«Пройдёт время, и исследователи начала Великой Отечественной войны дружно начнут обвинять И. В. Сталина в том, что он неправильно определил направление главного удара противника. При этом эти «исследователи» совершенно не учитывают тот фактор, что с середины 1940 года практически вся верхушка РККА состояла из представителей Киевского Особого военного округа, а эти люди, вполне естественно, привыкли работать в интересах своего региона и знали его особенности лучше, чем другие оперативные направления. После назначения наркомом обороны бывшего командующего КОВО С. К. Тимошенко он тут же пригласил бывшего начальника штаба этого округа Н. Ф. Ватутина на должность начальника Оперативного управления Генерального штаба, начальника мобилизационного отдела КОВО генерал-майора Н. Л. Никитина на должность начальника Мобилизационного управления Генерального штаба. Бывший командир механизированной бригады и начальник автобронетанковых войск КОВО И. Я. Федоренко становится начальником Автобронетанкового управления РККА. Бывший командующий 6-й армией КОВО Ф. И. Голиков становится начальником Главного разведывательного управления и заместителем начальника Генерального штаба. Бывший член Военного совета КОВО корпусной комиссар С. К. Кожевников назначается на должность военного комиссара Генерального штаба. Эти люди пользуются особым расположением наркома и имеют возможность выходить на него в обход начальника Генерального штаба. В такой обстановке К. А. Мерецкову работать очень непросто.
Проходит совсем немного времени, и на должность начальника Генерального штаба вместо К. А. Мерецкова назначается командующий КОВО генерал Г. К. Жуков. Он делает своим первым заместителем Н. Ф. Ватутина, а на освободившуюся должность начальника Оперативного управления Генерального штаба назначается заместитель начальника штаба КОВО генерал-майор Г. К. Маландин. На должность начальника укреплённых районов РККА приходит начальник укреплённых районов КОВО генерал-майор С. И. Ширяев».
Историк делает свои выводы на основании работы генерала М. В. Захарова «Генеральный штаб в предвоенные годы». Захаров и сам одно время являлся работником штаба КОВО. Тем не менее, он объективно отмечал, что «… сотрудники, выдвинутые на ответственную работу в Генштаб из Киевского Особого военного округа, в силу своей прежней службы продолжали придавать более важное значение Юго-Западному направлению. При оценке общей военно-стратегической обстановки на Западном театре войны их внимание, на наш взгляд, невольно приковывалось к тому, что «прикипело к сердцу», длительно владело сознанием и, естественно, заслоняло собой и отодвигало на второй план наиболее весомые факты и обстоятельства, без которых нельзя было воспроизвести верную картину надвигавшихся событий».
Захаров признавал, что такого рода подходы к подбору руководителей Генштаба таили в себе угрозу и не были вызвано какими-либо объективными причинами или заботой о повышении обороноспособности страны. Генерал Захаров крайне деликатен, и в связи с выявленной им картиной не употребляет таких понятий, как «кумовство» или «круговая порука». Но он даже не пытается скрыть, что перебравшиеся из Киева в Москву генералы тяготели «по опыту своей прежней деятельности к оценке обстановки с позиций интересов командования Юго-Западного направления». Тем не менее, именно такой подход не мог не импонировать предвоенному политическому руководству Украины. Можно смело предположить, что такое особое отношение к КОВО стало базой сближения Жукова и Хрущёва, давшее свои многочисленные плоды уже после смерти Сталина. Одним из плодов этого сближения и стал миф, при помощи которого с руководства Наркомата Обороны, Генштаба и УССР ответственность за ошибки в определении направления главного удара фашистов перекладывалась на Сталина.
Другой чёрный миф «оттепели» и «перестройки» в качестве одной из основных причин поражений Красной Армии в начале войны называет чуть ли не поголовное уничтожение Сталиным цвета советского офицерства в чистках 1937 года. Авторы, стоящие на таких позициях, до крайности преувеличивают заслуги и таланты М. Н. Тухачевского, В. К. Блюхера, И. Э. Якира и других военачальников, ставших жертвами борьбы за власть в советском руководстве перед войной. Другие авторы, наоборот, указывают на то, что многие заслуги репрессированных маршалов и генералов раздуты их почитателями и в действительности результаты деятельности – того же Тухачевского – выглядят куда менее блистательно.
Например, маршал действительно увлекался ракетостроением. Но следствием подобных увлечений стало пренебрежительное отношение к обычной артиллерии, что очень дорого обошлось нашей армии в годы войны. Другим увлечением Тухачевского были танковые войска. По его вине перед войной огромные материальные, сырьевые и людские ресурсы были затрачены на создание армады танков, броня которых пробивалась из обычных видов вооружения, маломощных и ненадёжных. Хорошо известен «Франкенштейн Тухачевского» – танк с пятью башнями Б-35. Грозные с виду, они несли совершенно несерьёзное вооружение и были такими неповоротливыми и хрупкими, что в реальных боевых действиях 1941 года практически не поучаствовали – не смогли доехать до линии фронта, переломались по дороге.
Нельзя забывать и о действительном «героическом» прошлом Тухачевского и многих других попавших под репрессии военных. Послужной список маршала красноречив, говорит сам за себя. Даже если забыть Варшавскую авантюру, когда Тухачевский погубил десятки тысяч красноармейцев, павших в боях или умерших от неимоверных страданий в польском плену, на совести маршала останутся и другие эпизоды. Именно он руководил подавлением восстанием голодных матросов в Кронштадте. Именно он возглавлял борьбу против крестьян Тамбовщины, доведённых до отчаянья продразвёрсткой. Там, на Тамбовщине, Тухачевский отдавал приказ о применении против крестьян химического оружия. В начале 1930-х гг. Тухачевский начал борьбу с офицерами императорского Генштаба, перешедших ещё в годы гражданской войны в РККА. По его доносам многие из них были отправлены в лагеря. Всё это ставит его в один ряд с другими военными преступниками XX века. А давайте вспомним, что война с фашизмом сразу же приобрела характер всенародной, Отечественной войны. Стала бы она такой, если бы Красную Армию в 1941 году возглавляли люди, сделавшие свою карьеру как палачи в годы братоубийственной гражданской войны. Вопрос риторический, ответ на него очевиден.
Помимо этого, согласно новейшим исследованиям, репрессии 1937–1938 годов на боеспособность Красной Армии и уровень офицерского состава в ней практически никак не повлияли. Так, историк А. А. Смирнов проанализировал уровень выучки офицеров и младшего командного состава до 1937 и после. Оба периода показали крайне невысокую готовность многих советских командиров к войне, к действиям в реальных боевых условиях. Такое плачевное положение объясняется просто: ещё в бытность Тухачевского, Якира, Уборевича и других пострадавших в 1937 году, в СССР крайне недостаточно уделяли внимание военной подготовке, системе военного обучения.
Свою роль в этом сыграл и лично Тухачевский, на совести которого преследование старых царских специалистов, занимавшихся после революции военной наукой и преподавательской деятельностью. Таким образом, грамотного резерва офицеров в СССР практически не существовало. Не существовало также отработанной системы их обучения. Вместе с тем, с 1937 по 1941 год советская армия выросла примерно в 10 раз: с полумиллиона, до 5,5 млн. человек! Понятно, что в этих условиях на офицерские должно было пропасть и попало много людей, не имеющих достаточной квалификации, и репрессии здесь, понятно, действительно совершенно ни причём.
Перечень дискуссионных вопросов по теме начала войны и причин наших трудностей того периода имеет весьма внушительные объёмы. Сюда можно отнести миф о плохой работе советских разведчиков; миф о том, что советским войскам не был своевременно отдан приказ о приведении в полную боевую готовность; миф о нежелании народа сражаться за коммунистический режим; миф о том, что советские солдаты были плохо вооружены и зачастую имели одну винтовку на троих и очень многие другие.
Иногда чёрная мифология о Великой Отечественной войне приобретает совсем уж сюрреалистические, гротесковые формы. Взять, например, пресловутый миф о сталинской прострации в первые дни агрессии. Казалось, зачем распространять совсем уж очевидные, нелепые по своей сути измышления? Но такова внутренняя логика «войн памяти» и консциентального оружия, применяемого в них!
Авторство мифа о «сталинской прострации» по праву принадлежит Н. С. Хрущёву. В первые дни войны он занимал значимый, но всё же периферийный пост руководителя одной из союзных республик. Соответственно в первые дни войны против агрессора в Москве его ещё не было. Узнать о том, что происходило в столице он мог только с чужих слов. Поэтому, чтобы придать своим измышлениям о Сталине хотя бы иллюзию правдоподобия, Н. С. Хрущёву приходилось придумать заодно и якобы состоявшуюся беседу с Л. П. Берия, в которой тот и поделился с ценным товарищем с Украины важной правительственной информацией.
