получился иероглиф-значок, уже мало чем напоминающий животное, предмет или растение, которое он изображает… Чтобы научиться этой грамоте, человек должен запомнить более шестисот всевозможных сочетаний, образующих клинописные иероглифы, а потому профессия писца так же, как и в Египте, пользуется здесь исключительным почетом. Каждый писец — это одновременно какой-нибудь жрец или царский чиновник. Все, что написано — почти святыня!..
Действительно, большинству из тех, что были вокруг, работа писца казалась, видимо, чем-то вроде колдовства или чуда. Люди смотрели как зачарованные. И нам это было здорово интересно. Но и с носилок мы не спускали глаз…
И вот мы увидели, как снизу появилась тонкая мальчишеская рука, осторожно проникла под занавески, а затем возвратилась обратно, увлекая за собой кусок синей материи.
— Высший класс! — одобрительно воскликнул Каген, когда, минуту спустя, та же рука запихнула в носилки обрывок коричневой ткани. — С этой уликой покончено!..
— Это ж надо уметь — переодеться, лежа под носилками! — восхитилась Нкале. — По-моему, он совсем не калека!
— А ты думала!.. — начал я и тут же осекся. — Атас!..
Одетый в короткую белую тунику, рослый рыжебородый чужестранец с волосами, перехваченными проходящим через лоб узким позолоченным ремешком, стоял рядом с нами. Я приметил его еще, когда мы только подходили к помосту. Его хищный взгляд был устремлен на нижний край свисающих до земли занавесок…
— Этот человек видел все, — с грустью сказал Александр Петрович, тоже заметивший Рыжебородого. — Он выдаст мальчика! Ничего не поделаешь…
— Негодяй!.. Следит за Кузнечиком, как кот за мышью, — чуть не плача от злости сипло сказала Нкале. — Предатель!..
— Гнусный тип!.. — Каген плюнул под ноги Рыжебородому. — И откуда он только взялся?
— Судя по одежде, — сказал Александр Петрович, — этот человек с одного из дальних островов Средиземного моря, а может быть, даже с Пелопонесского полуострова… Народы, которые там обитают, называются пока просто морскими народами. Они — предшественники древних греков. Занимаются, в основном, виноградарством, гончарством и овцеводством…
— Что-то я не вижу у этого предшественника ни горшков, ни шерсти, — ехидно заметил Каген. — Чем же он тут торгует, по-вашему?
Академиков пожал плечами.
— Есть сведения, что эти люди — отчаянные пираты и грабят все корабли, которые приближаются к их островам…
Кузнечик все еще лежал под носилками. Писец трудился над документом. Закончив пе-читать очередной клинописный знак, он поднял голову и прочел:
«Одного раба, по имени Шу-Амурру, принадлежащего воину Гишкугарни, сыну Мутум-эля, госпожа Апхатум купила, 13 сиклей серебра в качестве полной цены раба она ему отвесила. В том, что в будущем не предъявят друг другу претензий, своим царем они поклялись. Перед Ману — торговцем, перед Варой — кабатчиком, перед Риш-Иррой — ювелиром»…
Кто еще хочет засвидетельствовать документ?
Поднялся невообразимый шум. Каждый лез вперед, желая увековечить свое имя на глиняной плашке. Толпа еще плотнее окружила писца.
— Перед Сингамилем — птицеловом!.. Перед Лизам-или — пивоваром!.. Перед Шуа — сыном Нидитту!.. — возгласы раздавались со всех сторон.
Если мальчик собирался выбраться из-под носилок, это был самый подходящий момент. Рыжебородый незнакомец, который понимал это не хуже нас, протиснулся поближе к носилкам, чтобы не упустить беглеца.
— Пропал! — громко воскликнула Нкале, когда рука мальчика извлекла из-под занавесок кожаную сумку, туго набитую барахлом. — Прячься!.. Беги!..
Мальчик уже стоял рядом с носилками. Но он и не думал бежать.
— Ты потеряла сумку, госпожа Апхатум, — небрежно отстранив раба, учтиво проговорил он. — Ее бы могли украсть…
Госпожа Апхатум вынырнула из носилок и уставилась на мальчугана. Конечно, признать в нем несчастного Кривоногого Кузнечика не мог бы теперь никто. Мальчик как мальчик, стройный, с чистым, без единого струпика, симпатичным лицом. Глаза смелые, голос приятный, речь вежливая. Но…
— Где ты ее взял? — жадно схватив сумку, толстуха впилась подозрительным взглядом в грязные руки Кузнечика и вываляную в пыли набедренную повязку из дорогой синей ткани. — Наверно, ты сам украл мою сумку и теперь хочешь получить награду?.. Признавайся!..
— Нет, госпожа. Твоя сумка выпала из носилок. А награда мне не нужна. Я прибыл сюда с караваном и рад оказать услугу такой славной госпоже, как ты…
С достоинством поклонившись, Кривоногий Кузнечик сделал шаг назад. Но бежать ему было некуда — кольцо любопытных тесно смыкалось вокруг. Однако лесть, очевидно, подействовала на госпожу Апхатум. Убедившись, что из сумки ничего не пропало, она уже более миролюбиво потребовала:
— Если ты говоришь правду, пусть сюда придет твой отец.
— У меня нет отца, госпожа, — начал Кузнечик. — А наш караван…
Он не договорил. Островитянин шагнул вперед, и тяжелая, поросшая рыжей шерстью рука опустилась на плечо беглеца.
— Вот, где я нашел тебя, Орест! — радостно воскликнул Рыжебородый. Он повернул Кузнечика и прижал лицом к своей могучей груди так, что тот, если бы и захотел, все равно не мог бы сказать и слова. — Я боялся потерять тебя, Орест. Я искал по всему базару…
— Ты знаешь его, чужестранец? — удивленно спросила госпожа Апхатум. — Кто ты? Кто этот сорванец, который говорит, что у него нет отца?
— Орест говорит правду, госпожа. Он мой племянник. И мы, действительно, прибыли сюда с караваном из Финикии. Но мы не финикийцы. Мы — критяне. Корабль, на котором мы плыли с острова Крита в Египет, был застигнут ужасной бурей. Грозные волны разорвали его обшивку, и в днище образовалась течь. Мы откачивали воду, но она все прибывала. Надежды не было никакой. Тогда мой брат, благородный Диомед — отец Ореста, владелец и кормчий корабля, решил бросить жребий, кого принести в жертву гневному богу морей — Посейдону, чтобы спасти всех остальных. И жребий пал на самого Диомеда. Простившись с нами и вознеся молитвы богам, он кинулся с палубы обреченного корабля в бушующую пучину. Корабль погиб. Все люди и все товары, которые были на нем, утонули. Но жертва была принесена не напрасно. Привязавшись к обломку мачты, мы с Орестом два дня и две ночи носились по кипящим волнам, моля богов о спасении… На третий день буря утихла, и волны вынесли нас на пустынный берег… — Рыжебородый отпустил мальчика и ласково погладил его голову: — Где это ты так выпачкался, Орест? — заботливо спросил он, словно забыв о своих слушателях.
— Я хотел посмотреть на животное, которое называется верблюд,
