк, и она быстро ретировалась на кухню, где наконец смогла дать волю смеху. Дима, который обычно в подобных случаях не выдерживал первый, на сей раз проявил чудеса героизма и стойкости. Справившись с приступом хохота, он продолжал слушать разговор на веранде.
– Полагаю, тут просто имел место массовый психоз, – говорила Анна Константиновна.
– Нет, моя мивая, – горячо возражал ей почтенный Павел Потапович. – Это пгосто в вас говогит научная косность. А, между пгочим, вюбимый ученик вашего покойного мужа пгофессог Ввадимиг Ковкин недавно опубвиковав статью, где с точки згения биовогии доказывает: посве смегти из тева чевовека выдевяется некая субстанция, имеющая энеггетическое пове. Иными свовами, он обосновывает возможность существования того, что в пгостогечии называется пгизгаками.
