1.3. Философская и историческая эволюция античного скептицизма от Пиррона до Секста Эмпирика
После рассмотрения основных скептических тенденций в допирроновой философии перейдем к идейной и исторической эволюции последней и еще раз вернемся к ее основателю Пиррону (ок. 360–270 гг. до н. э.), на этот раз обращаясь к различным свидетельствам древних авторов о нем, его учениках и последователях. К сожалению, до нас не дошла книга эллинистического автора Антигона Каристского «О Пирроне», однако она была известна Диогену Лаэртскому, благодаря которому мы немного знаем об основателе скептической школы. Традиция приписывает Пиррону склонность к сократическому способу философствования. «Кое-кто из занимающихся философией, – говорит Цицерон, – утверждают, что они овладели мудростью: таковы, например, Эпикур и стоики; в то время как по утверждению других предмет мудрости предстоит еще найти, поскольку он находится в распоряжении богов и пока что недоступен для человеческого разумения. На такой точке зрения стоят Сократ и Пиррон»[177]. На первый взгляд может показаться, что сопоставление таких мыслителей как Сократ и Пиррон является достаточно натянутым, однако это не так. В IV в. до н. э. философия Сократа имела широкое распространение в Греции, и поэтому неудивительно, что пелопонесская Элида, родина Пиррона также подверглась ее влиянию: ученик Сократа Федон основал в Элиде сократическую философскую школу, отличавшуюся своим равнодушием к космологической и космогонической натурфилософской проблематике. Не исключено, что Пиррон мог контактировать с сократиками Элиды. Также вполне возможно то, что родоначальник скептицизма был знаком с мегарской сократической школой, которая, разумеется, была по духу близка элидской и славилась разрабатываемыми в ней способами диалектической критики классических философских учений. По свидетельству Диогена Лаэртского Пиррон был слушателем Брисона, ученика и сына Стильпона – главы мегарской школы. Кроме того, не исключено, что на Пиррона определенное влияние оказало атомистическое учение, которое, как уже говорилось, наряду с другими доскептическими философскими построениями в известной степени предвосхитило умонастроение скептицизма и психологию его миропонимания.
В данном случае следует отметить значительное совпадение многих гносеологических утверждений представителей атомизма и скептицизма. Так, например, сочинение «О природе», принадлежащее перу одного из известных учеников Демокрита – Метродора Хиосского, начинается со вполне скептического тезиса: «Я заявляю, что мы не знаем, знаем ли мы что-нибудь или нет; не знаем даже того, существует ли что-нибудь или не существует»[178]. Причем на основании свидетельств возможно утверждать не только об идейной, но и о фактической, или преемственной связи пирронова скептицизма с атомистической философией. Так, родоначальник скептицизма являлся другом и слушателем Анаксарха из Абдер, который был учеником Метродора, атомизм и скептицизм которого почти не поддаются разграничению. Гален характеризует Анаксарха в качестве скептического мыслителя, а отличие от него Пиррона заключается только в том, что последний «по общему признанию, более тонко усовершенствовал искусство сомнения». «Создается впечатление, – отмечает А.В. Семушкин, – что атомизм и скептицизм представляют собой фазы в эволюции одной школы. В самом деле, будучи учеником атомиста Анаксарха, Пиррон сам является учителем атомиста Навсифана, у которого учился Эпикур. Таким образом, пирронизм правомерно рассматривать как радикальный вывод из атомистической гносеологии»[179].
По свидетельству Диогена Лаэртского Пиррон вместе с Анаксархом принимал участие в походе Александра Македонского на Восток, где встречался с индийскими гимнософистами и магами, и поэтому в качестве еще одного весьма вероятного источника пирронова скептицизма может рассматриваться восточная мудрость. Гимнософисты во многом были подобны греческим философам, но отличались от них несколько необычной для, по преимуществу, рационалистического греческого мировосприятия чертой, которая заключалась в том, что философия восточных мыслителей проявляла себя не столько в рефлективных конструкциях, сколько в определенном образе жизни, характеризующимся аскетизмом и уединением. Не исключено, что невозмутимость и бесстрастие гимнософистов, их сосредоточенность и безмолвствие, а также завидное безразличие к превратностям судьбы могли быть своего рода аналогом афасии (ἀφασία) (безмолвствия) скептиков и их знаменитого эпохэ (ἐποχή, ἐπέχω) – воздержания от суждений. По свидетельству Аскания Абдерского Пиррон «…кажется, из этого источника почерпнул благороднейший способ философствования, выдвинув положение о непостижимости сущего и воздержании от суждений»[180]. Восхищение Пиррона, по всей видимости, вызывали стойкость восточных мудрецов перед ужасами жизни, их безразличие к соблазнам мира, внутренняя свобода и негативное отношение к власть предержащим. Большое впечатление на Пиррона произвело замечание, сделанное Анаксарху одним индийским философом, заключающееся в том, что он (Анаксарх) на словах проповедует добродетель, а практически раболепствует перед царями. Не исключено, что именно в этом восточном квиетизме находится скептический исток пирроновой философии, провозглашающей безразличие к теоретическим построениям.
То немногое, что нам известно о жизни родоначальника скептической школы по сравнению с тем, что мы знаем о его философском учении, покажется нам, наоборот, многим, ведь о философии Пиррона мы знаем из свидетельств последователей, т. к. он, видимо, ничего не писал[181]. Сущность учения Пиррона сформулировал в виде трех вопросов его ученик Тимон, говоривший, что «желающий достигнуть счастья должен разобраться в следующих трех вопросах: во-первых, из чего состоят вещи (какова природа вещей); во-вторых, какое отношение к ним должны мы усвоить себе и, наконец, какую выгоду получат те, которые выполнят это»[182]. Понятно, что о вещах ничего знать нельзя, ибо они скрыты и даны нам только в явлениях, следовательно, должно воздерживаться от каких-либо суждений о них, и из этого неведения и воздержания и проистекает желанная невозмутимость духа[183]. «…цель скептицизма, – отмечает А.В. Семушкин, – воздержанием от суждений не достигается. В «эпохэ» заключается всего лишь теоретическая граница философии, в то время как идеал скептиков – практический. В состоянии скептического «эпохэ» философское сознание, согласно Пиррону, исчерпывает свои теоретические возможности, а вместе с этим рациональное право на свое бытие. Дальше философия не может идти, оставаясь теоретической дисциплиной. Она останавливается перед альтернативой: или самоупраздниться, или обрести новый, отличный от теоретического, статус существования. Пиррон выбирает второй путь: он обращает бессилие философии теоретически постичь вещи в практическую пользу»[184]. «ничего не называл он ни прекрасным, ни безобразным, ни справедливым, ни несправедливым, – сообщает о Пирроне Диоген Лаэртский, – и равным образом ничему не приписывал он истинного бытия, но утверждал, что люди все делают по обычаю или закону; ибо, по его учению, всякая вещь есть это не в большей степени, чем то»[185].
Выше уже говорилось что по характеристике А.Ф. Лосева учение Пиррона следует характеризовать в качестве релятивизма, хотя правильнее было бы квалифицировать его как изостенизм. Если «ни об ощущениях наших, ни о мнениях нельзя сказать, что они говорят правду или лгут»[186], то как же тогда ориентироваться в действительности, что делать? Оказывается, что «явление, каково бы оно ни было, всегда имеет силу»[187], следовательно, изостенизм (по Лосеву – релятивизм) уже не является абсолютным, но ограничен тем, что можно в практической жизни ориентироваться на явления. Секст Эмпирик истолковывает это положение в том смысле, что явление есть критерий действия[188]. Об этом же читаем у Диогена Лаэртского: «По словам Энесидема, Пиррон в своей философии стремился к эпохэ в познании, но отнюдь не учил совершать наши обыденные действия необдуманно»[189]; и совершенно однозначно далее: «О противоречии ничего нельзя утверждать, но следует придерживаться чувственно воспринимаемых явлений»[190]. В этом феноменализме, т. е. в опоре на явления в реальной жизни состоит определенный позитивный момент пирроновой философии. Таким образом, ничего не зная о вещах и воздерживаясь от всяких суждений о них[191], скептик, тем не менее, вполне знает, что ему следует делать и чего не следует, живет по законам, обычаям и нравам своей страны и в этом смысле ничем не отличается от других людей. Мы знаем, что сам Пиррон был даже верховным жрецом в своей родной Элиде[192]. Видимо, исходя из вышесказанного, надо понимать свидетельство нумения у Диогена Лаэртского будто бы Пиррон высказывал какие-то догматы[193]; т. е. относительно феноменального Пиррон вполне мог иметь некие положительные суждения.
