— Через наш банк, — она так и сказала — «наш», будто Ершов еще был жив, — проходят их расчеты за торговлю оружием. У Иллариона Юденича, отца Саши, есть лицензия на право торговли оружием и некоторыми оборонными технологиями. Он — один из немногих, соблюдающих полную честность в этом бизнесе. Поэтому, видимо, государство и дало ему лицензию. Можно даже сказать, что он, в определенной степени, является представителем государства, потому что всегда блюдет государственные интересы. Я бы даже предположила, что видимость, будто он действует как частное лицо — это игра, а на самом деле он уполномочен государством проводить некоторые операции, контролировать рынок и не допускать контрабанды и других безобразий. Работать с ним приятно — работая, никогда не надо ждать подвоха. Но, разумеется, деньги ему достаются не просто так, хотя и живет он очень хорошо. Я говорю, он ведет себя настолько в рамках закона, если выражаться обтекаемо, что многие люди с удовольствием ставят ему подножки на каждом шагу. Есть и такие, которые давно подумывают о его физическом устранении.
Некоторое время я анализировал то, что она не сказала. Очень интересная вырисовывалась картина… Потом, взвесив все, задал вопрос:
— Если мне понадобится встретиться с Юденичем-старшим… с Илларионом Юденичем… Вы мне поможете?
— Разумеется, помогу, — сказала она.
— Хорошо, — сказал я. — Тогда, если что, я с вами свяжусь. И не волнуйтесь за Александра Юденича. Отношение к нему будет абсолютно объективное. Поступит он или не поступит, будет определяться только его данными. И меньше всего это будет зависеть от меня.
— Я вам очень благодарна, — проговорила она, вставая.
Я тоже встал.
— Не за что меня благодарить. Это вам я благодарен…
— …Потому что фамилия Гортензинского вдруг всплыла? — поинтересовалась она с обычной своей проницательностью.
Я постарался улыбнуться.
— Не только за это. Всегда приятно узнать, что есть еще люди, для которых честность и честь в бизнесе до сих пор что-то значат.
— Всего доброго, — ответила она. — Если что, звоните.
— Вы тоже, — сказал я.
И она ушла.
А я, выждав немного, покинул кафе и вернулся к машине. Валерий подошел минуты через две.
— Ну что? — поинтересовался я.
— Три человека выглядели подозрительно, — сообщил он. — Может, просто на красивую женщину глазели, с которой вы разговаривали, и никакого наблюдения никто не вел. Но я, на всякий случай их заснял, в разных ракурсах.
— Молодец! — похвалил я. — А теперь едем ко мне домой. И задание то же самое. Ко мне придет священник. Если увидишь, что этого священника «пасут» — сфотографируй всех.
— Простите, Валентин Макарович, — сказал Валерий, — это как-нибудь связано с набором в училище или нет?
— Пока неясно, — отвечаю я. — Возможно, это связано с чем-то другим. Если бы все объяснялось лишь хлопотами родственников и друзей, чтобы именно их мальчишка поступил в училище, я был бы спокоен.
Валерий кивнул и молча повел машину дальше.
И вот без четверти пять мы подъехали к моему дому. Быстро уложились. И разговор с Ершовой завершился раньше, чем я предполагал, и пробок нигде не было.
Я поднялся к себе, а Валерий покинул машину и устроился на лавочке неподалеку. Ему, бедняге, невесть сколько придется вот так проторчать. Но такова наша работа. Согласно одной из любимых фраз Бориса Андреевича: «знали, на что подписывались».
До прихода отца Владимира у меня было не меньше пятидесяти минут. И я начал размышлять, устроившись в кресле.
Во-первых, отовсюду возникает Гортензинский. Не удивлюсь, если и в разговоре с отцом Владимиром он так или иначе всплывет.
Во-вторых, Дегтярев не стал звонить мне в кабинет, а предпочел вызвать с вахты. Что это может означать? Либо он не общается с сыном и поэтому не знает, что кандидатам на поступление в школу вручен мой номер телефона. Либо он контактирует с сыном и знает о предупреждении, что звонок кого-либо из родителей будет воспринят как попытка повлиять на меня, и мальчишка, в наказание за это, в школу не будет принят ни в коем случае…
Взвешивая все обстоятельства, я пришел к выводу, что правильно первое: Дегтярев не контактирует с сыном. Если бы он контактировал и знал мой телефон из бумажки, врученной сыну, он, бывший наш работник, сообразил бы, как позвонить так, чтобы сына не подставить. И потом, во время нашей встречи Дегтярев не просил за сына, никак не просил. Он подчеркнул, что я могу не принять его сына, но главное — чтобы я правильно отреагировал на его намеки…
Что же получается? Человек, который не общается с сыном (надо понимать, бывшая жена запретила ему контакты), каким-то образом узнает, что сын поступает в наше училище, достает адрес училища через старые связи, и едет, чтобы предупредить меня о чем-то важном…
Что ему могло стать известным?
Или это кажется важным только ему? Может, он преувеличивает значение того, что знает, чтобы и собственную значимость показать? Может, он совсем без средств, и все в итоге сведется к тому, что он попросит сколько-то ему одолжить?
Нет, непохоже.
И насчет Юденичей…
Вот, простая схема вырисовывается.
Илларион Юденич — представитель государства, он следил и следит за тем, чтобы сделки по оружию были чистыми, чтобы государство полностью получало с этих сделок то, что ему положено, и чтобы не торговали тем оружием и теми технологиями, которые к экспорту запрещены. То есть, пока он на своем месте сидит, никакая мафия и никакие нечистоплотные чиновники и дельцы к этому каналу торговли оружием не подступятся. Не сумеют через этот канал незаконные сделки крутить. А ведь доходы такие сделки приносят огромные…
И часть денег, проходивших через банк Ершова, была расчетами по таким сделкам, теперь я это понимал. Раньше-то я в финансовые и коммерческие тайны не вникал, не мое это было дело, но теперь мне Галина Афанасьевна завесу чуть-чуть приоткрыла. И получается, что смерть Ершова, бегство в Америку его коллег, подальше от пуль убийц, скорее всего, были связаны с тем, что какой-то могучей преступной группировке хотелось заполучить себе денежные потоки от оружейных сделок.
Среди тех, кто проявлял интерес, был Гортензинский…
Гортензинский, у которого давние связи в Праге с тамошней мафией, пойманной на расхищении нашего военного имущества. Ершов был застрелен в Праге, едва сошел с самолета. Прилетев в Прагу, Ершов попал прямо в логово, прямо в зубы подельщикам Гортензинского. А если он прилетел проверить состояние военного имущества, разобраться почему произошло неожиданное исчезновение товара, уже оплаченного через его банк, то…
То над Гортензинским нависала прямая угроза новых разоблачений, ему было бы трудно остановить затеянную Ершовым проверку.
Тем более, если Ершов летел в Прагу, зная, что он будет искать. Допустим, он хотел найти какие-то документы и улики, чтобы припугнуть Гортензинского. Предположим, он действовал по согласованию с Юденичем, представителем государства…
Кстати, почему в мою бытность начальником службы безопасности ни разу не промелькнуло имя Юденич? Выходит, в то время этот человек был засекречен даже от меня.
Вот тут они были не правы, играя в секреты. Если бы я тогда знал больше — возможно, сумел бы предотвратить убийство.
Но какая мужественная женщина Галина Афанасьевна! Решиться повести дело дальше, от которого даже мужики отступились. И Юденич, надо полагать, очень мужественный человек…
Да знай я больше, я бы не ушел с работы, а остался бы, чтобы им помочь…
В общем, получается так, что Гортензинский вполне мог быть причастен к смерти Ершова. Не напрямую, конечно. Гортензинский — трус, и даже убийцу сам нанимать не стал бы, передоверив это дело другим. Но то, что он вполне мог подтолкнуть к убийству…
Чтобы понять, насколько верна моя догадка, мне придется-таки встретиться с Юденичем, ничего не поделаешь.
А нет ли и в этом какой-нибудь хитрой ловушки?
А может, и Дегтярев, роняя свои намеки, имел в виду убийство Ершова, об обстоятельствах которого ему что-то стало известно? Вот эта его фраза, что Гортензинский считает, будто у Дегтярева до сих пор на меня зуб… не подсказка ли: используй уверенность Гортензинского в том, что я тебя ненавижу…
Да, серьезное что-то вырисовывается, очень серьезное. И, хочешь, не хочешь, я должен окончательно расставить все по местам.
Вот так я сидел и размышлял, пока не раздался звонок в дверь.
Глава седьмая
Контуры провокации
(Рассказывает полковник Осетров)
— Рад приветствовать вас, отец Владимир! — сказал я, отметив про себя, что священник почти не изменился. Больше стало седины в бороде и волосах, но не смотря ни на что подтянут, лицо моложавое обветренное.
