Второй факт имел место, когда я заканчивал школу. Мне написали из Мариуполя, что моя двоюродная сестра Нина умерла. Она тоже заканчивала школу и строила планы на будущее. Ее изнасиловали. От причиненных повреждений, полагаю, не только физических, она очень скоро умерла.
Экзамены мне сдавать было не надобно: медаль. На собеседование меня почему-то не вызвали, поэтому я приехал в Ленинград прямо к началу занятий. Юридический факультет (он, как и я, – путешественник) тогда помещался в здании истфака. Кров мне предоставил дядька геолог, и с тех пор для меня Петроградская сторона – родной дом, а Кировский (сейчас Каменноостровский) – лучший проспект в Ленинграде.
Со своими будущими сокурсниками я встретился первого сентября, как сейчас помню, в сотой аудитории. Сокурсникам было легче, они перезнакомились между собой во время сдачи экзаменов. Я подпирал стенку. Вдруг ко мне подходит, нет, подлетает энергичный улыбающийся парень без обеих рук: «Ты – уголовник?» Вопрос явно преждевременный, поскольку специализация обозначалась только на 4-м курсе. Но таков был Валя Тетеркин, потом – председатель суда в Северодвинске. Большой драчун (дрался он ногами) с прекрасным почерком. Он писал, сжимая ручку двумя культями.
На факультете был прекрасный педагогический состав. Начать, видимо, надо с академика. Тогда академиков среди правоведов было очень мало. У нас – один. Зато настоящий. Зато Анатолий Васильевич Венедиктов, специалист по государственной собственности. Лекций он на нашем курсе, к сожалению, не читал, но все мы все равно его знали.
Не помню, кто у нас читал первую лекцию. Зато отчетливо помню, как начался первый семинар по уголовному процессу, было это уже не на первом курсе. В аудиторию вошла красивая молодая женщина. Вместо того чтобы усесться за преподавательский стол, как это делало большинство педагогов, она поместилась перед ним, укрепила на столешнице крепкие ягодицы (обстановка в аудитории это позволяла: между преподавательским и первым в ряду студенческим столами было достаточно пространства) и произнесла первые слова. Это были совсем неожиданные слова. Во всяком случае, от других преподавателей мы таких «тирад» ранее не слышали. «Меня не очень интересует, хотите ли вы знать мой предмет или не хотите. Вы его будете знать!» Может быть, именно из-за нее я и стал процессуалистом. Став преподавателем, в течение первых лет я начинал занятия в каждой новой группе с рассказа о том, как у нас начала первое занятие Полина Соломоновна Элькинд.
Поскольку она вела занятия в нашей группе, то и моей курсовой по уголовному процессу руководила она. По давней привычке работать самостоятельно я принес ей текст курсового сочинения на кафедру практически готовым. Его название звучало так: «Роль граждан в охране социалистической законности». Достав откуда-то большой и толстый ярко красный карандаш, Полина Соломоновна решительно потянулась им к слову охрана:
– Не охрана, конечно. Соблюдение. Как граждане будут охранять? Они должны соблюдать законы!
Я не менее решительно остановил ее. Каким именно способом, я сейчас уже не могу себе представить. На юрфаке обычаи и нравы – университетские.
– Простите, не соблюдение, а именно охрана. Гражданин в социалистическом государстве активен, он не объект, он – субъект активной деятельности по охране законности.
Поскольку Полина Соломоновна была не намного старше меня, она с горячностью пыталась меня переубедить. Я не поддался. И тема эта, конечно не название ее, а суть, с тех пор все время рядом со мной. Я защитил кандидатскую диссертацию, которая именовалась так: «Привлечение трудящихся к расследованию преступлений следователями министерства охраны общественного порядка». Для молодых сообщу: был период в нашей изменчивой жизни, когда в стране не было МВД, а было МООП.
В русле этого же направления – взаимодействия органов внутренних дел с населением – была и докторская диссертация. Однако о ней чуть позже. Словом, идея широкого участия народного элемента в уголовном судопроизводстве, овладевшая мною на втором курсе, потом сопровождала меня всю жизнь.
В 1992 году мне довелось выступать перед студентами Джорджтаунской школы права в Вашингтоне. Они аплодисментами встретили рассказ о системе распределения выпускников юридических вузов в Советском Союзе. В процессе демократизации весьма положительную, для выпускника без связей просто необходимую, систему эту, как и многое другое, сейчас реформаторы разрушили.
В 1957 году система распределения действовала вовсю. Еще сохранялось и право выпускников, получивших дипломы с отличием, идти первыми в комиссию по распределению.
До конца 50-х годов выпускники университетов шли в основном в юстицию (нотариусами, юрисконсультами), в адвокатуру, прокуратуру. Те, кому исполнилось 25, – в судьи. Такого рода вакансии и стал мне предлагать председательствующий.
– Простите, – сказал я, – нельзя ли в милицию? На передний край борьбы с преступностью.
Последнего, впрочем, я, наверное, не говорил – подумал только. Может быть, громко подумал. Меня и услышали. Читатель помнит, наверное, полубыль, полуанекдот. Обвинявшийся в нецензурной брани в общественном месте оправдывается:
– Да, никого я не материл. Про себя подумал только, а меня, наверное, и услышали.
Затерявшийся среди других представителей ведомств подполковник милиции оживился. Извиняющимся голосом сообщил, что в самом Ленинграде предложить ничего не может: с жильем плохо, а вот в районы Ленинградской области – пожалуйста. «С предоставлением квартиры!» – подчеркнул подполковник.
– Простите, – вновь обманул я ожидания членов комиссии. – Нам бы с женой куда подальше: на Колыму или на Камчатку.
Подполковник словно обрадовался даже. «Давай на Сахалин! – перешел он на ты, вызвав некоторое неодобрение среди представителей других ведомств. – Там погода все-таки лучше, чем в Петропавловске или Магадане».
Словом, 13 сентября 1957 года с борта теплохода «Якутия» в сахалинском порту Холмске высадился немногочисленный, состоящий из двух будущих лейтенантов (потом полковников) милиции десант. В кадрах Управления внутренних дел Сахоблисполкома нас встретили на ура, ибо я у них в системе стал шестым работником с высшим образованием. Шестым потому, что пятым стала жена. Наше прибытие существенно улучшило у них соответствующий показатель в отчетности. Нам сказали, что в самом Южно-Сахалинске имеются две вакансии: преподавателя учебного пункта и следователя. Тут же в кабинете заместителя начальника Управления по кадрам мы с женой провели одноминутное экспресс-совещание, в результате которого я и стал следователем следственного отдела.
Коллеги по подразделению встретили меня несколько иначе, чем кадровики. Для них количество лиц с высшим образованием не входило в учетно-оценочные показатели. Определенный мне в шефы опытнейший работник, старший следователь Михаил Гаврилович Борискин, его вообще не имел. В войну он был водителем бензовоза. Заместитель начальника отдела Николай Перхуров после прихода в милицию, также из армии, служил регулировщиком и лишь затем, добрав недостающее до среднего образования количество классов, переместился в следственный отдел, где вскоре стал заместителем его начальника – Я. Н. Браславского. Яков Наумович пришел из КГБ и имел нечастое в то время звание полковника милиции. Однако в его военном билете, хранившемся в кадрах, значилась вус (военно-учетная специальность) под номером один, иными словами, рядовой необученный. Все официальное образование полковника завершилось в третьем классе начальной школы. Однако это был один из самых образованных и культурных офицеров в Управлении, чего он достиг упорным и каждодневным самообразованием.
За исключением его и еще нескольких сотрудников, переведенных из Управления КГБ по Сахалинской области, все остальные офицеры и старшины УВД были рекрутированы из армии, освобождавшей Южный Сахалин от японцев в августе 1945 года и здесь же расформированной.
Сослуживцы меня встретили не то что с опаской – с некоторой настороженностью. Все же в их отдел пришел первый универсант с полученным на стационаре высшим юридическим образованием. Как поведет себя? Не станет ли, козыряя образованием, претендовать на должность старшего следователя?
Однако, видимо, я повел себя нормально, вскоре настороженность сменилась незлой иронией. Я не умел многого из того, что умели они. Иногда не умел самого элементарного. Первый вопрос, с которым я обратился к своему шефу, касался оформления требования о доставке обвиняемого из тюрьмы для производства следственных действий. Впрочем, мое университетское образование имело и более значимые пробелы. Мой наставник, повторюсь, из водителей бензовоза, куда лучше меня знал бухгалтерский учет. Правда, я тут же поступил на курсы бухгалтеров.
