Начало 1838
Киев
Высоко передо мною
Старый Киев над Днепром,
Днепр сверкает под горою
Переливным серебром.
Слава, Киев многовечный,
Русской славы колыбель!
Слава, Днепр наш быстротечный,
Руси чистая купель!
Сладко песни раздалися,
В небе тих вечерний звон:
«Вы откуда собралися,
Богомольцы, на поклон?»
– «Я оттуда, где струится
Тихий Дон – краса степей».
– «Я оттуда, где клубится
Беспредельный Енисей!»
– «Край мой – теплый брег Евксина!»
– «Край мой – брег тех дальних стран,
Где одна сплошная льдина
Оковала океан».
– «Я от матушки Москвы».
– «Дик и страшен верх Алтая,
Вечен блеск его снегов,
Там страна моя родная!»
– «Мне отчизна – старый Псков».
– «Я от Ладоги холодной».
– «Я от синих волн Невы».
– «Я от Камы многоводной».
– «Я от матушки Москвы».
Слава, Днепр, седые волны!
Слава, Киев, чудный град!
Мрак пещер твоих безмолвный
Краше царственных палат.
Знаем мы, в века былые,
В древню ночь и мрак глубок,
Над тобой блеснул России
Солнце вечного восток.
И теперь из стран далеких,
Из неведомых степей,
От полночных рек глубоких —
Полк молящихся детей —
Мы вокруг своей святыни
Все с любовью собраны…
Братцы, где ж сыны Волыни?
Галич, где твои сыны?
Горе, горе! их спалили
Польши дикие костры;
Их сманили, их пленили
Польши шумные пиры.
Меч и лесть, обман и пламя
Их похитили у нас;
Их ведёт чужое знамя,
Ими правит чуждый глас.
Пробудися, Киев, снова!
Падших чад своих зови!
Сладок глас отца родного,
Зов моленья и любви.
И отторженные дети,
Лишь услышат твой призыв,
Разорвав коварства сети,
Знамя чуждое забыв,
Снова, как во время оно,
Успокоиться придут
На твоё святое лоно,
В твой родительский приют.
И вокруг знамён отчизны
Потекут они толпой,
К жизни духа, к духу жизни,
Возрождённые тобой!
<Ноябрь 1839>
Степь
Бесконечная Россия
Словно вечность на земле!
Едешь, едешь, едешь, едешь,
Дни и вёрсты нипочём!
Тонут время и пространство
В необъятности твоей.
Степь широко на просторе
Поперёк и вдоль лежит,
Словно огненное море
Зноем пышет и палит.
Цепенеет воздух сжатый,
Не пахнёт на душный день
С неба ветерок крылатый,
Ни прохладной тучки тень.
Небеса, как купол медный,
Раскалились. Степь гола;
Кое-где пред хатой бедной
Сохнет бедная ветла.
С кровли аист долгоногой
Смотрит, верный домосед;
Добрый друг семьи убогой,
Он хранит её от бед.
Шагом, с важностью спокойной
Тащут тяжести волы;
Пыль метёт метелью знойной,
Вьюгой огненной золы.
Как разбитые палатки
На распутии племён —
Вот курганы, вот загадки
Неразгаданных времён.
Пусто всё, однообразно,
Словно замер жизни дух;
Мысль и чувство дремлют праздно,
Голодают взор и слух.
Грустно! Но ты грусти этой
Не порочь и не злословь:
От неё в душе согретой
Свято теплится любовь.
Степи голые, немые,
Всё же вам и песнь, и честь!
Всё вы – матушка-Россия,
Какова она ни есть!
Июнь 1849
Ока
Много рек течёт прекрасных
В царстве Руси молодой,
Голубых, златых и ясных,
С небом спорящих красой.
Но теперь хвалу простую
Про одну сложу реку:
Голубую, разливную,
Многоводную Оку.
В нраве русского раздолья
Изгибается она:
Городам дарит приволья
Непоспешная волна.
Ленью чудной тешит взоры;
Щедро воды разлила;
Даром кинула озёры —
Будто небу зеркала.
Рыбакам готовит ловли,
Мчит тяжёлые суда;
Цепью золотой торговли
Вяжет Руси города:
Муром, Нижний стали братья!
Но до Волги дотекла;
Скромно волны повела, —
И упала к ней в объятья,
Чтоб до моря донесла.
1840
Петербург
Город туманов и снов
Встаёт предо мною
С громадой неясною
Тяжких домов,
С цепью дворцов,
Отражённых холодной Невою.
Жизнь торопливо бредёт
Здесь к цели незримой…
Я узнаю тебя с прежней тоской,
Город больной,
Неласковый город любимый!
Ты меня мучишь, как сон,
Вопросом несмелым…
Ночь, но мерцает зарёй небосклон…
Ты весь побеждён
Сумраком белым.
1901
Урал и Кавказ
Заспорили горы Урал и Кавказ.
И молвил Урал: «Мир ведает нас!
Богат я и златом, богат серебром,
Алмазом, и яшмой, и всяким добром;
Из недр моих много сокровищ добыто
И много сокровищ покуда в них скрыто!
Богатую подать я людям плачу:
Я жизнь их лелею, сребрю, золочу!
Кавказу ль досталось равняться со мной:
Он нищий и кроет от нищих разбой!»
– Молчи ты, презренный! – воскликнул
Кавказ. —
Я врач, правоверный; мир ведает нас!
Богатства рождают болезни, пороки,
Людей исцеляют Кавказские токи;
Я жителей дольних, недужных целю;
Я жителей горных, могучих люблю:
Одним я здоровье и жизнь обновляю,
Другим – их приволье и мир сохраняю;
Я в древности первый дал Ною приют:
За то меня знают, и любят, и чтут!
1836
Сергей Максимов
(Из книги «Год на севере»)
Поездка в Соловецкий монастырь
<…> Крепкий ветер гнал нас все вперёд скоро и сильно. Сильно накренившееся на бок судно отбивало боковые волны и разрезало передние смело и прямо. Выплывет остров и начнёт мгновенно сокращаться, словно его кто тянет назад; выясняется и отходит взад другой – решительная груда огромных камней, набросанных в замечательном беспорядке один на другой, и сказывается глазам вслед за ним третий остров, покрытый мохом и ельником. На острове этом бродят олени, завезённые сюда с кемского берега, из города, на все лето. Олени эти теряют здесь свою шерсть, спасаются от оводов, которые мучат их в других местах до крайнего истощения сил. Здесь они, по словам гребцов, успевают одичать за все лето до такой степени, что трудно даются в руки. Ловят их тогда, загоняя в загороди и набрасывая петли на рога, которые успевают уже тогда нарости вновь, сбитые животными летом. Между оленями видны ещё бараны, тоже кемские и тоже свезённые сюда с берега на лето.
Едем мы уже два часа с лишком. Прямо против нашего карбаса, на ясном, безоблачном небе, из моря выплывает светлое маленькое облачко, неясно очерченное и представляющее довольно странный, оригинальный вид. Облачко это, по мере дальнейшего выхода нашего из островов, превращалось уже в простое белое пятно и всё-таки – по-прежнему вонзённое, словно прибитое к небу.
Гребцы перекрестились.
– Соловки видны! – был их ответ на мой спрос.
– Вёрст ещё тридцать будет до них, – заметил один.
– Будет, беспременно будет, – отвечал другой.
– Часам к десяти вечера, надо быть, будем! (Мы выехали из Кеми в три часа пополудни.)
