Если этот рассвет для него настанет…
За его плечами снова был Сонькин рюкзак. Сам не зная зачем, он собрал все вещи и водрузил заметно полегчавшую ношу себе на спину. Этот рюкзак не раз спасал его. Может, пригодится еще зачем-нибудь.
Портреты опять были выставлены вдоль стены – неугомонный черный ученик готовился к своей последней ночи.
Коля опять собрал всех вместе и для верности затащил в подвал – здесь их искать не будут.
К директору идти не имело смысла – ничего, кроме ругани, от него не услышишь. Эдик тоже оказался вне игры. Его дело теперь ждать, чем все закончится.
Оставался класс и учительская.
Мишкин стал подниматься по ступенькам.
Второй этаж был темен и пуст. За окнами здесь бушевал ливень. Третий этаж тоже поначалу казался безлюдным. В кабинете, где обычно учился 6 «Я», никого не было. Журнал – у директора, учителей еще нет, собираться незачем.
А вот в учительской кто-то был. Дверь была приоткрыта, оттуда несло паленым.
Коля глянул в щелочку.
По центру, как и в первый раз, горело три факела в треножниках. Кресла были расставлены полукругом. У одного из треножников кто-то стоял.
На звук приоткрывающейся двери он обернулся. На Мишкина глянули грустные совиные глаза историка.
– Королева задерживается, – печально произнес Николай Сигизмундович, щелкнув клювом. – Я жду, жду, а никого нет.
– Никого и не будет, – хрипло ответил Колька, бесцеремонно входя и плюхаясь в первое же кресло.
– Как не будет! – взмахнул руками-лапками учитель. – Сегодня же такая ночь! Последняя!
– Праздник отменяется, – оборвал его восклицание Коля. – Ветер на улице, погода нелетная, метлы в воздух не поднимутся.
– Да? – совсем скис историк, кутаясь в джинсовую курточку. – Что же теперь делать?
– Будем переписывать заново историю этого места! Как сделать так, чтобы здесь больше никто не собирался?
– Это невозможно, – из совиного горла Николая Сигизмундовича вырывались заунывные гортанные звуки. – Оно проклято многие-многие века назад. Еще в то время, когда здесь построили первую школу. Ученики злились на учителей, учителя – на учеников. Так родилась взаимная ненависть. Она впиталась в землю на много-много метров вглубь. Это история…
– А мне говорили, что учителя любят свою работу, – растерялся Мишкин. Он никогда не думал, что дело могло зайти так далеко.
– Любят, – согласился историк. – А некоторым даже нравится учиться. Но все-таки нелюбви здесь больше. Проклятье действует слишком давно, и изменить ничего нельзя.
– Как же так – вы все знаете, но ничего не делаете! – возмутился Коля, копаясь в рюкзаке. Он надеялся найти там подходящую для этого момента вещь. Но в руки упорно лезла коробка из-под бутербродов с остатками курицы.
– А мы ничего не знаем. – Казалось, еще чуть-чуть, и историк от горя нырнет в огонь. – Это все ночь и полнолуние. Тьма! Больше ничего! Но ты не зря пришел. – Желтый круглый глаз лукаво глянул из-под бровок-перышек. – Сегодня заканчиваются третьи сутки, и все будет свершено. Проклятие держится, пока ему каждое полнолуние приносят жертвы. Без этого сила проклятия ослабевает!
Коля на секунду поднял глаза от рюкзака.
– Кто же это швыряется такими проклятиями?
– У него нет имени, – торжественно произнес Николай Сигизмундович. – Он живет вечно. Он – сама тьма. Мы его зовем Господином!
– Как много слов! – проскрипело от входной двери. – Я польщен.
Коля крутанулся вместе с креслом.
В дверях стояло жуткое существо, длинное, черное, изломанное, похожее на многоступенчатого толстого жука-палочника. В одной из многочисленных лапок Господин сжимал хорошо знакомый пузырек.
Коля хотел вскочить и бросить что-нибудь в это чудовище, но взгляд глубоких зеленых глаз приковал его к креслу.
Существо прошелестело ножками по паркету, добралось до окна, распахнуло штору. В учительскую заглянула огромная луна. За ней лил дождь, ветер кружил сорванные листья.
Пузырек остался на подоконнике. Бывший черный ученик медленно развернулся.
Мишкин сидел в кресле, безвольно опустив руки, – в одной у него была зажата банка с курицей, в другой лямка рюкзака. С его лица медленно сбегали все краски. Он бледнел. Кожа становилась прозрачной как стекло.
– Все правильно… Все так и должно было быть, – нежным, бархатным голосом произнес Господин. – У меня нет имени. У меня нет возраста. Я сам порождение проклятия. Я тот ученик, который первый раз сказал: «Ненавижу учителей!» Я тот учитель, который сказал: «Ненавижу учеников!» Эта ненависть взаимна, и она существует всегда. Бывают, правда, исключения. Но они так редки. – Он уселся рядом с Колиным креслом, зеленые глаза ласково посмотрели на замершего мальчика. – Когда-то давным-давно здесь построили школу, в ней учились скверные ученики и работали плохие учителя. Однажды школа сгорела, а ненависть осталась. Место это поросло черным бурьяном, дремучим лесом, ядовитой осокой. Здесь селились лешие и упыри, сюда прилетали ведьмы, чтобы купаться в огне ненависти, набираться сил и приносить свои жертвы. Глупые люди снова построили здесь школу. – Господин закашлялся, рот его изогнулся, изображая улыбку. – Недалекие людишки. Они сделали это место еще сильнее – каждая контрольная, каждый опрос прибавлял нам силы. Если бы ты знал, какие слова вы друг про друга говорите! Это смешно! – Он помолчал, грустно глядя в окно. – А кто виноват? Скажешь, темная сила? Нет! Люди! Да-да! Вы сами все сделали! – Существо помолчало, с хрустом перебрало лапками. – Собрать класс – идея Маргариты. Ей хотелось учить тихих, прилежных детишек. Не волнуйся, ты туда попадешь. Журнал заполнен.
Перед Господином появилась тетрадь в ярко-оранжевой обложке. В списке учеников под номером «27» значилось «Мишкин Николай», и уже стояла первая четверка. По географии. Здесь же была фотография класса. С Мишкиным в первом ряду.
– Как он великодушен, – тихо вздохнул историк.
– Три дня – тоже ее идея, – все так же медленно объясняло существо, противно жуя губами, на которых проступали корявые отростки-усики. – По мне – надо было делать все сразу, в первый же день. Но ведьмам нужно развлекаться. Тем более таким хорошеньким!
Последние слова он произнес торжественно. По учительской прокатился сквозняк, вздрогнул огонь в треножниках, по полу потянуло промозглой сыростью. От окна отделилась тень. Посередине комнаты она превратилась в географичку.
Выглядела она великолепно – черное облегающее платье подчеркивало изящную фигуру, темные волосы короной стояли вокруг ее головы, темные глаза сияли.
– Королева! – бросился к ней Николай Сигизмундович.
Маргарита Ларионовна царским жестом отстранила его от себя.
– Какие новости, мой Господин? – весело спросила она. – Он здесь?
Существо хвостиком развернуло в ее сторону кресло с Мишкиным.
– И он еще надеялся от нас уйти, – ухмыльнулась географичка. – Шесть лет в школе, а не знает, что от учителей скрыться нельзя. Заканчивай свое дело, – повернулась она к своему Господину. – И я начну урок. Ученики собрались. Не будем их заставлять ждать.
Существо медленно обогнуло кресло.
– Это не займет много времени, – прошептал он, приближаясь к Колиному лицу.
Зеленые глаза заполнили весь окружающий мир.
– Проклятие, прими свою жертву! – прокричал он, разевая пасть.
Пахло из этой пасти ужасно.
Мишкин все видел, все слышал, все чувствовал, но ничего сделать не мог. Он растворился в зеленых глазах. Его душой потихоньку овладела черная ненависть. Ему хотелось крушить и убивать все вокруг. Но силы на это не было. Поэтому злоба кипела у него внутри.
– Еще! Еще! – подзадорило его существо. – Пусть гнев вытеснит из тебя душу. Пусть она выдавится, как зубная паста из тюбика. И я ее съем.
Коля уже чувствовал, как немеют пальцы, как холодеет затылок. Господин все ниже и ниже склонялся к его шее. От его дыхания распространялся смрад, становилось нечем дышать. От этого ненависть в его душе росла быстрее. Теперь он ненавидел не только учителей, но и родителей, которые бросили его на произвол судьбы в самый ответственный момент; друзей, которых не оказалось рядом, когда они были нужны; спорт, который не смог ему помочь в решающую минуту. И наконец, весь мир, который спит сейчас спокойно, в то время, как он, может быть, самый ценный человек на всей планете, должен гибнуть из-за них. Из-за того, что в детстве кто-то из них не любил ходить в школу.
В голове вертелось еще много всяких мыслей. Неожиданно все это прервалось. Раздражение ушло из него.
«Чего это я разошелся? – подумал он. – Все не так уж и плохо. Учиться тоже иногда бывает интересно. А учителя – очень даже веселые люди». С этой мыслью Мишкин попробовал скосить глаза на историка, который всегда был хорошим человеком.
В это время за его спиной раздался грохот. В поле зрения появилась Маргарита, распластавшаяся в стремительном полете. Вздернутой вверх рукой она задела своего Господина по голове, и они вместе покатились на пол.
