Плясунья же наполнила кувшин вином и отнесла его в подарок своему другу.
Друг ее был поэтом. Она тихонько играла ему на таре[121] — на круглой однострунной балалайке, а он пил вино и слушал, как поет жалобная струна, и рассматривал кувшин, подняв его к свету.
— Погляди, — говорил он, — что за дивные плоды граната нарисованы тут. Что за чудные листья и цветы! Мне кажется, что это не кувшин, а сочный плод, созревший на самом дереве жизни. О, дивный плод, таящий в себе мудрость природы, умение рук, творящих его, и вино, которое слаще сока любого плода.
И не странно ли, что он сделан из земли, на которую падает перезревший плод граната и точеный лист, увядающий зимою, и они смешались с землей и вошли в нее, обратившись в прах.
Кто же тот чудесный волшебник, который слепил его и расписал и своим умением возродил для нас сладость и совершенство животворящей природы?
И он запел стихи, которые сочинил в честь неизвестного мастера, пославшего ему из иных времен и иных стран свой привет вместе с этим кувшином.
Так он пел.
Дивлюсь тебе, гончар, что ты имеешь дух
Мять глину, бить, давать ей сотни оплеух.
Ведь этот прах трепещущей был плотью,
Покуда бытия огонь в нем не пожух.
А звали его Омар Хайям[122], и был он великим персидским поэтом. Стихи его знают во всех странах мира, а значит, знают его и там, где когда-то жил шах, его бедная дочь и прекрасный юноша гончар.
Имя же гончара, который сделал тот замечательный кувшин на радость Омару Хайяму и на счастье всем, кроме него самого и девушки, которая его полюбила, — имя его забыто.
Старики, которые рассказывали мне эту печальную историю много лет назад, тоже не помнили его имени, и те, кто рассказывал им, не знали имени тоже.
Старики уходят, унося с собой свои сказания, уйду и я. Кто вспомнит после нас мастера, имя которого стерто временем и неверной памятью многих?
Ты внимательно слушал длинный и печальный рассказ мой. Я подарю тебе полосатую желтую лошадку за то, что ты умеешь слушать.
Но умеющий слушать — да сумеет рассказать. И я прошу тебя: не забудь эту историю и когда-нибудь расскажи ее своим детям, чтобы и они запомнили. Ведь мастер живет теперь без имени, только в нашей памяти. Жаль будет, если люди забудут того, кто сделал лучший кувшин.
Прочитав эту книгу, вы познакомились лишь с отдельными страницами из истории керамики. Рассказать последовательно эту историю очень трудно. Тогда бы это была повесть о всех живущих на земле или живших когда-то народах. Остатки глиняной посуды — путеводная нить для археологов, пытающихся заглянуть в далекое прошлое.
О том, чем занималось то или иное племя, какую территорию оно освоило, какие взаимоотношения у него были с соседями, часто могут рассказать серые глиняные черепки из раскопок. Ибо почти каждый народ, даже едва мелькнувший на исторической арене, оставил свой след на земле в виде разных по форме, цвету и орнаментам горшков, кувшинов, скульптур, драгоценных ваз. Их бережно собирают и хранят наши музеи.
Но не только в музеях вы можете встретиться с глубокой древностью. Седая старина проглядывает иногда в изделиях наших современников. Взять хотя бы простую глиняную игрушку, которую еще иногда можно увидеть на деревенских базарах, а чаще в магазинах сувениров и на выставках, где она соседствует с фарфоровыми сервизами.
Вы, наверное, слышали о знаменитой дымковской игрушке. Некогда игрушечным промыслом занималась целая Дымковская слобода, торговавшая своим пестрым товаром в Вятке и других городах на весенних ярмарках. Мастерицы любили лепить разодетых барынь, разгуливающих под зонтиками, дородных кормилиц с детьми, кавалеров, скачущих на конях. Раскрашивались они яркими красками, замешанными на яичном желтке. Ко времени революции в Дымкове осталась лишь одна мастерица Анна Афанасьевна Мезрина, продолжавшая работать над игрушкой. Но нашлись энтузиасты, которые заговорили о дымковской игрушке и спасли ее от забвения.
Сейчас дымковская игрушка — неизменный участник выставок как у нас в стране, так и за рубежом. Ее любят за то озорное веселье, которым наполнены все фигуры, за веселые, яркие краски, за неистощимую выдумку.
Не менее известна игрушка из села Филимонова Тульской области. Филимоновские мастерицы делают совсем непохожую на дымковскую игрушку, они любят лепить бабу с гусем или ребенком на руках. Очень смешная у бабы голова, вроде бы даже и не голова, а длинная шея, на которой нарисовано лицо. Все фигурки расписаны желтыми, малиновыми и синими полосами.
А под Каргополем, Архангельской области, в деревне живет восьмидесятилетняя Ульяна Бабкина. Дом ее посещают многие любители старины, ученые, которых интересует ее необыкновенное творчество. Это и медведь с гармошкой, и олень, и танцующая пара, и «полкан» — сказочный полуконь, получеловек, отдаленный потомок мифологического кентавра.
В далеком жарком Узбекистане, в кишлаке Уба, который раньше назывался «кишлаком свистулек», делает из глины своих зверюшек Хамро Рахимова. Ее львы, барашки, слоны, верблюды очень забавны, на спине у многих мастерица лепит подобие кувшина — «кормушку», а зачем, этого она уже не знает. Удивительно, что звери Хамро Рахимовой похожи на узбекские игрушки VIII–IX веков, найденные при раскопках Бухары и Самарканда. Более того, в них угадывается отдаленное родство с филимоновскими, дымковскими и даже мексиканскими игрушками. Это сходство и заставляет нас внимательно относиться к творчеству народных мастериц, которые донесли до наших дней глиняные сказки, сложенные в древности.
И не только мастерицы-игрушечницы, но и вообще все гончары сейчас продолжают дело своих дедов. Их очень много в нашей многонациональной стране, и в творчестве каждого мы находим отзвуки прошлых времен. Узбекистан славится и сейчас своими «усто» — мастерами-керамистами, которые делают традиционные «ляганы» — блюда для плова, «косы» — чаши для жидкой пищи, пиалы — для чая. Каждый мастер украшает их на свой лад. Все они сделаны из простой глины и покрыты сначала слоем тонкой белой глины — ангобом, на которую наносится узор, а потом уже все изделие покрывается прозрачной глазурью. Хотя в узорах этих изделий много общего, керамика Узбекистана бесконечно разнообразна.
В Ферганской долине и Хорезме гончары предпочитают окрашивать свои блюда в голубые тона. Голубой цвет керамики издавна любили в Средней Азии, он как бы напоминал прохладные струи воды, так ценимой в жарких странах. Из хорезмийских мастеров особенно известен Баята Вапсов. Его сине-голубые блюда на маленькой ножке украшены тонкими линиями геометрических фигур — треугольников, пересекающихся крестов и т. д. По краю они образуют кайму, а в центре рисунок становится все крупнее и занимает все свободное поле. Иногда орнаменты его напоминают арабскую вязь — так называется арабесковый узор, который широко распространен в искусстве стран Востока.
В другом керамическом центре Узбекистана, в Шахрисябзе, работает один из замечательных народных художников-керамистов — Усто Карим Хазраткулов со своими учениками. Их блюда удивительно красивы по цвету, где можно встретить оттенки коричневого и желтого цвета с добавлениями белого и зеленого. Орнамент здесь уже наносится широкой кистью, они более сочные, в них можно увидеть лишь отдаленное сходство с цветами, листьями, змеями. Это ведь и понятно. В странах, где было распространено мусульманство, не принято было изображать живую природу. И современные мастера, следуя законам, выработанным предками, оттачивают искусство орнамента.
В Карпатах живут известные гуцульские гончары. В технике изготовления их керамики есть много общего с узбекской. Но как они различны меж собой! Роспись гуцульских мастеров нельзя спутать ни с чем. На зелено-желтых кувшинах, мисках, кружках мы видим пышные кроны деревьев, огромные цветы, похожие на подсолнухи, среди которых гарцуют всадники, преследуют дичь охотники, спешат куда-то коляски с пассажирами, маршируют солдаты, медведь играет на скрипке.
Эти сцены вызывают улыбку, их весело разглядывать. Мы как бы совершаем экскурсию в прошлое. Все герои картин-росписей как бы остались в XIX веке, когда гуцульский керамический промысел получил свое наивысшее развитие. Лучшие образцы гуцульской керамики связаны с именем талантливого выдумщика мастера Олексы Бахматюка, 150-летие со дня рождения которого было отмечено в 1970 году.
Древние традиции сохраняются сейчас народными гончарами в самых разных уголках нашей страны. Мы бережно собираем образцы их творчества, любуемся ими в музеях и на выставках, украшаем ими свои дома, но это искусство безвозвратно уходит в прошлое. И если в нашем современном доме появляется блюдо из Узбекистана, дымковская игрушка или расписная гуцульская миска, вряд ли они уже будут для нас предметом первой необходимости, какими были их предки в свое время. Их повесят на стену или поставят на полку, чтобы любоваться, а есть будут уже из фарфоровой или фаянсовой тарелки. Так простая глина расквиталась с фарфором за прежние обиды.
