Маша спохватилась:
— А я…
— Знаю: Маша, оперативный псевдоним Муха. Твой дедушка только про тебя и рассказывал.
Маша уже поняла, что Деда и Сергейчика нет дома.
— А где они?
— На улице. За красной машиной погнались, как маленькие.
— За бордовой, — поправила Маша.
— Наверное. Увидели в окно, что водитель шатается как пьяный, и побежали порядок наводить. Только он раньше них уехал… Опа! Четвертый раз!
Последнее замечание относилось к щенку. Он подкрался сзади и терпеливо ждал, когда тетя Ира наступит ему на лапу. Наступила. Щенок взвыл.
— Мальчик мой, давай подую! — присела к нему тетя Ира. — Ему хочется внимания. Впрочем, как и всем нам, — объяснила она Маше. — Поиграй с Эдиком, а то Кошка выклянчила щенка и совсем с ним не занимается.
Маша поняла, что Кошка — домашнее прозвище дочери Сергейчиков, но все равно это звучало смешно: кошка выклянчила себе щенка.
Звали щенка Эдвин Либрайн, но малый он был негордый и откликался на Эдика. В прихожей над его ковриком висела родословная с перечнем родителей, дедов, прадедов и прапрадедов. Маша стала читать ее вслух, а Эдик ей кивал. Морда у него была умнейшая. Умнее, чем у некоторых Машиных знакомых.
Потом щенку надоело слушать, и он стал прыгать на Машу. В первый раз поехали колготки, и стало ясно, что второго быть не должно. Хороша она будет, если щенок располосует платье! А в чем завтра идти в школу?
Маша стала уворачиваться. Эдик входил в раж. В конце концов он вскочил на задние лапы, навалился и чуть не опрокинул ее на пол. Маша убежала за первую попавшуюся дверь. Заперлась на задвижку, поискала зеркало, не нашла и посмотрелась в стеклянную дверцу книжного шкафа. Платье не пострадало.
Комната, в которую попала Маша, определенно была кабинетом Сергейчика. На стене — грубо сделанный щит из прутьев и толстенной, не бегемотьей ли, кожи. Вокруг целая коллекция ножей с потертыми рукоятками — кривых и прямых, обоюдоострых и с пилкой. На полках африканские фигурки из черного дерева, зажигалки, сделанные не то из больших патронов, не то из маленьких снарядов. С первого взгляда видно, что хозяин кабинета — человек военный и прошел огни и воды.
Книги у Сергейчика были однообразные: история разведок и математика. Понятно, ведь он шифровальщик. Компьютер мощный, с дополнительным винчестером. Рядом, соединенный с ним проводом, лежал ноутбук. Оба компьютера были включены, по экранам бежали цифры и непонятные математические знаки. «А вдруг это шифры, и посторонним нельзя смотреть?» — испугалась Маша. Она потихоньку высунулась за дверь… Давно не виделись! Поджидавший в коридоре Эдик вскочил и положил передние лапы ей на плечи. Ну, щенок! Маша вывернулась, протолкнула Эдика в кабинет и заперла за ним дверь.
— Воюете? — вышла с кухни тетя Ира. Эдик скулил и скребся. — Ладно, пусть немножко посидит взаперти, а то совсем от рук отбился.
— Я знаю, что он добрый, но все равно страшно. Зверь же, — сказала Маша.
— Истребитель колготок, — подтвердила тетя Ира, заметив спущенную петлю у нее на коленке. — Укусить Эдька не укусит, но поцарапать, порвать изо всей дурацкой мочи — это запросто. Я сбегаю в магазин, вернусь, и найдем тебе что-нибудь переодеться, а пока к Эдику не подходи. — Тетя Ира сняла с вешалки плащ и стала одеваться. — Иди, Муха, поешь блинков, пока горячие. Сметана, мед на столе. А хочешь блинов с селедкой? Мой Сергейчик любит.
— Я попробую, — не стала отказываться Маша и пошла на кухню.
Два блина со сметаной проскочили незаметно. Маша напомнила себе, что хочет похудеть, и съела на сладкое два с медом. Блины были маленькие. Она решила, что с пяти тоже не растолстеешь, и попробовала с селедкой. После меда это оказалось именно тем, что нужно. Шестой блин как будто сам собой начинился нежными селедочными ломтиками, свернулся в трубочку и подсунулся к губам. «Этот последний!» — твердо сказала себе Маша и села с трубочкой к окну, подальше от других блинов.
Окно выходило не во двор, как в кабинете Сергейчика, а на большую незнакомую улицу. Понемногу откусывая от блинной трубочки. Маша стала разглядывать магазины. Мебельный — хорошо. До нового дома от него будет пять минут ходьбы. Можно купить всю обстановку в квартиру и перевезти на тележке, чем грузовик нанимать. Экономия выйдет. Гастроном — еще лучше, потому что мебель покупают не каждый год, а продукты — каждый день… А вон тетя Ира бежит через дорогу, сумкой машет. Славная она. Маша никогда так хорошо не разговаривала со взрослыми женщинами. С мамой только.
В комнатах что-то упало. Эдик, а не что-то, поправила себя Маша. В кабинете. А там компьютеры!.. Звук был мягкий — судя по всему, щенок просто подпрыгнул. Может, выпустить его? А если порвет платье?..
Маша посмотрела в другой конец улицы и забыла про щенка, потому что увидела бордовый «жигуленок»! Вернее, то, что от него осталось.
Уцелели только багажник и задние дверцы, а всю переднюю часть «жигуленка» словно кто-то пожевал и выплюнул. Он криво стоял на газоне — то ли отлетел туда от удара встречной машины, то ли его оттащили, чтобы не мешал движению. Вокруг толклись спасатели в синих комбинезонах. Сыпались искры — чем-то срезали крышу.
В толпе зевак Маша заметила Деда и Сергейчика. Ясно: хотят узнать, жив ли водитель. Похоже, он у них под подозрением. А вон «Скорая помощь» — значит, еще жив, к погибшим «Скорую» не вызывают.
Двое спасателей отогнули надрезанную крышу, раскрыв машину как консервную банку. Опять посыпались искры. Санитары с носилками стояли наготове. Водителя вырезали из смятого железа, уложили обмякшее тело, накрыли простыней… Голову не накрыли. Точно, жив.
Хлопнула входная дверь.
— Ма, блинами пахнет! — крикнул девчачий голос.
Ага, Кошка! Интересно, сколько ей лет?
Невидимая Кошка ходила по квартире, скрипя и хлопая дверями и дверцами. Переоделась, выпустила топочущего Эдика, пошла мыть руки… «А вдруг она тоже учится и письмом, только не в «Б», а в «А»? — подумала Маша. — Перевестись бы к ней, пока еще не поздно». Дед с Сергейчиком дружат, тетя Ира и мама вместе учились. Значит, и они, Маша с Кошкой, наверняка поладят.
Кошка вошла и уставилась на Машу как на призрак:
— Ты?!
Это была Кэтрин Курицына!
Глава VI
Страшное обвинение
Драться они, конечно, не стали. И даже гадости друг другу говорили не каждый раз. Маша спросила:
— А почему ты Курицына?
— Я как мама. Они с папой поженились перед отъездом в Америку, когда ей было поздно менять загранпаспорт. Вот она и осталась с девичьей фамилией… А ты внучка того самого генерала Алентьева? Жалко, я раньше не догадалась.
— А то что?
— Ничего! — отрезала Кэтрин. — Это не меняет дела!
— Чем я тебе не нравлюсь? — спросила Маша. — Ты же не знаешь меня.
— Всем. Знаю, — ответила Кэтрин, и разговаривать стало не о чем.
В полном молчании они сидели на кухне. Кэтрин питалась блинами. Вилку она держала в левой руке, а нож в правой. То и другое — тремя пальцами, а свободные безымянный и мизинец оттопыривала, как будто ей противно. И пилила блин тупым столовым ножичком с таким видом, как будто делает хирургическую операцию.
А у Маши в руке была трубочка из блина с селедкой. Она каждую секунду проваливалась сквозь землю из-за того, что в руке, а не на тарелке, и не могла заставить себя доесть.
Подошел Эдик, ткнулся Маше носом в колени: «Поиграем?»
— Фу! — завопила Кэтрин.
Маша с ужасом подумала, что ей придется здесь ночевать.
Вернулась сдобная, добрейшая тетя Ира и сразу все поняла:
— Кошка, а почему вы сидите по разным углам?
— Я Кэт! — огрызнулась Кэтрин.
— По-английски кэт, а по-русски кошка, — заученно ответила тетя Ира. Чувствовалось, что этот разговор повторяется не в первый раз. — Представляешь, Маша, мы четырнадцать лет растили дочку Катю, а когда она получила паспорт, оказалось, что среди нас жила американка Кэт! Как она уговорила паспортистку поменять имя — загадка века… Горе мое, — повернулась к дочери тетя Ира, — ну хоть сейчас признайся, что ты ей наплела?
Побагровев, Кэтрин сорвалась с табуретки и убежала.
— Она родилась в Америке, — сказала тетя Ира.
Маша кивнула: знаю.
— Дома мы говорили по-русски, но есть еще улица и телевизор. Первое слово Катька сказала по-русски — «мама», как положено. Второе — по-английски: назвала отца «дэдди». Когда мы вернулись четыре года назад, она уже была законченной американкой. Для нас Москва — это друзья, воспоминания детства, знакомые места, на которых глаз отдыхает, словом — Родина. А Катька видит только грязь, бомжей, наркоманов, которых, кстати сказать, в Америке ничуть не меньше. Только ей, маленькой, там не показывали, хотя, может быть, и стоило… Я ведь не случайно говорю, — добавила тетя Ира.
