Клинок обозначает исключения. Если сомневаешься в слове-исключении, не нужно перечитывать параграф целиком: сразу ищи клинок.
Такую линию с листочками мы используем во время лирических отступлений. Когда рассказываем занимательную историю, перед тем как напугать сложным правилом.
А ещё в книге есть QR-коды. Перейдя по ним, ты найдёшь то, что мы не смогли опубликовать: полноцветные иллюстрации, образовательные видео, первоисточники шуток.
Ну всё, можем начинать.
Часть 1
Стыдные вопросы о русском языке
Предисловие от Марины
Когда я работала в СМИ, наши читатели постоянно жаловались, что русский язык умирает, а мы, журналисты, своими вольными формулировками совсем его добиваем. В редакцию приходили гневные письма, под статьями множились не менее гневные комментарии, а в соцсетях могла начаться целая потасовка из-за спора, где нужно открывать новую поликлинику: в Сасово или в Сасове.
Наших читателей волновало всё: иностранные заимствования, сленг, жаргон, двойные нормы, меняющиеся правила и, конечно же, феминитивы.
Интуитивно я понимала, что русский язык не умирает и защищать его ни от кого не нужно, но аргументов у меня не было. Тогда я начала изучать, как устроен язык, как он развивается, что для него действительно опасно, а что в порядке вещей. Эта глава состоит из ответов на вопросы, которые задавали наши читатели и которыми я задавалась сама. Надеюсь, она поможет тебе раз и навсегда разобраться со спорными моментами в языке и полюбить его ещё сильнее.
Русский язык умирает?
Наверняка тебе хоть раз приходилось слышать, что люди в нашей стране совсем перестали говорить на русском языке. Общаются на дикой смеси сленга и англицизмов, разучились грамотно писать и скоро вообще двух слов связать не смогут – в их речи останутся одни слова-паразиты да стикеры.
Всё это неправда. В этом параграфе будем разбираться, почему язык не умирает, а наоборот, всё ещё, цитируя Корнея Чуковского, живой как жизнь.
Люди, которые требуют защитить русский язык и очистить его от нездоровых новообразований, чаще всего ссылаются на четырёх врагов. Знакомьтесь:
• вездесущие англицизмы, наводнившие нашу речь;
• слишком сговорчивые учёные, которые без конца реформируют правила и признают речевые ошибки нормой;
• журналисты и блогеры, которые ленятся проверять свою речь на наличие ошибок и несут в массы безграмотные монологи;
• соцсети, которые избаловали нас эмодзи, стикерами, голосовыми сообщениями и ещё чёрт знает чем, – миллион возможностей избежать хорошей литературной речи!
У каждого всадника Безграмотности свои особенности, но между ними есть кое-что общее: они меняют язык. Не убивают, а именно меняют.
То есть страх ревностных защитников языка – это страх перед изменениями.
И не надо ничего менять, пусть остаётся красивый литературный язык! Важно помнить, что язык – это не музейный экспонат, а инструмент, который помогает нам лучше понимать друг друга. Музейный экспонат ценен сам по себе, а язык – тем, что упрощает жизнь. Поэтому он непрерывно меняется, впитывает новую лексику, отказывается от старой и в каждый момент отражает свою эпоху. Ни больше ни меньше.
Проведём бытовую аналогию. В XIX веке в поместьях вешали изящные бронзовые люстры, обрамлённые ковкой с вензелями. Сейчас мы всё чаще выбираем для своих домов минималистичные светильники с энергосберегающими лампочками. Но почему-то никто (ну ладно, почти никто) не бьёт тревогу и не призывает защищать осветительные приборы от новомодных веяний. Мы спокойно относимся к переменам в быту, потому что понимаем: новая эпоха и новые обстоятельства требуют новых решений. Так же и с языком.
Мы можем повесить под потолком квартиры в новостройке помпезную люстру, а потом пойти писать другу письмо слогом Пушкина. Вот только зачем? Язык Пушкина не отражает нашу эпоху. В нём нет многих привычных для нас слов, полно архаизмов, а некоторые обороты такие заковыристые, что нужно перечитать текст несколько раз, чтобы уловить смысл. Если мы будем писать языком Пушкина, то провалим главную задачу: наглядно и точно передать собеседнику смысл.
Ну ладно, пусть не Пушкин. Но хотя бы не надо коверкать слова! Старики почти всегда воображали (и воображают сейчас), будто их дети и внуки (особенно внуки) уродуют правильную русскую речь.
Я легко могу представить себе того седоволосого старца, который в 1803 или 1805 году гневно застучал кулаком по столу, когда его внуки стали толковать между собой о развитии ума и характера.
– Откуда вы взяли это несносное развитие ума? Нужно говорить прозябение.
Стоило, например, молодому человеку сказать в разговоре, что сейчас ему надо пойти, ну, хотя бы к сапожнику, и старики сердито кричали ему:
– Не надо, а надобно! Зачем ты коверкаешь русский язык?
Это Корней Чуковский писал в 1962 году в книге «Живой как жизнь». А звучит так, будто кто-то из наших современников сказал, правда? Споры о чистоте языка – вечный двигатель нашей культуры.
То, что кажется нам коверканием, на самом деле может быть закономерной тенденцией. Но новое и непривычное вызывает отторжение. Больше того, многие слова, которые сейчас мы считаем литературной нормой, в своё время были исковерканы современниками и вызывали в обществе возмущение.
Например, в 1960-е безграмотным и вульгарным считалось слово переживать в значении «нервничать, волноваться». Переживать горе или стресс – приемлемо, а просто переживать – грубый мещанский сленг.
Сейчас похожие общественные возмущения переживает глагол преисполниться. Языковая норма говорит, что к нему обязательно нужно добавлять зависимое слово: преисполниться решимости или преисполниться благодати. Но в соцсетях люди всё чаще преисполняются без всяких зависимостей. Фраза я в своём познании преисполнился – это не просто отсылка к популярному мему, но уже и самостоятельный фразеологизм. Если он преодолеет границы сленга и станет общеупотребительным, его ждёт судьба глагола переживать.
https://www.youtube.com/watch?v=50nlHgRYp1I
В довоенные годы не меньшей грубостью считалось сокращение метрополитена до метро. А сейчас это слово нисколько нас не коробит.
В сокращениях комп, ноут и норм тоже нет ничего страшного. Их частое употребление не означает, что мы забудем слова компьютер, ноутбук и нормально. Просто, вероятно, станем употреблять полные формы реже. Язык из-за этого не обеднеет и не испортится. Так работает закон речевой экономии: мы всегда стремимся говорить и писать короче и проще.
Язык эволюционирует веками: в алфавите становится меньше букв, слова сокращаются, правила пунктуации упрощаются. Например, в церковнославянской азбуке было около 40 букв, и некоторые существовали в разных вариантах написания. А в древнерусском языке было четыре формы одного только прошедшего времени.
Нет ли у ревнителей русской словесности желания вернуть эти славные времена? Надеемся, что нет.
