— Хе-хе-хе-хе-хе, — попытался я вжиться в роль старика. — Хе-хе-хе-хе, — хихикал я подобающим хриплым голосом.
Ну, теперь держитесь, боровы! Посмотрим, как вы запрыгаете, когда я вам покажу свою рожу.
— Хе-хе-хе-хе-хе.
Я отбросил пальцем отвратительные космы со лба маски. Пальцы наткнулись на пауков. Они тоже как живые.
Я смотрел на мерзкую физиономию и не мог налюбоваться. Я был вне себя от восторга. А маска словно подмигивала мне. И губы, похожие на червяков, вроде как шевельнулись.
Не померить ли её?
Я поднёс маску к зеркалу, что висело на двери стенного шкафа. Мне не терпелось её надеть и посмотреть, какой эффект она производит. Посмотреть на себя как бы со стороны. Каков я в этой обалденной маске. Взглянуть хоть одним глазком, как буду в ней выглядеть.
Я поднёс её к лицу, держа за уши. Потом осторожно, очень осторожно стал надевать её.
— Стив! — раздался мамин голос снизу. — Стив, ты куда провалился? Иди есть!
— Иду! — Я опускаю маску. Потом примерю, решил я.
Быстро направляюсь к комоду и открываю ящик, где хранятся носки. Погладив тонкие, как паутина, волосы маски, аккуратно кладу её в комод и, прикрыв её клубками носков, закрываю ящик. Потом бегу на кухню. Мама уже поставила на стол салат и тарелку подогретых макарон с сыром.
В животе у меня забурчало. Только сейчас понял, как проголодался. Сажусь, отодвигаю салат и набрасываюсь на макароны. Уписываю за обе щеки.
Рядом сидит Спарки и не сводит с меня свои круглых чёрных глазищ. Просто пожирает меня глазами. Заметив, что я обратил на него внимание, закрутил башкой.
— Спарки, — говорю я, — ты же макароны не любишь. Забыл, что ли?
Он голову склонил, словно пытается понять, о чём это я. Бросаю ему длинную макаронину. Он нюхает, но не притрагивается.
У меня за спиной возится в холодильнике мама, освобождая место для продуктов, которые принесёт папа. Меня так и подмывает рассказать ей про маску. Хочется похвастать ею. Вот бы надеть и напугать. Но я-то понимаю, что посыплются вопросы: и где купил, и за сколько, и откуда карманные деньги? На все не ответишь. Так что я прикусил язык. Лучше помалкивать и не говорить, что на этот Хэллоуин я не буду опять бродяжкой.
Костюм бродяги у меня уже лет пять. Честно говоря, это даже не костюм. Я напяливал на себя старые мешковатые папины одёжки, заплата на заплате. Мама мазала мне лицо сажей. На сломанное удилище я подвешивал котомку. Чем не бродяга! Скучища!
В этот раз всё будет по-другому. Я дал себе слово. На этот Хэллоуин я устрою такое, что не соскучишься.
Я был так счастлив. Я уминал макароны, а мыслями был наверху, со своей новоприобретённой маской.
Главное, решил я, поменьше болтать языком. Не надо посвящать всех в свои планы. Тогда удастся напугать всех знакомых.
Даже Чаку не скажу. В конце концов, разве не он сбежал, оставив меня в тёмном подвале?
Берегись, милый Чак, говорю себе и прыскаю от смеха, так что макароны полетели изо рта. Я и тебя достану!
На следующий день после уроков у меня была тренировка с первоклашками. Стоял ясный холодный октябрьский денёк. Под лучами осеннего солнца жёлтые и багряные листья, покрывшие землю, казались золотыми слитками. По голубому небу растянулись белые ватные облака. Всё кругом казалось мне удивительно красивым.
Хэллоуин уже не за горами. Хэллоуин уже завтра.
Я загляделся на причудливой формы облака, а Марни что есть силы послала мне мяч прямо поддых.
От боли я согнулся пополам. Утёнок Бентон и ещё два урода тут же прыгнули мне на спину и повалили меня на землю.
Представляете, я зарылся лицом в грязь, но даже ухом не повёл. Как будто ничего не произошло. Хотите верьте, хотите нет, я засмеялся. Я-то знал, ждать осталось один день. Всего один день.
Я пытался научить их правильно передавать мяч. Я побежал с мячом вдоль боковой линии, а Эндрю Фостер подставил мне ногу. Я отскочил и врезался в стойку с великами. Падая, я ударился о руль, и у меня из глаз посыпались искры. А мне, представьте, всё до лампочки. Встаю как ни в чём не бывало, рот до ушей.
Это они ничего не знали. А я знал. Знал одну тайну. Знал, что завтра вечером, когда все будут ходить с мешками и кричать: «Кошелёк или жизнь!» — в мой мешок перепадёт самая большая добыча.
В четыре я сказал всем, что тренировка закончена. У меня сил не было свистеть в свисток. Я был весь перемазан с головы до ног. Хромал на обе ноги, а шишкам и синякам и счёт потерял. Обычное дело с этими жуткими боровами.
Но вы думаете, я жаловался? Впрочем, вы и сами знаете ответ.
Собираю я всю эту малышню в кружок. Они пихаются, таскают друг дружку за волосы, обзываются. А я им так спокойно и говорю, что они настоящие скоты. Поднимаю руку, мол, помолчите секунду, и говорю:
— Давайте завтра на Хэллоуин устроим настоящую вечеринку.
— Ура! — вопят они.
— Тогда сразу после тренировки в хэллоуинских костюмах встречаемся всей командой, — продолжаю. — Вместе пойдём по домам.
— Ура! — снова голосят они.
— Предупредите родителей, — говорю. — Собираемся перед старым домом Карпентера.
Молчание. Никто из боровов уже не кричит, не радуется.
— Чего это мы там будем встречаться? — спрашивает Эндрю.
— Там, говорят, привидения водятся, — подаёт голос Марни.
— Это уж больно страшное место, — поддакивает Утёнок.
Я, прищурившись, смотрю на них.
— Да вы что, ребята, сдрейфили? — спрашиваю.
Молчание. Все стоят и переглядываются.
— Вам что, — поддразниваю их, — слабо встречаться там?
— Ты что! Испугаемся мы какого-то старого дома, — возражает Марни.
И тут все наперебой начинают уверять меня, какие они смелые. И кричат, мол, разумеется, все придут.
— Я как-то видел привидение, у нас за гаражом, — хвастает Джонни Майерс. — Я как крикну: «Бу!» — оно и испарилось. — Богатое воображение у этих малышей.
А все стали потешаться над Джонни. А он упёрся, стоит на своём. Видел, мол, и всё тут. Так они его повалили и вывозили в грязи.
— А ты кем собираешься нарядиться на Хэллоуин, Стив? — спрашивает Марни.
— Да-да, — подхватывает Эндрю. — Что на тебе будет?
— Он будет свалкой токсичных отходов, — кричит один.
— Да нет, он будет балериной, — кричит другой.
И все ржут и веселятся.
Смейтесь, смейтесь, думаю. Смеётся тот, кто смеётся последний. Доживём до Хэллоуина. А там посмотрим, кто будет смеяться.
— Я… — говорю. — Я буду бродягой. Вы меня сразу узнаете. В лохмотьях. С грязной физиономией. Бродяга, он и есть бродяга.
— А ты и есть бродяга. На себя посмотри! — засмеялся кто-то из моей команды.
И все снова ржут и веселятся. Снова толкаются, таскают друг друга за волосы, катаются в обнимку по земле.
К счастью, их быстро разобрали родители и няньки. Я смотрел, как они расходятся по домам, и улыбался. Потом подхватил свой ранец и дунул домой. Всю дорогу я бежал. Мне не терпелось взглянуть на свою маску.
Когда я пробегал мимо дома Чака, он вышел мне навстречу.
— Эй, Стив… ты чего это несёшься, как ошпаренный? Постой!
— Не могу, — кричу и бегу дальше. — Попозже увидимся.
Некогда мне тут торчать с Чаком. Мне на маску хочется поскорей взглянуть. Так не терпится ещё раз убедиться, какая она жуткая.
Я пулей влетел в дом, поскакал по лестнице аж через три ступени. Промчался по длинному коридору. Влетел в свою комнату, швырнул ранец на кровать и к комоду. Открываю ящик.
— Что за дела?
Смотрю и глазам своим не верю. Разгрёб груду носков. Маски нет.
— Не-е-ет!
Я стал бешено рыться в ящике. Я перевернул всё вверх дном. Выкинул все носки на пол.
Маски не было. Исчезла.
Клубки носков скакали по полу. Сердце моё тоже скакало в груди.
И тут я вспомнил, что переложил маску. Перед самым уходом в школу. Я испугался, вдруг мама затеет стирку и сунется в ящик за носками. И найдёт там маску. Вот я и перепрятал её в дальний угол стенного шкафа, за свёрнутый спальный мешок.
Словно гора с плеч. Облегчённо вздохнув, я опустился на четвереньки, собрал все свёрнутые в клубки носки и запихнул их обратно в ящик. Потом открыл дверцу стенного шкафа и извлёк с верхней полки, где лежал спальный мешок, маску.
Стив, старина, приди в себя, говорил я себе. В конце концов, это всего лишь хэллоуинская маска. Нельзя же всё принимать так близко к сердцу. Чего ты себя пугаешь?
Иногда полезно так пожурить себя, дать полезный совет самому себе.
Я немного успокоился. Потрогал прямые патлы моей маски, погладил её морщинистую бугристую кожу.
Коричневатые губы, словно скалились мне. Я сунул мизинец в отвратительное дупло в клыке. Потрогал пауков в ушных раковинах.
