— Я долго думал, что бы все это могло значить. И задавал себе вопрос: кто есть на самом деле святая Матильда? Есть ли она монахиня или есть ли она… — Тут Безголовый не поленился наклониться, чтобы заглянуть матушке в лицо. — …Или есть ли она монах?
— Ку-кук! — высказалась кукушка с сосны в наступившей тишине.
— Кхе, кхе… — хрипло откашлялась Матильда.
— Да-да, вот именно, и я о том же, — кивнул Безголовый. — Все это пахнет аутодафе.
При упоминании страшного слова «святая» вздрогнула.
— Подите прочь, все это ложь! — побледнела она и попыталась встать.
Но не так-то легко было вырваться из сильных рук Безголового.
— О, да! — пригвоздил тот матушку обратно к стволу. — То же самое сказала и принцесса Розалия. Когда я высказал ее высочеству свои подозрения. Благочестивая принцесса была потрясена до такой степени, что у нее случилось несварение желудка. Мы долго спорили и решили устроить тебе испытание. Выдержишь — принцесса щедро одарит обитель. Не выдержишь…
— Испытание? Какое? — в голосе монахини прозвучала тревога.
— Самое простое, — успокоил Безголовый. — Ничего не надо делать. Мы просто разденем тебя — но не здесь, а при народе. И тогда уж посмотрим: монахиня ты — или все же…
Шумел ветер в ветвях. На вершине сосны прыгала кукушка.
Краска на щеках «святой Матильды» сменилась с белой на красную… с красной — снова на белую… а затем на нежно-голубую.
— Чего вы от меня хотите? — прохрипела она. И торопливо пояснила: — Есть мощи святой Агаты — в обители за алтарем. Могу сотворить чудо… Пророчество любое… Только не испытывайте! — взвизгнула бедняжка. И, грохнувшись на колени, в отчаянии закрыла лицо руками.
Несколько мгновений Безголовый задумчиво глядел на сотрясавшуюся в рыданиях «святую матушку». Черный платок съехал на затылок, открывая красную лысину, лицо расквасилось от слез, усы растрепались… «Святая» была не на шутку испугана.
— Сколько лет живу в монастыре… — всхлипывала она тоненько. — Все сестры довольны… Пощусь, молюсь… Каждую пятницу — чудо какое или пророчество… Уж как стараюсь Бога не прогневить… Какая разница-то — монах или монахиня? Если честно Богу служу? И-и-и-и-и!..
— Ну, ну… Пророчество. Гм… А ты и вправду умеешь пророчествовать?
— Как же, конечно! — Подняв голову, «Матильда» всхлипнула. — Обычно по пятницам, но для принцессы, в виде исключения… — Глаза «монахини» засветились надеждой.
— Гм, гм… Ну что ж… — Он окинул ее испытующим взглядом.
Вытерев слезу, «Матильда» робко улыбнулась.
— Что ж, скоро у нас как раз пятница. Я дам тебе коня… Ты хорошенько закрутишь свои усы и объедешь все окрестности, начиная с Альтбурга — со следующим пророчеством…
Взяв под руку «святую», Безголовый углубился с нею в чащу — инструктировать.
* * *
Ту пятницу долго не могли забыть. Потом этот день назвали «днем святой Матильды» и праздновали его каждый год, служа в церкви мессу И даже полвека спустя вечером за прялкой бабушки рассказывали внучкам про святую монахиню, появившуюся на улицах Альтбурга — балахон в прорехах, на шее огромный крест… «А усищи — вот такущ-щ-щие!»
Собственно, святая Матильда появилась сразу в двух местах: в Альтбурге на улицах и в Шлосбурге на площади перед дворцом епископа.
Обе — то есть, одна, конечно — выражались непонятно, но впечаляюще. Размахивая руками и тыча посохом в собравшуюся толпу, волновали народ пророчеством.
Не верил кое-кто, насмешничал — потом улыбочку-то спрятал. Сам епископ выходил, слушал, брови хмурил. Поверил, не поверил — непонятно. Но святую обижать не велел.
А та вдохновенно носилась по улицам, по переулкам: глаза горят, усы на грудь свисают — кудрявые! — пятки так и мелькают. За день обежала весь город. И собрав за собой толпу немалую, подалась в пригород.
И там пророчествовала, глазами сверкала, речи вела удивительные, народ смущала донельзя. Как в Шлосбурге, так и в Альтбурге.
Вечером, сидя за шахматами перед камином, епископ Хайлигман спросил у своего неизменного собеседника и советчика, аббата Фридмана:
— Когда, говоришь, она предсказала чудо? В день святого Николауса?
— Ровно в полдень, — подтвердил тот.
— Вели, голубчик, заложить карету. Поглядим на чудо. Если не подтвердится — сожгу мерзавку на костре. А если подтвердится… испрошу нижайше один ус для нашего собора.
Вот и все, пожалуй.
Хотя нет. На паперти церкви святого Юлиана, что в Альтбурге, юродивый Гаврик (впоследствии его стали называть блаженным Гавриилом Альтбуржским), щуря подслеповатые глазки, собирал вокруг себя народ:
— Вижу… вижу!.. Чую… чую!.. Стоит на холме замок. Сидит в темной башне орел-птица… Бьется крылами… Смотрит в сторону графского склепа… Радуется орел: будет чудо… в день святого Николауса… ровно в полдень!.. И снизойдет на землю блаженство великое, и возрадуется и стар и млад!..
Любил народ Гаврика. Собирался толпами. Шушукался, и так и этак фразу про «великое блаженство» толкуя.
Готовил непотребство отчаянное.
* * *
Вы, золотой читатель, уже и без объяснений давно поняли, что за чудо намечалось на полдень святого Николауса. Потому, не тратя времени на цветастые описания, предоставлю вам короткий рассказ о событиях того дня. Да не свой — а записанный давешним хронистом славного города Альтбурга, Ионасом Шрайбером:
«В то морозное ясное утро, когда ребятишки, едва проснувшись, бегут вытаскивать из своих сапожек подарки от доброго Николауса[1], толпы взрослых, недвусмысленно вооруженных и возглавляемых Гавриилом Альтбуржским, потекли в направлении замка Нахолме.
Готовились взломать ворота, перебить стражу, задушить или даже разорвать на кусочки Безголового Монстра — как получится. В общем, настроены были по-серьезному.
Все оказалось проще, чем думали, В ответ на две-три пробные угрозы мост упал как подкошенный, ворота растворились сами. Победителей пропустили с одним только условием: не душить и не рвать на кусочки привратника, садовника и кухарку — единственных обитателей пустующего замка.
Обрыскали весь замок и быстро нашли: в башне, в клетке, сидела, хлопая крылами, орел-птица. Величава была птица, царствен был взгляд ее. А клетка — вся из золота!
Всю дорогу до альтбуржской площади несли клетку, аки хеургвию — высоко подняв над головами. Гордо смотрела птица, грозно сверкали глаза. И радостно бились сердца у альтбуржцев в предчувствии «великого блаженства».
Туг и вторая партия взрослых подоспела, святой Матильдой возглавляемая. Гроб с невинноубиенной попросту выволокли из склепа монастыря св. Гуркенов и таким же манером, что и орла, доставили на площадь.
Ибо сказано было в полдень. А это значит — гляди на часы, ровно в двенадцать произойдет чудо. Поскольку же часы были только одни и только на площади, все собрались здесь.
Приехал епископ Хайлигман со свитой. Приехала принцесса Розалия. Понаехало немало местных дворян. На площади было не протолкнуться. Ржали кони, свистели мальчишки, препирались стражники с толпой, не подпуская близко к гробу. Все стихло, когда часы начали бить двенадцать.
Святая Матильда, уж на что слабая женщина, а одной рукой — хрррысть! — и оторвала крышку гроба. Упала деревянная доска с глухим стуком на камни мостовой. «Ахх!» — пронеслось над площадью.
Какие розовые щечки были у покойной! Сразу видно, девочку живой похоронили.
Далее все произошло очень быстро.
Когда покойница открыла глаза, площадь огласилась ликующими криками.
Когда села в гробу, народ попадал на колени.
Когда обняла нежными ручками гордую птицу орла, вздох восторга пронесся над сотнями голов, слезы закапали у многих из глаз.
На всей площади воцарилась такая звенящая тишина, что можно было услышать, как тащит кошка колбасу из лавки мясника.
Долго гладили ручки по сизым крыльям, по белой голове, по загнутому клюву величавой птицы.
Задержав ладонь у клюва, девочка что-то ласково сказала. В ответ орел мотнул головой, будто проглатывая. И в следующий миг…
Десятка с два самых истеричных женщин похлопались в обморок. Кони дико заржали, ишаки закричали. А остальная толпа так исступленно завопила, что задрожали стены близстоящих домов. Так взволновался народ.
И было отчего. Орел исчез на глазах у всех и вашего покорного слуги. Вместо него появился рыцарь: орлиный нос, волнистый волос, глаза горят, золотая цепь на груди.
Вот глаза его прищурились. Брови надменно поползли вверх. А губы сжались в прямую линию.
— Виват графу Эдельмуту! — загремело над площадью.
— Виват!..
— Виват!..
Заулыбался, маша ручкой, епископ Хайлигман.
Зааплодировали принцесса Розалия с ее свитой.
