Однажды Томка после занятия спросила ее: «Татьяна Валерьевна, а почему у вас нет детей?». Таня, ничуть не смутившись, ответила, что для этого нужно выйти замуж. «А почему вы не замужем?» – «Потому что мне не хочется». Томка была озадачена, думала об этом весь вечер, а у меня закрались сомнения в традиционной сексуальной ориентации Татьяны…
Не знаю, но почему-то именно об этом я подумал сейчас, глядя, как Татьяна пьет кофе и ест пирожное, подхватывая кусочки маленькой ложечкой. Ведь у меня не было ровным счетом никаких оснований считать ее лесбиянкой. Да и какое мое собачье дело, если уж начистоту?
– Мы потратим минут десять на светские беседы или сразу приступим? – спросил я.
– На светские беседы нет времени, у меня до следующей лекции всего сорок минут.
– Тогда я тебя очень внимательно слушаю.
Она отодвинула блюдце с недоеденным пирожным, взяла кофе.
– Даже не знаю с чего начать.
– С любого места. Вот хоть с этих гвоздик. Татьяна кивнула и посмотрела на часы.
Опять чертовщина какая-то, вот что я вам доложу с офицерской прямотой! Либо же всему есть объяснение, которого я, признаться, пока не вижу. Но обо всем по порядку…
Этой ночью Татьяна также не могла сомкнуть глаз. Уснула лишь ближе к часу. Сновидений она не помнит, но из пуховой перины забытья ее вытолкнул телефонный звонок. Ударил по ушам мелодией рингтона, который в других обстоятельствах навевал приятные чувства, но посреди ночи сработал как выстрел из базуки. Часы на дисплее музыкального центра показывали 03:18.
Татьяне казалось, что вечером, укладываясь в постель, она выключила у телефона звук. Точнее, она была уверена, что выключила!
Она протянула руку, перевернула телефон дисплеем вверх. «Номер не определен» – гласила иконка на дисплее.
– Блин, – пробормотала Таня, и по спине, от шеи до татуировки на пояснице, побежали мерзкие холодные букашки.
Такого сообщения она еще ни разу не получала. Очевидно, что ничего сверхъестественного в нем не было – просто звонивший запретил определение собственного номера, – но в сочетании с необычным временем и кромешной тьмой это производило пугающее впечатление.
Татьяна взяла телефон в руки, подержала немного. Глубоко вдохнула. Выдохнула. Нажала кнопку приема вызова.
– Алло.
Тишина в ответ. Но кто-то дышал. Дыхание было размеренное, глубокое и отчетливое.
– Алло, говорите! – повторила Таня уже с раздражением. Кто бы он ни был, этот идиот, нельзя звонить посреди ночи и молчать! Напугал своим звонком – говори дело и докажи, что имел серьезные причины, или пошел к черту. – Вас не слышно!
– Да, – со вздохом прошептали в ответ. Таня обомлела.
– Не поняла?
Глубокий и режущий вздох повторился, и затем так же шепотом, но уже отчетливо прозвучало:
– Запереть девчонку в комнате… Запереть…
– Что? – Таня осеклась. Она вдруг поняла, что задавать вопросы бессмысленно.
Трубка еще дышала несколько мгновений, а потом очень буднично и без всяких предупреждений умолкла. Не было даже прощальных коротких гудков.
Таня бросила телефон на диван, вытерла пот со лба, снова посмотрела на часы. 3:17…
– Ты на ночь принимаешь снотворное? – спросил я.
Таня не обиделась, просто отрицательно покачала головой.
– А я пью. Точнее, вчера выпил.
– Думаешь, у меня глюки?
– Нет, не думаю. Мне про тебя Мякуш рассказывала много хорошего.
– Спасибо. Возможно, она меня переоценивает, но я стараюсь…
Утром она была совершенно разбита. Не вылезая из-под одеяла, позвонила в университет на кафедру, удостоверилась, что первой пары у нее сегодня действительно нет и можно приехать попозже. Быстренько приняла душ, позавтракала, взяла цифровой фотоаппарат и вышла из дома.
Иногда Татьяна действовала интуитивно, не задавая никаких вопросов и уж тем более не ожидая ответов, и при этом она прекрасно знала, что движется в правильном направлении. Она доверяла своему внутреннему штурману. Елена Мякуш ее так научила. Штурман никогда не подводит.
Спускаясь по лестнице (в лифт – ни ногой!), она обратила внимание, что гвоздики, висевшие накануне у двери одиннадцатой квартиры, исчезли. Она задержалась на минуту, подошла поближе к двери и даже попыталась приложить к ней ухо, чтобы послушать, но резко отпрянула. Ей не понравился запах.
Во дворе дома номер «13» по Тополиной этим солнечным, но довольно зябким утром наблюдалось оживление. Во-первых, Татьяна сразу отметила полицейскую машину, припаркованную возле одного из подъездов. Во-вторых, на углу мельтешила толпа, неожиданно многочисленная для девяти утра: человек десять мужиков разного возраста и сорта суетились вокруг чего-то большого и тяжелого. Лишь дойдя до середины двора, Таня поняла, что они буксируют побитую тачку от гаража к дороге.
В-третьих, под «грибком» детской песочницы сидел Петр Аркадьевич – в неизменной плащевой стройотрядовской куртке, надетой поверх тельняшки, в потертых джинсах и с аккордеоном на коленях. Мужичок курил самую настоящую классическую папироску с приплюснутым и замусоленным раструбом – таких Татьяна не видела в чьих бы то ни было зубах уже тысячу лет.
– Здравствуй, добрая женщина.
– Доброе утро, дядь Петь, – сказала Таня, останавливаясь возле песочницы.
– И тебя тянет на место преступления?
– Что, простите?
Дядя Петя улыбнулся, стряхнул пепел папиросы в песок.
– Не удивляйся. Сегодня мы все не в себе. Вон, гляди, – он кивнул в сторону бурлаков, тащивших несчастную семеновскую «тойоту», – чем развлекаются с утра местные алкаши. На нормальный эвакуатор эта чванливая задница денег пожалела, решила бутылкой отделаться.
Таня молчала, с недоумением разглядывая толпу.
– Ты не парься, милая, – пояснил Петр Аркадьевич, – просто здесь у нас беда случилась вчера вечером. Я, например, так спать и не ложился, когда все это увидел. А Семенов весь коньяк высосал, что у него был. А коньяка у него, я тебе скажу, как дерьма за баней… Уж прости мне мой прононс, мадемуазель. Семенов этим самым коньяком торгует!
Местные алкаши тащили машину к магистрали. Ругались друг на друга, поминутно останавливались, чтобы почесаться и перекурить.
– Простая и старая как мир человеческая драма, – молвил дядя Петя, закапывать погашенную папироску в песочнице. – Семейная лодка разбилась о быт, творческий вечер Шекспира и Коклюшкина в одном отделении…
Измочаленный раструб папиросы торчал из песка, как памятник на безымянной могиле полевой мыши. Петр Аркадьевич принялся наигрывать мотив из старого советского фильма.
Татьяна направилась ко второму подъезду. С каждым новым шагом появлялась непонятная тревога. Она не могла избавиться от ощущения, будто ей сейчас сдавать какой-то важный экзамен перед представительной комиссией, а предметом она совершенно не владеет. На парковочной площадке перед домом она остановилась, слегка приподняла руку, стараясь не привлекать внимания зевак. Почему-то в голове крутились цифры 1 и 7. Квартира под номером «17» находилась в первом подъезде, но там ничего необычного Таня не заметила, а вот «71» – это здесь, во втором, где проживал ленивый и амбициозный абитуриент Васька Дрель.
Внутренний штурман настойчиво звал туда, словно мальчик, тянущий родителей за рукав к лотку с мороженым.
Дверь второго подъезда была оснащена домофоном, но открыта настежь – кто-то положил на ее пути увесистый камень. Таня попыталась столкнуть его ногой и сразу поняла, что без этого камня огромная и невероятно тяжелая дверь в один прекрасный день может кого-нибудь если не убить, то покалечить. Совершенно очевидно, что она здесь практически не закрывается.
Таня сделала пару снимков двери, потом с нескольких ракурсов щелкнула камень. Оглядевшись вокруг, чтобы удостовериться в отсутствии любопытных взглядов (местные алкаши дотащили семеновскую «камри» уже почти до дороги), Таня отошла на пару шагов, подняла аппарат вверх и сфотографировала окна с третьего этажа по десятый. Прежде чем войти в подъезд, оглянулась в сторону песочницы.
Петр Аркадьевич не сводил с нее глаз.
– Давай и тебя прихватим на память, добрый человек, – буркнула Таня, навела объектив на мужичка с гармошкой. Тот приветственно поднял руку. Таня махнула в ответ.
В самом подъезде было темно, пахло сыростью и гнилью, словно в какой-нибудь забытой богом и ЖЭКом «хрущевке» с неработающим мусоропроводом. Таня поднялась на площадку первого этажа, подошла к дверям лифта, нажала кнопку вызова. Механизм откликнулся с глухим и царапающим стоном, словно разбуженный дракон. Девушка невольно отошла на пару шагов назад. Она по-прежнему была уверена, что ни за что не заберется в кабину – ни в этом подъезде, ни в собственном.
Через полминуты кабина опустилась вниз. Автоматические двери открылись. Татьяна заглянула внутрь и от неожиданности едва не покатилась с лестницы.
