Но дорога сама поворачивала на северо-восток. Мальчики замерили угол — сто тридцать пять градусов, полтора прямых угла. Да, не силен был на выдумки старый граф. Сказалось аристократическое вырождение…
Мальчики пошли дальше. Опять за Мишиной спиной послышалось монотонное бормотанье. Дорога шла точно на северо-восток. Казалось, она специально проложена к тому месту, где зарыт клад. Это была именно та дорога, по которой они с Жердяем шли на Голыгинскую гать.
Прошли еще версту. Дорога свернула на запад и опять под углом в сто тридцать пять градусов.
Генка стер со лба пот:
— Все идет как по маслу. Граф точно все расписал.
— Маршрут довольно примитивный,— заметил Славка, — прямо по дороге.
— И правильно. Не захотел бить свои графские ножки по ямам и рытвинам.
Мальчики прошли еще версту на запад. Дорога круто, под прямым углом, повернула на север.
Наконец они прошли последнюю версту. Дорога кончалась у самой опушки. Дальше стеной стоял лес. Тот самый лес, по которому они шли на Голыгинскую гать.
— Ясно, — сказал Генка, показывая на деревья, — клад зарыт под этими четырьмя березами.
Миша и Славка тоже смотрели на березы. Да, по-видимому, здесь. Во всяком случае, на этой поляне. Она была неровной, в буграх и холмиках. У Миши на минуту закралось подозрение, что здесь уже копали, но нигде не было видно свежих следов земли, все бугорки и холмики поросли травой. Может быть, здесь когда-то корчевали пни. Во всяком случае, в чертеже указано именно это место. Значит, под одним из холмиков. Ничего, всем отрядом они здесь всё перероют. А граф-то, оказывается, не так прост! Все ищут в лесу, а он закопал на самой опушке, на самом видном месте, где никто и не догадается искать.
Мальчики присели на траву. В лесу шумели верхушки деревьев, свистели и верещали птицы. Где-то далеко слышался лай собаки.
Генка хмыкнул и прошептал:
— А эти дурачки на болоте ищут. Эй, кладоискатели!
— А все же странно, что они роют именно в этом лесу, — сказал Славка.
— И ничего странного,— возразил Генка.— Они слышали звон, да не знают, где он. В лесу! А где в лесу?
— А когда мы будем копать? — спросил Славка.
— Я думаю, откладывать не следует, — вставил Генка: — ведь в среду должен приехать этот тип в зеленом костюме. А сегодня уже пятница.
— Откладывать нельзя, — согласился Миша, — но делать надо с умом. Прежде всего надо перерисовать чертеж и положить его на место. Иначе графиня заметит и примет меры предосторожности.
— Согласен, — сказал Генка, — Но рыть-то когда?
— Рыть надо со свидетелями и с представителями власти. Мало ли что там может быть,— объявил Миша.
Генка был вне себя. Как! Рассказать председателю сельсовета? Ведь он немедленно передаст Ерофееву, а Ерофеев — лодочнику.
— О таком деле не скажет, — успокоил его Миша.— Кроме того, мы вызовем представителей из уезда или из губернии. Ведь клад — это государственное имущество. Все должно быть сделано законно.
Генка огорчился:
— Всегда так! Мы проводим всю работу, подвергаем свою жизнь опасности, и в итоге приходит чужой дядя и пожинает лавры. Неправильно это!
Мальчики вернулись домой хотя и усталые, но очень веселые. Не всем удается раскрывать такие вот секреты, а они уже раскрывают второй раз: тогда — с кортиком, теперь — с бронзовой птицей.
Они дошли до помещичьего дома, Миша велел Генке и Славке идти в лагерь, а сам зашел в людскую узнать, как чувствует себя Кит, и вообще проверить, что там делается.
У Кита сидел доктор. Увидев Мишу, он сказал:
— Хорошо, что ты пришел. Ему, — он кивнул на Кита, — можно встать. Но он должен соблюдать строжайшую диету.
Вот так штука! Выпускать отсюда Кита вовсе не входило в Мишины планы. Это значило бы лишиться людской и, следовательно, возможности еще раз проникнуть в дом. А ведь надо положить обратно чертеж. Миша сразу сообразил ответ:
— Он встанет и тут же обожрется. Мы его хорошо знаем Если нужно соблюдать диету, то пусть лежит.
— Такой обжора?
— Ужасный.
— Неужели ты не можешь удержаться? — спросил доктор Кита.
— Не могу, — со вздохом признался Кит.
— Все же надо выпустить его на улицу, на чистый воздух, — сказал доктор, — а диету пусть соблюдает в порядке дисциплины.
Миша с отчаянием проговорил:
— Если он встанет, то все пропало.
— Что пропало?
— Вообще… — спохватился Миша. — Опять заболеет, а положить будет некуда. Сюда, в людскую, нас больше не пустят. Придется его держать в палатке. А вы сами говорите, что больному в палатке нельзя.
— Всегда найдем, куда больного положить, — ответил доктор, — а ему хватит лежать.
— Можно встать? — спросил Кит, откидывая одеяло.
— Конечно.
Не говоря ни слова, Кит поднялся и, не глядя на Мишу, вышел из людской. Через минуту его громкий голос уже слышался возле костра, где варился обед.
Миша и доктор тоже пошли к лагерю; врач оставил там свою лошадь.
Пройдя несколько шагов по аллее, врач обернулся. Миша перехватил его взгляд: он смотрел на бронзовую птицу.
— Что означает эта бронзовая птица — спросил Миша. — Торчит и торчит здесь.
Доктор снял пенсне, протер его, снова надел, забросив за ухо крученую черную нитку.
— Знаменитая птица,— засмеялся доктор. — Из-за нее много людей посходило с ума.
— Неужели? — спросил Миша и затрепетал от радости: доктор что-то знает.
— Давняя и длинная история, — сказал доктор, — и, по правде сказать, малоинтересная.
— Расскажите, пожалуйста, — попросил Миша. — У нас ребята интересуются стариной. Спрашивают, что за птица, а я ничего не могу ответить.
— Длинная, длинная история, — повторил доктор.— В другой раз.
— Я вас очень прошу, расскажите, — умоляющим голосом проговорил Миша, — ну хоть пока мы дойдем до вашей лошади.
— Ладно, — согласился врач, несколько задерживая шаг. — История, в общем, довольно глупая. Смесь барского самодурства с уездным романтизмом. Надо тебе сказать, что графы Карагаевы — старинный, но захудалый род. Древо свое будто бы ведут от татарского мурзы, выехавшего в Россию из Золотой Орды. Но обеднели, оскудели, особенно после того, как Елизавета казнила одного графа с сыном и велела бросить их в болото.
— Значит, про Голыгинскую гать это правда? — изумился Миша.
— Да, — подтвердил доктор, — исторический факт. Казнены и затоптаны в гать… Поместья их были отобраны в казну, вообще род подрублен под основание. Но благодаря удачной женитьбе одного из графов на дочери Демидова род Карагаевых снова поднялся, графы стали владеть поместьями и рудниками на Урале.
— Про это я что-то слыхал, — сказал Миша.
— Так вот, — продолжал доктор, — в роду у них была страсть к драгоценным камням, просто мания. Особенно у последнего графа. Большой был охотник. И камни хорошо знал. Но фантазер и мистификатор. Он широко вел уральские разработки, но находил мелочь. А мелочи и цена небольшая. Стоимость алмаза возрастает с его величиной чуть ли не в геометрической прогрессии. Находил он мелочь, а слухи распускал, будто нашел нечто выдающееся. На поверку все это оказывалось блефом. До того изолгался, что ему не только перестали верить, но даже чуть было не притянули к суду за какую-то подделку. Вообще вся его деятельность грозила разорением. Вот тогда и начался этот процесс. Сын попытался объявить старика сумасшедшим. Даже меня хотели использовать для этого, но не удалось. Я все дело чуть не испортил. Так и боятся меня с тех пор. Впрочем, нашлись люди, которые помогли сыну оттягать наследство раньше, чем отец умер. Старый граф уехал за границу. Но он не остался в долгу и изрядно посмеялся над своим неблагодарным наследником.
Доктор и Миша дошли до дрожек. Доктор сел на них, закурил и продолжал:
— Наследничек его, надо тебе сказать, был хотя и балбес, но порядочный негодяй. Довольно неприглядную роль в деле сыграла и эта особа, — доктор кивнул на дом.
— Графиня?
— Какая она графиня? Впрочем, в свое время — красавица. — Доктор на минуту замолчал, какая-то тень пробежала по его лицу. — Красавица, — повторил он, — только от красоты уже ничего не осталось… Да, так вот, молодой граф… Его тут крестьяне называли Рупь Двадцать… Он немного хромал от рождения, хотя мужчина видный. И вот как отец его наказал…
Доктор опять помолчал, как бы вспоминая всю эту историю, потом продолжал:
— Самое удивительное то, что старый граф рассказывал не только басни. Перед самым процессом он объявил, что нашел два алмаза размером чуть ли не по пятьдесят каратов каждый. И даже показывал эти алмазы. Никто ему, конечно, не верил. А алмазы-то оказались настоящими. Это подтвердили голландские ювелиры. И вот граф прислал сыну письмо приблизительно следующего содержания:
